Высокий, темноволосый и бледнокожий даже посреди лета. Тихий, терпеливый, серьезный и остроумный, что редко замечали в нашей деревне. Я знала лицо Райфа лучше своего, ведь не могла прекратить смотреть на него, поглядывать в тайне краем глаза. Я заметила, что Кэт стала ему неинтересной. Я заметила, что он находил причины, чтобы приходить к нашему прилавку и к общему колодцу за водой в то же время, что и я. Я заметила, что он смотрит на меня порой, и радовалась этому в душе. Я лежала на кровати по ночам и представляла его улыбку, желала тот поцелуй, что он отдал Кэт. Я представляла, как он признается в чувствах, представляла наше милое будущее — муж, жена и дети у очага. И я хранила все эти секреты. Они были моей глупостью. Моей потерей. Я могла говорить напрямую о многом, но не о любви. Этот выбор я сделала еще очень юной. Мне нравилось быть Целителем, я хотела стать лучше, может, даже получить статус Белого Целителя, потому решила не выдавать свои чувства, всегда выглядеть спокойной и смотреть на все ясно. Если Райф попросил бы моей руки, это было бы хорошо, но я не собиралась выбирать его сама. Я думала, что это было слишком смело и эгоистично. Я думала, что это не имело значения.

Бабушка сказала:

— Любовь не ослабляет дар, — словно она знала о моих мыслях. Но я молчала. И Райф терпел.

Но не в тот день, когда угроза Тротов нависла над деревней. Это было после рынка, я сложила корзинку, попрощалась и шла уже мимо дома госпожи Керен, когда Райф встретил меня и за локоть отвел за угол ее дома, где крепко обнял.

Он поцеловал меня. Это был не первый мой поцелуй, но самый лучший. Он целовал мои щеки, волосы, держал ладонями мое лицо, смотрел мне в глаза, запоминая меня. А потом быстро ушел, не потребовав моего ответа.

А позже колокол прозвенел тревогу, Троты завыли. Райф лежал с разорванной грудью на площади, а мои лунные волосы стали красными от его крови. Я не двигалась, отчасти удивленная, отчасти желавшая, чтобы Трот сломал мою шею, но его убил Всадник, промчавшийся мимо.

Мы так и не признались друг другу. Ларк сказала Райфу, что я любила его, она передала мне его слова. «Любовь не может умереть», — это просил сказать мне Райф. И хотя Ларк вмешалась, было уже поздно, поздно для всего, кроме слов. Все секреты были впустую, они ни к чему не привели.

«Любовь не может умереть». Но эта умерла. И мне остались лишь страшные воспоминания и кольцо.

* * *

Руки крепко цеплялись за колени, пальцы побелели. Я медленно отпустила их, закрыла сумку с неиспользованными травами. Но я слабо улыбалась, ведь еще не была сломлена. У меня был другой план смерти: болота Руд. Я слышала о них на рынке, это место было просторным и пустым, человек мог затеряться в камышах, а питаться там было нечем. И это давало мне надежду, что если я не могу подавить инстинкт Целителя, болота сделают это за меня.

Мне сказали идти на запад. Я была уже близко. И вещи уже высохли.

* * *

Лунный свет облегчил путь. Я шла ночь, за ней еще одну, немного спала и все дальше удалялась на запад. Я была слишком далеко от Мерит, чтобы понимать, какую деревню прошла, чтобы узнавать ленты на их площади. Я измеряла направление по восходу, немного свернула на юг. Если пойти на север, я попаду в город Тир. Я слышала, что это место было ужасным, там я оказаться не хотела.

Я прошла мимо труппы актеров, что расположились на берегу пруда. Их колокольчики звенели на ветру, напоминая о фестивалях, акробатах и пантомимах.

— Какие новости? — спросили они про города на востоке. Я сказала, что все так же, как и на западе: праздновать нечем, фермеры обеднели, не могли платить за развлечения.

Мы пожали руки в месте, где делились едой, хотя делиться было нечем. Я собралась уходить, но меня поманил ребенок, указывая на воду. Она хотела, чтобы я привлекла водоплавающую птицу, что плавала посреди пруда, пытаясь держаться ровно. Пруд не был глубоким, но никто не мог плавать. Я сбросила сандалии, подвязала юбки и вошла в воду. Черно-белая птица напоминала большую утку, но я такую еще не видела. Я провела ладонью под животом птицы, медленно повела ее к берегу. На земле птица дернулась и застыла, мы склонились над ней.

— Она мертвая? — спросила, хмурясь, девочка.

Я покачала головой.

— Нет, смотри, — я коснулась крыла, и птица расправила его. И я тоже нахмурилась. Я такого еще не видела: перья птицы были опалены, словно их срезали горячим мечом, темная линия виднелась по краям, все еще пахло металлом.

Мы окружили птичку пригоршнями травы и мха, оставив ее на берегу.

— Исцелить это нельзя, — сказала я. — Перья вырастут снова. Но птица далеко от дома, и это она должна сделать сама, — но девочка была рада и тому, что я спасла птицу. Я пошла дальше.

Водная птица тонула, крылья были обожжены. Такая жестокость не была доступна Тротам.

Что-то темное проникло в наш маленький мир.

* * *

День, ночь, снова день, пейзаж был скучным, а еды становилось все меньше. Зелень превратилась в коричневые земли, вскоре я прошла последние деревья и оказалась среди тусклого места.

Болота Руд.

Мне пришлось остановиться и рассмотреть густые заросли камышей передо мной, что вырывались из грязи и были вдвое выше меня. Они тянулись с севера на запад. Я шла вдоль границы. Здесь кончались тропинки, многие не решались зайти туда. Но я нашла проем среди камышей и пошла сквозь них, сквозь узкий проход. Так было лучше, чем идти через заросли. Болота тоже так решили. Подул ветерок, касаясь дыханием моих щек. Камыши словно хлопали, приветствуя.

Я открыла сумку, вытащила флягу с водой и последние кусочки сушеного мяса и моркови. Я оставила их у края зарослей как подношение тому существу, что могло здесь пройти. Мне остались лишь трофеи из дома, миньон и яды. Я закрыла глаза, подставила лицо последним лучам солнца и улыбнулась.

Поправила сумку и пошла дальше.

Путь пролегал по твердой земле. Другие тропинки обрывались тут и там, я заглядывала за повороты среди камышей, касалась их стеблей. Все тропинки все равно возвращались к узкому проему меж стен камышей. Я шла дальше. Стало тихо, не было даже шелеста. Не было и тени, лишь серый свет. Шли минуты, может, часы.

Рвение уступало перед однообразием. Я представила рядом Райфа, представила Ларк. Представила, что я не иду одна.

Я вспомнила, что хочу пить. По привычке я отломала стебель и выпила сок из него, хоть на вкус он и был словно гнилые листья. Я, не думая, развернулась и пошла обратно, остановилась и фыркнула. Как глупо было идти по безопасной тропе, инстинкт Целителя вел меня через болота. Я чувствовала зов воды, помнила, где оставила на траве крохи еды. Я боролась с собой, чтобы остаться.

Я решила сделать быстро то, что точно должно было завести меня далеко, чтобы я не вернулась. Я закрыла глаза, закружилась, пока меня не начало покачивать,… и бросилась в камыши. Расталкивая руками лес камышей, я прошла десять шагов, двадцать, еще немного, а потом открыла глаза.

Я была по щиколотку в грязи. Передо мной была тропа, и я побежала по ней, свернула в стену камыша. Никаких троп! Нужно идти в заросли.

Камыши ломались, качались, с их пушистых корон сыпалось, словно снег. Я выбралась на третью тропу, пересекла ее, оказалась на другой.

— Хватит! — зло шипела я. — Хватит находить меня! — кто еще здесь был? Никто не пришел бы сюда без причины. А впереди был грубо сделанный мост, лежавший поверх глубокой лужи. Я выругалась, развернулась и пошла по колено в зеленой склизкой грязи. Я споткнулась, ударилась о камыши. Я пересекала все больше троп, пока не разозлилась из-за невидимых исследователей, что протоптали тут пути. Я топнула ногой по грязи:

— Забери меня! — кричала я болоту. — Давай. Забери!

Я ждала. Шелестел камыш.