– Что конкретно они говорили?

Эту, с позволения сказать, часть пьесы Тео тщательно проработал. Каждое слово должно было прозвучать достаточно правдоподобно и в то же время – довольно туманно, чтобы охватить неведомые пока вероятности.

– Один сказал что-то вроде: «Трое пропавших Вещих ни для кого уже не секрет». А другой подхватил: «Как ни старается Бродгёрдл сохранить это в тайне». Вы уж извините меня, сэр, это он о вас так по-простому, без титула, а вовсе не я.

Бродгёрдл как будто смотрел сквозь него, вдаль.

– Я понимаю, – сказал он. – Кто были те двое, Слэйд?

Это была самая опасная часть. Тео совершенно не желал навлекать гнев Бродгёрдла ни на кого из работавших в Палате. Тем не менее следовало дать реальные описания, иначе его история рушилась.

– Я их не узнал, – сказал он. – Такие два джентльмена, в возрасте уже. Хорошо одетые, но не роскошно. Один седой такой и усатый, другой темноволосый, с бородкой.

Приметы подходили едва ли не половине персонала. Тео очень надеялся, что этого хватит, но на всякий случай добавил:

– Если я их увижу, непременно узнаю!

– Это не повредило бы, – согласился Бродгёрдл. – Спасибо, что обратили мое внимание.

Он покосился на Пила: тот стоял рядом, лицо секретаря отражало то гнев, то растерянность. Бродгёрдл продолжал:

– Пожалуй, Слэйд, вам стоит присоединиться к нам вечером, когда объявят результаты. – Эти слова определенно задели Пила, как если бы Тео перехватил награду, по праву предназначенную ему. – Мы обсудим планы на будущее. Полагаю, вы способны сыграть в них важную роль.

Тео благодарно поклонился:

– Всенепременно, сэр! Весьма польщен!

Бродгёрдл повернулся к Пилу:

– А теперь попрошу вас доставить несколько писем…

– Так точно, сэр! С радостью, сэр!

И Пил скрылся в хозяйском кабинете, только подхватил свою подставку для письма.

«Эта подставка слышала каждое слово, что Бродгёрдл за многие месяцы надиктовал, – подумалось Тео. – Вот бы она говорить научилась».

Он сел за свой стол и подумал: говорящая подставка! что еще за чушь!.. Тео понимал: такая странная мысль не случайно посетила его, тут должна быть вменяемая связь… где-то рядом – и не нащупать. Он уставился в столешницу и попытался проследить, откуда взялась идея с говорящей доской…

И тогда до него дошло. Поверхность подставки некоторым образом напомнила ему карту. Карту памяти, способную поведать обо всем происходившем в офисе Бродгёрдла.

Тео даже вскочил, оттолкнув стул.

«Да у меня же есть карта! И все время была, только я, идиот, не замечал! Складной аршин!!! На нем не шифр, не записка для памяти. Это деревянная карта!»

Даже не прибрав бумаг на столе, Тео схватил пиджак и пулей вылетел за дверь. Нужно было взять у Нетти линейку.

Инспектор Роско Грей в кои веки раз находился дома. Тео следил за ним сквозь окно, маясь от бессильного нетерпения. Грей уже битых двадцать минут торчал у Нетти в маленьком музыкальном салоне – и выглядел самым спокойным и довольным жизнью человеком на свете.

«Он что, до ночи с ней собрался сидеть?..» – страдал Тео, теребя накладные усы, спрятанные в карман. Было уже почти пятнадцать часов, когда инспектор наконец встал, ласково потрепал дочь по головке и вышел, притворив за собой дверь. Тео мигом выскочил из своей ухоронки среди соседских рододендронов и требовательно застучал в окошко.

Нетти сразу высунулась наружу:

– Чарльз, что случилось?

– Нетти, времени нет! Все очень срочно! Мне та линейка нужна! На некоторое время…

Девочка нахмурилась:

– Ты что-то обнаружил. Рассказывай!

– Да так… одни догадки пока. Надо проверить…

– Что за догадки?

– Слушай, просто дай мне линейку, а? Некогда обсуждать!

Нетти круче сдвинула брови.

– Хорошо. Только обещай: как проверишь догадки, все как есть немедля расскажешь! – Она подошла к скамеечке у пианино и подняла крышку. – На, держи.

И протянула линейку через подоконник.

– Спасибо, Нетти! – Тео сверкнул широченной улыбкой. – Ты настоящий друг!

Она сурово прищурилась:

– Как проверишь, чтобы тут же был у меня!

В кухню дома тридцать четыре Тео не вошел, а ворвался.

– Судьбы благие, Тео!.. – испугалась миссис Клэй. – Что стряслось?!

– Что вам известно о картах памяти, сделанных из дерева?

Подобного вопроса она никак не ждала.

– Из дерева?..

– Вы в Нохтландской академии никогда таких не видали?

Миссис Клэй моргнула.

– Думаю, студенты время от времени работали с деревом… Ты имеешь в виду дерево как противоположность бумаге?

– Да-да. Твердая поверхность. Мне надо знать, как делается деревянная карта!

Миссис Клэй присела к столу.

– Как делается деревянная карта… – эхом повторила она. – Дай подумаю…

И закрыла глаза.

Тео стоял рядом, стараясь успокоить дыхание.

– Пытаюсь представить, что они сделали бы, – сказала экономка и ненадолго открыла глаза. – Ты же понимаешь, сама-то я на занятия не ходила…

– Я знаю, – сказал Тео, сдерживая нетерпение. – Просто вспомните, что сумеете.

Она вновь прикрыла глаза.

– Не вода, не свет… совсем памяти не стало… – И вдруг ее ресницы взлетели, а лицо озарилось улыбкой торжества: – Ну конечно! Дым!..

– Конечно! Дым! – обрадовался Тео.

И заметался по кухне, хватая кастрюльку, обрывок упаковочной бумаги, спички. Чиркнул по коробку, поджег бумажку, бросил в кастрюлю. Когда пошел дым, Тео полностью окурил им линейку. Сперва ему показалось, будто та не очень-то изменилась. Потом на обратной стороне, рядом с датой, начала проявляться тонкая красная линия.

– Я знал! – заулыбался Тео. – Это карта памяти!

Миссис Клэй все недоумевала.

– Карта, но чего?

– Думаю, она содержит воспоминания тучегонителей, пришедших в Бостон, – сказал Тео. – Она расскажет, что с ними случилось!

София утратила всякое понятие о времени. Как, собственно, и о том, где вообще находилась. Она так углубилась в воспоминания бисерной карты, что, казалось, целый год прожила в теле Кабезы де Кабры. Это его глазами она видела мир, засушливый и недобрый, печалилась вместе с ним об утратах, хваталась за тоненькую ниточку надежды… Восприятие самой Софии представало всего лишь далеким эхом: горечь неизведанного мира, упорно скупившегося на ответы, утрата родителей, новая боль от осознания постигшей их участи… и замешанная на этой боли слабенькая надежда, что они еще могут отыскаться живыми.

Ее ум странствовал совершенно свободно, словно внутри карты, горюя, надеясь и снова горюя… Когда она вынырнула на поверхность и снова оказалась в общей комнате гостиницы посреди Папских государств, ей казалось, будто она отсутствовала целую жизнь.

Путешествие сквозь память карты изменило ее. И дело заключалось не только в том, что она наконец выяснила участь родителей и в какой-то мере проследила их судьбу. Было и еще кое-что. Возможно, она слишком долго предавалась воспоминаниям Кабезы де Кабры. А может, чувства и переживания муртийского шерифа оказались для нее слишком сильными: они отметили ее, словно клеймо. Кабеза де Кабра был человеком, который утратил веру и пытался ее вернуть. София, очнувшаяся для реальности, поняла: ее вера также утрачена.