— Что?

— Он убил ее мать. Бьянка не знала, как справиться с этим, поэтому с моим отцом пошла к нему.

— Она… убила его?

— Нет. Это сделал отец. Он ненавидел себя за это, но так было нужно. Дядя Дрейк стал слишком жадным и потерял уважение к семье. Я знал, что он слишком глубоко погряз, потому что когда перестаешь беспокоиться о тех, кого любишь, то тебе насрать и на остальное. Важным был лишь бизнес, а Дрейк хотел все больше. Отец не хотел убирать его, но иначе все стало бы только хуже. Так что в тот день бизнес полностью перешел отцу. После этого мы с Бьянкой стали еще ближе. Я защищал и опекал ее. Знал, что она всегда где-то поблизости, чтобы держать меня в здравом уме, но чем старше мы становились, тем с большим она мирилась. Она ненавидит дела Кроу. Она ненавидит то, сколько это приносит разрушения и смертей, а я… Я люблю. Я люблю командовать всякими отбросами. Люблю делать деньги. Люблю руководить своей жизнью.

Знаешь, мой отец ничем не отличался от отца Бьянки. Он делал мне больно без всякой причины. Он бил меня, бросал во всякие передряги, но я всегда держал свою голову высоко поднятой.

Когда он умер, я не пошел на его похороны. К тому времени я потерял всякое уважение к нему, а мне было всего двадцать два. И когда бизнес перешел ко мне, я собрал новую команду, нашел здесь место и преумножил прибыль. Ничто не могло остановить меня. Я любил то, что делал, но чем глубже погружался в него, тем больше понимал, что Кроу приносит только зло. Я понял, что превращался в них — в своего дядю и отца. Понял это, когда сказал Бьянке, что я... убью ее. Я облажался как человек. Вот почему я должен уйти. Этот бизнес испортит тебя. Большие деньги — да, но я задаюсь вопросом… стоит ли этого моя жизнь? Так ли бизнес важен в моей жизни? Или потеря дорогих мне людей? Деньги и бизнес важнее, чем жизнь без страха?

Я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Эйсом.

— Есть так много всего, о чем я сожалею, и я уверен, что это будет преследовать меня всю мою жизнь. Но когда дело касается тебя, я не хочу ни о чем сожалеть. И если ты уйдешь, не хочу, чтобы ты не знала этого. Я не смогу жить, зная, что есть то, что я мог бы сделать, но не сделал, потому что струсил. Я не мой отец. Единственный раз, когда я оставлю женщину, которую люблю, в одиночестве, будет только если она сама того захочет. Я пожертвую всем ради тебя, Лондон. Я сделаю все это для тебя. Я умру за тебя.

Я удивленно открываю рот, и Эйс пользуется этим, чтобы поцеловать меня. Его язык скользит по моим губам, и по моему телу проносится множество ощущений. Мое сердце трепещет, когда он еще крепче целует меня.

Этот поцелуй болезнен, но я хочу угодить Эйсу. Мне больно из-за того, что он так близко. Больно говорить о его чувствах. И больно знать, что он никогда не чувствовал подобного. Это пугает меня, потому что пугает его.

Будто раньше я ничего не могла чувствовать.

Он как мой наркотик.

А я его наркотик.

Мы оба пристрастились друг к другу.

И прямо сейчас я хочу держаться за это чувство. Не хочу ничего портить. Не хочу, чтобы наставало завтра и уничтожало то, что у нас есть. Хочу игнорировать прошлое и сосредоточиться на будущем.

Я не хочу этого, если правда означает быть без него.

Я бы пожертвовала этим. Правдой и прошлым.

Для этой любви. Этого редкого вида любви.

Глава 30

Эйс

Обычно я наслаждаюсь восходом солнца, особенно когда речь идет о Нью-Йорке. Но сегодня я ненавижу его. Я хочу луну, светящую мне в спину. Предыдущую ночь.

Я знаю, что принесет этот день, и не жду его с нетерпением, потому что к его концу Лондон, вероятно, уже здесь не будет. И я не смогу остановить ее. Не имею никакого права.

Я буду честен: то, что я должен сказать ей о себе и ее брате — это плохо. Но она это переживет, как переживет и все остальное. Мне больно из-за того, что я лгал ей, что не был честен с ней с самого начала. Что я спрятал ее так далеко только потому, что был жадным.

Знакомство с ней с каждым днем все дальше отодвигало мой эгоизм. Я начал переживать, плохо себя чувствовал из-за нее. И из-за себя.

Вздохнув, встаю с кровати, надеваю брюки и иду к дверям спальни. Оборачиваюсь, наблюдая, как обнаженная спина Лондон поднимается в такт ее дыханию. Сейчас рано, и, думаю, она проснется часа через два-три, так что я использую это время, чтобы собраться с духом, подумать, что сделать, чтобы она осталась здесь. Со мной.

Я не хотел признаваться самому себе в этом, но я нуждаюсь в ней. Мне нравится, что она здесь. Мне нравится быть рядом с ней. С ней — это не бизнес. Нет стресса. Нет беспокойства. Есть только мы.

Я так привык к тому, что она здесь, что даже не представляю, что будет, когда она уедет.

Черт.

Завариваю себе кофе, но, когда тянусь к кружке, дверь в спальню скрипит, и я замираю. Лондон просыпается раньше, чем я думал. Мое сердце ускоряется, когда она подходит ко мне. В ее глазах печаль. Она знает, что ее ждет.

— Утро, — шепчет она.

— Утро. — Я стою к Лондон спиной, боясь того, что должно произойти. Но время идет, и мы садимся за стол напротив друг друга.

— Я решила, — начинается она, — что не хочу знать правду.

— Ты заслуживаешь правды.

— Но я не хочу ее слышать. Я не хочу ничего менять... между нами.

Я качаю головой.

— Между нами не может быть лжи и тайн. Ты знаешь это.

— Я могу игнорировать их или узнать позже. Просто... не сейчас.

— Но я не могу. Сейчас лучшее время.

— Ты так долго молчал.

— Да, и это было достаточно долго. Послушай, я понимаю, ты не хочешь слышать это. Понимаю, что не хочешь ничего менять, и я тоже, но я забочусь о тебе. И это моя вина, что ты оказалась втянута в это.

— Эйс, — она качает головой, — пожалуйста.

Но мне это нужно. Я много чего сделал, не могу оставить и это на своей совести.

— Впервые я увидел Джона в особняке на вечеринке...

Лондон стонет и затыкает руками уши, но я знаю, что она слышит меня.

— Это было у друга. Не знаю, как Джон оказался там, но факт остается фактом. Я замечаю подозрительных людей, и в тот день он был одним из них. Я наблюдал за ним. Прошло около двух часов, большинство приглашенных уже были пьяны, и я увидел, как Джон уходит, и последовал за ним. Он проверял комнаты. В одной из них он задержался дольше, поэтому я подошел и заглянул в дверную щель. — Я делаю паузу. — Хочешь узнать, что он делал?

Лондон качает головой, но я продолжаю.

— Он взламывал сейф.

Она хлопает ладонями по столу и вскакивает.

— Это ложь! И ты знаешь это!

Она бежит к спальне, и я иду за ней.

— Два дня спустя все получили послание от владельца особняка с просьбой сказать, видел ли кто кого-нибудь в его офисе. Знаешь, смешно то, что офис был заперт и открывался при помощи кода, который знал только владелец. Он не мог понять, как кто-то вошел туда.

— Остановись, Эйс. Пожалуйста, — умоляет Лондон.

— Он украл драгоценностей на десять тысяч долларов. И двенадцать тысяч наличными. Его не поймали. Его никто не видел, кроме меня.

— И какое это имеет отношение к тебе и ему?

— Джон заинтересовал меня. Я знал, что если он мог проникнуть в запертую комнату и в сейф, про который никто не знает, то мог бы сделать гораздо больше. И я начал присматривать за ним. Никто не был в курсе того, что я наблюдал за ним. Даже он. Я узнал, что он работал в компании, продавал часы, и несколько раз видел его с Бриджесом.

— Однажды ночью я последовал за ним в ювелирный магазин на 24-ой. Он ждал, когда тот закроется. И я ждал вместе с ним. Мне нечего было делать. В то время бизнес Кроу шел не очень хорошо. Когда магазин закрылся, Джон взломал его. Никакой сигнализации. Никаких повреждений. Он просто украл то, что мог унести, и пошел домой. — Я щелкнул пальцами. — Просто так. Как будто проделывал это миллион раз. Джон был вором, не обычным вором. Он крал лишь драгоценности и драгоценные камни. Он был умен.