– Хазель… – шепотом начала Майя на лестнице.
Но горничная покачала головой, сделав каменное лицо, хотя ее взгляд оставался мягким.
– К сожалению, мне нельзя вам ничего говорить, мисс Майя.
Необычная для Блэкхолла формальность, с которой Хазель постучала костяшками пальцев в салон и объявила о появлении Майи, заставила ее почувствовать себя нежеланным гостем в чужом доме. Она переступила порог, глядя на восточный ковер под ногами, и сделала реверанс, прежде чем осторожно поднять глаза.
Ее мать прямо сидела в одном из кресел, повернувшись к двери, и рассматривала сложенные на коленях руки, а Джеральд Гринвуд, опершись о каминный карниз, жевал мундштук холодной трубки, глядя в потрескивающее пламя.
– Вы хотели поговорить со мной, – хрипло прервала Майя давящую тишину, куском свинца лежащую на груди и плечах и мешающую дышать.
Марта посмотрела на мужа, но он не выказал ни малейшего желания взять слово.
– Мистер… мистер Гарретт оказал нам честь, попросил твоей руки, – откашлявшись, начала она, неопределенно уставившись куда-то между своей расправленной на коленях юбкой и чайным столиком. Сердце у Майи екнуло от волнения, надежды и беспокойства.
– Его нахальное требование, мягко говоря, застало нас врасплох. Хотя мы его ценим и глубоко уважаем и счастливы видеть в качестве гостя нашего дома. Несмотря на все предложенные им аргументы, мы, – она снова искоса посмотрела на слегка сгорбленную спину Джеральда, – мы тем не менее пришли к решению отклонить его просьбу.
– Вы сказали «нет»? – Майя не могла, вернее, не хотела поверить собственным ушам и в отчаянии переводила взгляд с матери на отца. – Почему?
– Обручение – не та договоренность, что заключают просто по настроению.
– Но мы любим друг друга! – перебила Майя. Уголки рта Марты дрогнули, но она не улыбнулась.
– Столь же малую роль здесь играет избыток чувств. Молодым людям часто кажется, что они нашли подходящую партию, но вам не хватает дальновидности, чтобы учесть существенные вещи. Нужно время, нужно убедиться, что фундамент достаточно прочен для продолжительных отношений. А у вас нет для этого никаких предпосылок.
– Но скоро война! – отчаянно крикнула Майя.
Ее мать согласно кивнула.
– Мы это прекрасно осознаем, Майя, и это тоже не причина для поспешной свадьбы. Скорее наоборот.
– Отец! – она умоляюще посмотрела на Джеральда, но он избегал смотреть ей в глаза. Он все крутил в руках трубку, то нажимая на головку и мундштук, то царапая ее ногтем.
– К тому же, – начал он, тихо покашляв и сделав сосредоточенный, напряженный вид, – следует принять во внимание и финансовую сторону. Нельзя сказать, что у мистера Гарретта скудное жалованье, но и щедрым его назвать сложно. На наш взгляд, этого никак не достаточно, чтобы обеспечить тебе подобающий уровень жизни.
Его голос звучал неловко и нерешительно, как будто за сухими словами скрывались невысказанные мысли и чувства.
– Но ведь это мое дело, – вскинулась Майя и вздрогнула, впервые в жизни увидев в глазах Джеральда свирепый блеск.
– Я не для того обучал тебя древнегреческому и латыни, – прогремел он, направив на нее мундштук трубки, – не для того позволил тебе заниматься арабским, чтобы ты таскала ведра в хижине в Гиндукуше или, как… как полковая жена, – он ударил кулаком по каминному карнизу, – таскалась за войском!
Джеральд откашлялся, словно эта неожиданная вспышка была неприятна ему самому, сунул руку в карман и снова принялся разглядывать трубку. Потом продолжил со своим обычным спокойствием:
– Пусть Ральф дослужится сначала до офицера. Тогда, я думаю, можно будет о чем-нибудь говорить, – закончил он, спровоцировав ледяной взгляд жены.
– Я вас не понимаю, – Майя переводила взгляд с отца на мать, больше не в силах сдерживать слезы, – вы так долго беспокоились, что не найдете мне мужа. Теперь на мне захотели жениться, но и это вас не устраивает.
– Он не тот, кто тебе нужен, Майя, – просто ответила Марта.
– Конечно, – с горьким смешком отозвалась дочь. Старые печали, с детских лет терзающие душу, снова дали о себе знать. – Но Ангелине он бы вполне подошел, правда?
Не дожидаясь ответа матери, она развернулась, рванула дверь и выбежала в холл, куда как раз заходили из сада Джонатан и Ральф.
– Ральф, – крикнула Майя и бросилась к нему в объятья, вцепилась в него, найдя крупицы утешения и понимая, что они все равно сейчас утекут сквозь пальцы.
– Майя, – тотчас прервал это мгновение голос матери, – держи себя в руках! Попрощайся с мистером Гарреттом как подобает и ступай к себе в комнату!
– Все будет хорошо, я обещаю, – прошептал ей на ухо Ральф, прежде чем они неохотно оторвались друг от друга, продолжая держаться за руки еще несколько коротких мгновений. Побледневший Ральф отпустил Майю, она кивнула, беспомощно расправила юбку и отправилась к лестнице. Она спиной чувствовала взгляды матери, отца, Ральфа и Джонатана и думала, что сломается под навалившейся на нее тяжестью. Каждый шаг давался ей с огромным трудом, ноги были словно отлиты из свинца, глаза застилали слезы. Майя боялась оглядываться, чтобы не повторить судьбы Орфея.
– Ральф, – услышала она дружелюбный голос отца, – у нас нет к тебе никакой личной неприязни…
В ушах зашумела кровь, заглушив часть разговора.
– Лучше в ближайшее время не… Пока все не успокоится… Твои вещи Джейкоб…
На лестничной площадке стояла побледневшая от ярости Ангелина с застывшими, словно из синего стекла, глазами – она увидела и услышала достаточно, чтобы обо всем догадаться.
– Так тебе и надо, – злобно прошипела она, – если бы ты уступила его мне, ничего этого бы не случилось! А теперь смотри, что ты наделала!
Майя остановилась перед сестрой и вытерла мокрые от слез щеки. Ее голос дрожал, но она ответила спокойно и внятно:
– Ты, очевидно, возомнила, что если Ральф не достался тебе, то и мне на него претендовать не следует. Но ты забываешь об одном: на тебя, дуру, он и вовсе не взглянул!
Наверное, впервые в жизни Ангелина лишилась дара речи: от возмущения она не нашлась, что ответить. Но моральная победа над сестрой не принесла Майе никакого удовлетворения, разве только придала сил продолжить путь наверх, в свою комнату. Закрыв дверь и сделав несколько шагов, она дала волю чувствам: сжалась в комок на полу, закрыла лицо руками и расплакалась.
Майя едва заметила, когда дверь в комнату тихо отворилась и к ней наклонилась мать, помогла подняться и усадила на край кровати. Если бы Марта Гринвуд попыталась сделать это немного раньше, дочь бы ее оттолкнула. Но в гневе Майи пряталось отчаяние, в этом глубоком несчастье ей было нужно плечо, в которое можно поплакать, пусть им и оказалось плечо матери.
– Тсс, моя хорошая, – пробормотала Марта, уткнувшись в темные волосы дочери, баюкая ее, как маленькую.
Упрек, что Ральф бы устроил ее в роли зятя, попроси он руки Ангелины, задел Марту. Он был справедлив. Конечно, не сейчас, но через год или два, когда Ральф продвинется вперед по карьерной лестнице и станет капитаном или даже майором, Ангелина оставит свои ребяческие манеры, и Марта наконец выбьет из нее капризы. Несмотря на всяческие предосторожности, ей не удалось удержать Майю и Ральфа на достаточном расстоянии и предотвратить сегодняшнюю драму, и она рассматривала это как собственную осечку. Их взаимная тяга была в глазах Марты страстным единством противоположностей, привлекательным, но недолговечным. Возможно, даже опасным, если влечение разжигается юношеским максимализмом. Марта Бентхэм тоже когда-то была молода, тоже танцевала, флиртовала и тайком целовалась с привлекательными кавалерами. Она чуть не оступилась на светском паркете, но оказалась достаточно умна, чтобы принять спокойное и настойчивое сватовство овдовевшего профессора. И за двадцать четыре года ни разу не пожалела о своем выборе.
Ей очень хотелось сказать дочери, что она любит ее не меньше Ангелины, но это была бы ложь. Майя всегда была и оставалось чужой ей, менее близкой, даже чем Джонатан, которого, в отличие от Майи, она не носила под сердцем девять месяцев и не сама произвела на свет. Джонатана, застенчивого четырехлетнего мальчика, она легко полюбила таким, каким он был, кем он был – сыном Джеральда и его умершей два года назад жены Эммы. Но Майя, ее дитя, оказалась похожа на мать Джеральда, унаследовав типичное для Гринвудов своеволие, а еще живой ум и любознательность Джеральда. Казалось, тело Марты лишь послужило сосудом, не способным ничего передать возросшему внутри существу. С неприятным изумлением мать наблюдала, как Майя, распахнув глаза и раскинув руки, с лучезарной пытливостью устремилась в мир, едва научившись бегать, быстрее, чем могли нести ножки, и быстрее, чем за ней поспевала няня. Марта нередко благодарила Бога, что этот ребенок вообще вырос, не разбив голову и не упав с лестницы или в саду с дерева. Вырос в отличие от ее сына, который родился через год после свадьбы и оказался слишком слаб, чтобы пережить первые месяцы.
