Вывод пятый. Все большее влияние на ситуацию в азиатской части СНГ оказывает Китай. Созданная в 2001 году лидерами Китая, России, Казахстана, Таджикистана, Киргизии и Узбекистана Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) стала реальностью. Россия рассматривает ШОС как организацию, способствующую борьбе с терроризмом, экстремизмом, блокированию наркотрафика. Пекин отдает явное предпочтение экономической стороне деятельности ШОС, считая, что важной целью является превращение его в Зону свободной торговли, а экономическая стратегия станет главной линией в ШОСе. Отношения с Китаем занимают весьма высокое место в иерархии приоритетов российской внешней политики, и их развитию и углублению, в том числе в экономической области, должны в основном способствовать двусторонние связи. Укрепление ШОС как важной организации, призванной обеспечивать безопасность и стабильность в регионе, не может противопоставляться и тем более происходить за счет претворения в жизнь интеграционной модели в СНГ, включая создание Зоны свободной торговли на территории Содружества, укрепление ОДКБ и ЕврАзЭс. Усиление внимания России к этому диктуется также тем, что Содружество Независимых Государств соседствует с такой интеграционной структурой, как Европейский союз.

Пожалуй, важнейшей задачей для России является пересмотр экономической модели, образовавшейся при переводе административно-командной системы на рыночные рельсы.

Глаза на эту модель многим открыл мировой экономический кризис 2008 года. Втянутая в кризис Россия представляла собой страну, 40 процентов ВВП которой создавалось за счет экспорта сырья, а внешний корпоративный долг достиг 500 млрд долларов — практически все «длинные» деньги, полученные бизнесом в виде кредитов, имели зарубежное происхождение. И не могло быть иначе, так как российская банковская система оказалась полностью неконкурентоспособной по сравнению с зарубежной ни по предоставлению долгосрочных кредитов, ни по процентным ставкам. 500 млрд долларов — эта сумма на тот период равнялась золотовалютным запасам нашей страны.

Минфин России гордился тем, что за счет полученных прибылей от экспорта нефти были покрыты государственные внешние долги на сумму в 90 млрд долларов. Это действительно само по себе было достижением. Но одновременно остальные доходы от экспорта нефти, превышавшие эти выплаты, складывались в Стабилизационный фонд. Вопреки мнению многих экономистов (в частности, экономических институтов Российской академии наук), их не использовали для того, чтобы покончить со сверхзависимостью от конъюнктуры мировых цен на сырье или с целью развития рыночной инфраструктуры. Раздел Стабилизационного фонда на Резервный фонд и Фонд народного благосостояния, на чем настоял президент В.В. Путин, к сожалению, кардинально не изменил этого положения — видимо, правительственные финансисты оказались способными убедить президента в том, что инвестиции огромных доходов от экспорта сырья внутри страны вызовут резкий всплеск инфляции. Между тем трудно было представить, что вложения, например, в строительство автомобильных дорог, в чем остро нуждается Россия, способны привести к инфляционному взлету. Кстати, практика опровергла безосновательные тревоги финансистов. В 2009–2010 годах правительством вкладывались большие средства в терпящие бедствия градообразующие предприятия, и это не породило взлета инфляции, которая в России не носит монетарного характера. В 2010–2011 годах в условиях дефицита бюджета увеличили вложения в ту же дорожную инфраструктуру, и это тоже не привело к предрекаемым катастрофическим инфляционным последствиям.

Инфляция в России, к сожалению, существует постоянно. И когда растет экономика, и когда она находится в кризисном состоянии, изменяется, и то не очень значительно, лишь инфляционный процент. Стремление не допустить галопирующей инфляции, безусловно, вызывает одобрение, особенно в условиях наблюдаемого и, можно сказать, осязаемого роста цен, который, по словам видного эксперта Николая Вардуля, «стал еще более социально агрессивным».[39] Одной из основных причин этого является засилье монополий, определяющих структуру нашей экономики и во многом неоправданный рост цен.

С «грузом», с которым Россия вступила в кризис, связаны масштабы (худшее положение в «двадцатке») и длительность выхода страны из кризисной полосы. Следует подчеркнуть, что «запас прочности» в России, накопленный за счет доходов от высоких мировых цен на нефть, оказался равен только полугоду. Наибольший спад производства произошел к концу 2008 года в отраслях обрабатывающей промышленности, особенно в машиностроении. Без Резервного фонда было бы еще хуже, но это факт, что накопленные средства от экспорта нефти не смогли избавить Россию от столь тяжелых последствий мирового экономического кризиса.

Одним из самых негативных результатов предкризисной экономической модели стала хроническая нехватка инвестиций. Их совокупный объем к ВВП составляет менее 20 процентов. По словам А.Л. Кудрина, «для бурного роста этого маловато». Но дело даже не в «бурном росте». Из-за нехватки инвестиций мы не только попали в непозволительную зависимость от притока иностранного капитала, но и от импорта потребительских товаров, машин и оборудования. В ежегодном объеме закупаемых российскими предпринимателями станков доля отечественных составляет не более 1 процента. И не случайно, что нового машинного оборудования у нас производится в 80 раз меньше, чем в Японии, в 30 раз меньше, чем в Китае.

«Без колоссальных инвестиций невозможно решить проблему модернизации структуры экономики, — справедливо утверждает академик А.Г. Аганбегян. — В экспорте страны удельный вес топлива, сырья и материалов с 90 % предстоит сократить хотя бы до 50 %, соответственно подняв долю готовой продукции с 10 до 50 %, а в ней повысить удельный вес технологических и инновационных продуктов и услуг с 2 % (70-е место в мире) до 15–20 %».[40] Думает ли о решении этой задачи Минфин, который гордится тем, что удается разместить доходы, полученные за счет высоких мировых цен на нефть, в надежные зарубежные ценные бумаги, дающие аж 3 процента прибыли?

Конкуренция за инвестиции, за технологии, за информацию — основа экономической борьбы в XXI веке. И мы эту борьбу пока проигрываем, хотя можно констатировать, что общая картина инвестиционного климата в России более или менее благоприятная. У нас низкий внешний долг и относительно неплохая финансовая ситуация. Наше законодательство, в том числе гражданское, в основном соответствует современным мировым образцам. У нас низкие подоходный налог, налоги на землю и имущество; квалифицированные и относительно недорогие инженерные и рабочие кадры; обилие природных ресурсов. Наконец, у нас законом гарантирована репатриация капиталов и прибыли.

Однако ряд нерешенных проблем девальвирует перечисленные выше достоинства. Пожалуй, главная из них — чудовищный уровень коррупции, которая проявляется повсеместно — и в практике государственных заказов и торгов, и в рисках необоснованных претензий со стороны проверяющих органов, и в фаворитизме государственных служащих, «опекающих» те компании, которые могут быть конкурентами потенциальных инвесторов, и т. д. Способствует такому размаху коррупции тот факт, что в России инвестор сталкивается с необходимостью получения десятков разрешений, особенно при инвестировании в новые объекты и в реконструкцию существующих производственных мощностей.

Не улучшает инвестиционный климат в России отсутствие достаточного количества налоговых льгот, особенно для инвесторов, вкладывающих средства в высокотехнологичные отрасли. В других странах — от Китая до малых европейских стран — налоговая и инфраструктурная поддержка инноваторов несопоставимо значительнее. Сказываются у нас и быстро растущие тарифы на электроэнергию, и дороговизна с подключением инвестиционных объектов к инженерным сетям и системам жизнеобеспечения, и высокие процентные ставки по кредитам в российских банках — в 5, а то и в 10 раз большие, чем для аналогичных инвестиций за рубежом. Этот список, к сожалению, может быть продолжен. Все это свидетельствует о том, что мы должны радикально улучшить инвестиционный климат России.