Благие мысли и труды.

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

Николай Белов переводчик журналист

ЗАМЕТКИ ОБОЗРЕВАТЕЛЯ

Александр Волков

Приди, день радости!

И «плохой» високосный год — вот странное суеверие! — минул, а на душе все не распогодится. Ходишь призраком собственной тени, смотришь вокруг и не чувствуешь ничего — будто не кровь в тебе, а вода; не кожа и кости, а лед, покрытый броней. Ходишь и даже не можешь выдавить на лице подобие улыбки. На ледяном до бесчувствия лице. На лице, разучившемся радоваться. На лице, где холод, сплин, хандра. Все это было, было, и диагноз был по-лермонтовски точный: «Я давно уж живу не сердцем, а головою». Но души современников все так же напоминают затертые копии классиков.

Поразительно распространен этот «печоринский синдром»! Так, исследования. проведенные недавно в Финляндии, показали, что бесчувственностью страдают до 10 процентов женщин и 17 процентов мужчин.

Люди не рождаются равнодушными; они лишь отвыкают со временем что-либо чувствовать. «Из жизненной бури я вынес только несколько идей — и ни одного чувства». И впрямь, есть у человека предел, за которым страдание становится невыносимым. Подобный след, например, оставляет война — великий и жуткий камертон человеческих чувств: она по-иному настраивает души людей. Бесчувственность, как броня, помогает выстоять в несчастьях, но иногда броня срастается с телом.

У людей, лишенных способности полнокровно чувствовать, зачастую наблюдаются странные ощущения. «Сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны: голова холодна». Вместо приступов ярости начинает ныть сердце; вместо страха — тупая боль в животе... Эмоции как будто пытались захватить тебя, встряхнуть оледеневшую душу, но не добудились и теперь бессмысленно буравят тело. Можно месяцами ходить от врача к врачу. Они не растопят твое ледяное сердце, не прогонят странную боль. И почему многие эмоции так тесно связаны с физическими реакциями? Почему в минуты переживаний у нас учащенно бьется сердце, волосы встают дыбом, мурашки по спине перекатываются? По одной из популярных сейчас гипотез, в головном мозге есть участок, что фиксирует эти реакции и по ним определяет, какое чувство надо выказать. Телесные ощущения преобразуются в точную душевную характеристику. Если этого не происходит, остается лишь непонятного происхождения боль. Вроде бы все хорошо, ты не волнуешься, ни на что не реагируешь, спокоен, равнодушен к пустякам, а вот что-то не отпускает тебя. Может, это фантомная боль? Призрак не рожденного чувства мечется в темнице твоего тела не в силах выбраться наружу?

Еще прежде чем мы что-либо ощутим, физическое состояние тела меняется: напрягаются мышцы, иным становится сердечный ритм, происходит бурный выброс гормонов. В различных отделах мозга все это фиксируется. Можно сказать, что мозг составляет сиюминутные карты состояний, например, карту мускулатуры, карту сердечно-сосудистого кровообращения, гормональную карту. Учет им ведет лимбическая система. «Мозг, как внимательный зритель в театре, — отмечает американский нейролог Антонио Дамасио, автор книги «Я чувствую, значит я есть», — непрерывно следит за происходящим в организме и беспрестанно осыпает его сигналами».

Так неужели чувства — это то, что остается, когда мозг проанализирует физическое состояние организма? Осмотрит «пакеты ощущений», на которых жирно написано: «Бояться!», «Гневаться!», «Радоваться!» Мелькнул такой «пакет», и сразу в мозгу включился определитель; жизнь продолжается... Не включился — вот и слоняйся призраком собственной тени.

Но тут поневоле задумаешься: «Если мы так чувствуем, то разве нам одним даны от природы чувства?» Ведь эмоциональные реакции присуши даже животным, которых мы привыкли считать крайне примитивными. Попробуйте коснуться улитки, она сразу спрячется в раковину. Как показали исследования, у улитки при этом возрастает кровяное давление, бешено начинает биться сердце — как у человека, которого темным вечером кто- нибудь схватит сзади за шею. Улитка боится, паникует. Остается лишь спорить о том, испытывает ли она чувство страха или только демонстрирует физическую реакцию. Возможно, многие виды животных чувствуют так же, как и мы, но мы способны лишь фиксировать их непосредственные физические реакции...

Жан Огюст Доминик Энгр. Одиссея. 1827

Возьмем, к примеру, улыбку, это оружие хитрованов и богатство простаков. Улыбаться столь же естественно для человека, как и дышать. И как же мне хочется вернуть себе хоть одно чувство — легко, беззаботно улыбнуться, как это делают... обезьяны, собаки, дельфины!

Улыбка ведь проверена на оселке эволюции. Улыбаться, по-видимому, умели общие предки человека и человекообразных обезьян. И раз приматы не думают грустить уже миллионы лет, значит, такое поведение им выгодно. Очевидно, улыбчивые обезьяны выживали чаше тех, кто бродил с унылым видом. Весельчаки открыто демонстрировали миролюбие. «Приветствую тебя и не буду нападать» — вот древнейший смысл любой улыбки. Хмурые, казалось, таили угрозу, были опасны для окружающих. Их вид часто провоцировал ссоры. Они гибли, калечились, долго залечивали раны, а их антиподы исправно штамповали потомков.

По словам американского этолога Марка Бекова, автора книги «Улыбка дельфина. Характерные проявления эмоций у животных», таким социальным животным, как приматы, были необходимы некие элементы поведения, свидетельствующие о миролюбии. «Было бы удивительно, если бы они не научились сигнализировать о том, что хотят избежать ссоры».

Впрочем, громко смеяться приматы стали сравнительно недавно. На протяжении миллионов лет их радость ограничивалась приветственным оскалом. Выразительная игра лицевых мышц заменяла характерное для животных приветствие, выполняемое всем телом. Владельцам собак, например, не нужно напоминать, как встретит вас любимый пес после долгого отсутствия: бросится к вам, поставит лапы на грудь, будет покачиваться, вилять хвостом, тянуть оскаленную мордочку к вашему лицу. Обезьяны скупее и, пожалуй, точнее в жестах. Множество различных движений они, как и мы, подменяют одним мимическим жестом: улыбкой.

Со временем роль мимики возрастала. У человекообразных обезьян лицевые мышцы развиты так хорошо, что они могут разыгрывать с их помощью настоящие пантомимы. Их богатая мимика помогает сглаживать конфликты, поддерживать иерархию в стае, заключать дружеские союзы. Все чаше биологи полемически заявляют: «Человек вовсе не произошел от обезьяны, как заявлял Дарвин. Нет, человек и есть обезьяна. Голая, узконосая обезьяна!» Общая для нас способность улыбаться — лишнее тому доказательство.

Правда, в отличие от животных, люди могут выражать с помощью «нехитрого дела» — улыбки — самые разнородные и противоречивые чувства. Вся гамма настроений переливается в человеческой улыбке, порой меняя — уточняя, усиливая, опровергая — смысл каждого слова и жеста. И правит улыбкой не одна «мышца радости», которую искали физиологи минувших веков, а 43 лицевые мышцы. Их игра заразительна. Смех потрясающе интерактивен.

Уже ребенок, не знающий ни слова по-человечьи, прибегает к «языку улыбок». Его губы рефлекторно стягиваются в дугу — в «вольтову дугу» смеха. Она буквально гальванизирует окружающих; те тоже радуются, смеются, хлопают в ладоши, оживленно болтают. В этом своя хитрость. Малыш инстинктивно стремится задобрить окружающих, поскольку это помогает выжить в том опасном мире, что окружает его.