Ах! Но могла ли я прервать всю цепочку событий, прежде чем стать наложницей короля? Что сказать на это? С Эдуардом я могла позволить быть самой собой, а не изображать глупенькую фрейлину, у которой в голове одни сплетни да пустая болтовня. Эдуард прислушивался ко мне, как будто мое мнение что-то для него значило. Его непререкаемая власть, подавляющая сила личности, великолепная мужественность пьянили меня, как и любую женщину. Когда я видела тонкие черты его красивого умного лица, когда его глаза встречались с моими, я чувствовала себя словно после бокала лучшего гасконского вина. Он был королем, а я его подданной. И находилась всецело под его властью, как и он — под моей.

Могла ли я помешать этому свершиться? Нет, это было не в моей власти. Ибо когда пробило одиннадцать часов, от меня уже ничего не зависело.

Тот вечер я провела в ожидании, а дурные предчувствия так сводили судорогой внутренности, что меня едва не стошнило. Отхлебнув глоточек эля, я присела на край своей кровати, притворяясь, будто с интересом прислушиваюсь к сплетням двух других фрейлин, которые перед сном заплетали друг другу косы. Сделала вид, будто никак не могу развязать узел на ленте, который сама же и затянула. Бросив заниматься узелком, я сняла с головы покрывало и аккуратно сложила его. Потом развернула и сложила заново. Все равно, чем заниматься, лишь бы руки были заняты. Спокойно сидеть на месте я не могла. Резко встала с постели и стала бродить по комнате.

Я обежала взглядом комнату, задержав его на девушках, погруженных в повседневные занятия. Что же мне теперь делать? Может быть, произошла ошибка? Я неправильно поняла короля? В конце концов, он мог никого за мной не прислать, и тогда мне не в чем будет себя винить.

Послышался стук в дверь. Я подпрыгнула, как вспугнутая лань, и дрожащими руками отворила дверь пажу, носившему эмблемы королевской свиты.

— Я от королевы, мистрис. Ей не спится. Велела позвать вас. Вы придете?

— Приду, — тихо ответила я.

Паж ожидал; я набросила на плечи накидку и готова была следовать за ним.

— Я могу вернуться только к утру, — проговорила я, уже положив ладонь на ручку двери, и сама удивилась тому, как спокойно звучит мой голос. — Если королеве нездоровится и не спится, то я лягу на тюфяке в передней.

Девушки молча кивнули, занятые своими делами. Все оказалось очень просто.

«Король желает видеть тебя на своем ложе».

Меня пробрала дрожь.

Никакая засада в коридоре меня не ожидала. Вместо этого безразличный ко всему паж провел меня в крошечную переднюю, соединявшуюся дверью с опочивальней королевы. Мне была хорошо знакома эта комнатка, где часто происходили доверительные беседы фрейлин. Сюда можно было выйти и в том случае, если кому-то требовалось уединиться и поразмыслить над чем-то. Да ведь я сама выходила сюда сегодня, вскоре после того, как король ясно объявил о своих намерениях, после происшествия с часами! Стены комнаты, встроенной в одну из башенок, были скругленными, холодный камень занавешен гобеленами, на которых были изображены всевозможные птицы и лесные звери. Я нерешительно остановилась в центре комнаты, а прямо на меня смотрели отлично вытканные глаза оленя. Что же будет теперь? Мне не оставалось ничего иного, кроме как терпеливо ждать. Что бы ни произошло в ближайший час, это уже не в моей власти. Что говорить? Что делать? Ладони сильно вспотели, а мысли роились в голове. А вдруг я не понравлюсь Эдуарду?

«Пресвятая Дева, не оставь меня!»

Но подобало ли мне в таком положении призывать Царицу Небесную?

Дверь отворилась. Я вскочила на ноги.

Я так разволновалась, что даже не заметила: эта дверь вела не в коридор, а в комнаты королевы. Я повернулась туда, ожидая нового пажа, с которым продолжу свое изменническое путешествие.

«Ах, только не это!»

Кровь застыла у меня в жилах, а ноги приросли к полу. Страх тяжелым камнем придавил внутренности.

На пороге стояла королева.

Она медленно двинулась вперед, величественно, будто входила в тронный зал, и неслышно притворила за собой дверь. На ней было легкое платье, накинутое прямо на ночную сорочку, волосы заплетены в переброшенную на плечо косу, но она оставалась королевой до мозга костей. Покрытое морщинами лицо осунулось из-за долгой болезни, но ничто не могло скрыть ее врожденное чувство достоинства. Минуту, показавшуюся мне вечностью, мы молча стояли и смотрели друг на друга, а за нами наблюдали своими неподвижными глазами сотни вытканных зверей и птиц.

Филиппа стояла с большим трудом, поддерживая здоровой рукой другую, больную, и все же она пришла сюда, чтобы взглянуть на меня, упрекнуть, проклясть за мою дерзость. Она будто взывала ко мне со смертного одра.

Я была не в силах вымолвить хоть слово, поэтому склонилась в глубоком реверансе, чтобы не смотреть ей в глаза. Разве я не посягала на ее долг и привилегию владеть телом супруга и носить его имя? Разве не готова я была дать толчок пересудам, которые глубоко уязвят ее гордость? То, что я собиралась сделать, могло вообще убить ее…

В этот момент я всем своим существом почувствовала, что не могу пойти на подобный шаг.

— Алиса… — Мое имя прозвучало в ее устах легким вздохом.

— Миледи… Простите меня…

— Я знала, что ты окажешься здесь.

Она знала. Ну конечно! Как она могла этого не знать? Я ведь своими глазами видела, какое крепкое чувство их связывает. Иногда мне казалось, что Филиппа ощущает присутствие Эдуарда даже раньше, чем он войдет в комнату. Значит, она знала. Благодаря тому же внутреннему чувству она должна была знать и о том, что супруг, ее единственная любовь, собирается ей изменить.

Я не могла причинить ей такое зло.

— Простите меня. — Я упала на колени перед ней. — Простите меня, миледи.

Не говоря ни слова, она погладила меня по волосам, и я подняла на нее глаза. Ее лицо было мокрым от слез, которые лились потоком, оставляя темные полосы на платье. И таким печальным, что у меня разрывалось сердце. Я закрыла свое лицо руками, чтобы не видеть столь глубокого горя. Слезы навернулись и на мои глаза.

— Я никогда не причиню вам зла, госпожа…

— Знаю.

— Я вернусь в свою комнату. — Слова мои звучали глухо — ведь я закрывала рот руками. — Ничего такого не будет. Обещаю вам, не будет.

С трудом наклонившись, застонав при этом от боли, королева сжала мой локоть и заставила подняться на ноги.

— Я скажу королю, что… — продолжала я, чувствуя, как острый меч стыда разрывает мою плоть. А что я ему скажу? Слова замерли у меня на устах.

— Что же ты скажешь ему, Алиса?

— Не знаю. Если придется, я оставлю двор… — Я была готова на все, лишь бы исцелить нанесенную предательством рану. Отвернулась в сторону: смотреть на нее было выше моих сил.

— Не нужно, Алиса.

— Я не заслужила, — покачала я головой, — вашего прощения и…

Филиппа вцепилась в мою руку своими пальцами с такой силой, что ей стало еще больнее, чем мне, и заставила меня замолчать.

— Нет, Алиса. — Я услышала ее тяжкий вздох. — Ты сделаешь все, чего пожелает король. Ты поняла меня?

Я совсем ничего не понимала. В ее словах не было смысла.

— Нет! Нет…

— Ты пойдешь к королю. Сейчас появится его паж, и ты пойдешь за ним. — Каким отрешенным был ее голос!

— Не могу. Я не могу быть такой неблагодарной… — возразила я.

— Ты не будешь неблагодарной. Я сама хочу, чтобы ты пошла к нему. — Это привело меня в совершенное недоумение.

— Нет!.. — Пусть она и королева, но я накрыла ее руку своей, словно пытаясь заставить осознать смысл сказанного. — Вы не можете этого хотеть! Неужели вы не понимаете?.. — Я не могла продолжать.

Королева приподняла мой подбородок, чтобы я смотрела ей в глаза. Еле заметно кивнула головой. Потом отпустила меня, а сама шагнула в сторону, немного отдалившись.

— Посмотри на меня, Алиса. На меня посмотри! — потребовала она. — Не как на королеву, а как на женщину. — Она подняла обе руки так, что я не могла не увидеть разрушений, производимых медленно, но неумолимо пожиравшим ее недугом. — Мне уже без малого пятьдесят лет. — Она улыбнулась одними губами. — Груз лет придавил меня сильнее, чем моего господина. Тело мое одряхлело. Я отличалась стойкостью, но смерть детей лишила меня и стойкости. Я чувствую, как смерть простирает надо мной свои крылья, Алиса.