И начал он тут рассказывать про веру свою сатанинскую. Про идолов своих, демонов тех же, про колдовство свое проклятое. Много чего он нам рассказывал — не знаю я, понял кто чего или нет, а мне кажется, что тут и понимать нечего. Продал он душу свою Сатане, а теперь вот авансы свои отрабатывал. Понял я только то, что, говорил он, мрак это есть свет, а свет есть мрак. Никто бы никогда его и слушать бы не стал — да вот только пора такая наступила, что все мы должны были эти речи поганые выслушивать.
Рассказал этот колдун проклятый свою агитацию, а поп тут как тут. Услыхали, говорит, мы теперь, что такое твоя вера, а теперь нам подумать надо, потолковать, прикинуть что к чему. Дай нам время — мы между собой все обговорить должны». Пошептался тут Бесносвят с кем-то и сказал: «Дам я вам времени час — все равно никуда вы уже не денетесь. С тех пор как я капищем древним завладел сила моя удвоилась, и водить за нос меня не вздумайте — вмиг вас всех мои слуги растерзают. Думайте, но знайте, выбора нет у вас. Либо от Христа отречетесь, либо смертью страшной умрете все до единого».
Час пошел. Никто, конечно, ничего ни с кем не обсуждал. Богу лишь только молились за то, что времени час нам подарил, за то, что на час нас к рассвету приблизил. А ночь студеная тогда была! В церкви хоть все свечи и горели, холодно было как в леднике. Ребятишки малые замерзли, плакать стали. Да что поделаешь? Должны мы были против Бесносвята этого сдюжить — иначе нельзя было.
Между тем услыхали мы, как колдун тот подручных своих вызывает. Творил он заклятия свои черные на языке непонятном — видать, сатанинском. Заговоры выкрикивал волшебные — силу свою собирал. Хвалился, наверное, что души христианские в свою веру обратил. Помню, как только услыхали мы все эти заклятия, так мать как обхватит нас руками всех, к себе прижмет и говорит: «Не бойтесь, детишки мои родные, не достанет вас в церкви этот ирод проклятый!». Говорит так, а у самой слезы ручьем. Не могли мы никак понять — малые еще были — как так сила нечистая разбушеваться могла, что и церковь святая для нее помехой не явилась.
Время быстро побежало. Не успел народ еще дух перевести, как уже в двери стучат и говорит Бесносвят: «Ну, все — двери открывайте, сейчас мы в церкви бывшей христианской черную службу проведем и всех вас во мрак обратим». Не мог больше никто речи такие срамные слушать, все в один голос начали тут этого нечестивца поносить — его, мать его, вспомнили все тут — и то, что не от человека рожден, и то, что мать безумной его была, и то, что весь род его нечистый проклят должен быть.
Не ожидал, видно, такого ответа Бесносвят, не думал он, что народ на его угрозы так заговорит. Вмиг вскрикнул он что-то — и тут началось.
Ветер внезапно ураганный забушевал. Вой тут адский со всех сторон раздался. И в двери, и в ставни стучать с силой адской начали, да так громко, что народ весь уши позакрывал. Долго или нет то продолжалось — не знаю, только потом в дверь церковную чем-то тяжелым бить стали, будто бревном. Прогибаться она под тяжестью ударов стала, вот-вот из петлей выскочит. Дверь, по правде сказать, в церкви добротная была — из досок крепких дубовых сколоченная. Да только снаружи силища перла огромная. Навалился весь народ на дверь ту, чтоб не выбили ее, лавки подносить стали подпереть ее.
Тем временем и ставни оконные выламывать стали. Трясли их что есть мочи, доски вырывали — лапы когтистые сквозь щели просовывать начали. Видать, те бесы это были, которые к нам в избу на вторую ночь прорвались и которых мать святой водой кропила. Так вот, эти твари проклятые одну ставню уже почти доломали, руки свои вовнутрь полностью просунуть у них получалось уже, стекло в окне уже разбили. Народ весь как остолбенел, никто сдвинуться с места не может — все как в землю вросли. Тут одна баба взяла топор освященный, к окну подбежала и как тяпнет по руке одной — вмиг ее отрубила. Рука та на пол упала, весь пол перепачкала грязью черной, что у злыдней этих вместо крови течет. Завизжали тут снаружи визгом поросячьим, заверещал кто-то. Все тут от испуга отошли, похватали кому чего под руку подвернется и давай демонов колошматить. Кто топором по рукам тюкнет, кто вилами сует в щель прямо в рыла зверские, кто косой.
Перестала тут нечисть в окна ломиться — видать, не понравилось ей с железом освященным дело иметь. Ставни ставнями — да в дверь церковную все так же ломились. Ни лавки. Ни народ не могли ее на месте удержать. С каждым ударом могла она на куски развалиться и дорогу вовнутрь открыть. Поп молитвы затворные читал и двери кропил — ничего не помогало. И тут кто-то догадался полукругом врата очертить, молитву читая. Так еще одну преграду перед сатаной мы поставили — последнюю надежду нашу до утра дожить.
Что есть силы бабы да старики дверь держали. Но долго сдержать ее не смогли. Развалилась она, наконец, и в церковь было уже волки-оборотни бесносвятовы ворвались. Да не тут-то было! Натолкнулись они на преграду невидимую — стоят, зубами щелкают, глазами сверкают, а войти не могут. Все огромные такие, лохматые, шерсть черная лоснится, с клыков пена до пола стекает. Отпрянул народ назад — у всех из уст одновременно крик вырвался. Кто глаза руками закрыл, кто на пол от страха повалился. Ветер тут ледяной в церковь ворвался — по всем закоулкам загудел, засвистел. Книги священные все разметались, страницы из них повырывались и по церкви кружились, и самое страшное — все свечи и лампады разом потухли. Все уже смерть злую принять готовились, не чаяли уже из лап Бесносвята окаянного спастись. Да только позабыли мы, что время уже — пора утру брезжить. Всю ночь мы в страхе таком провели, что и не заметили как она пролетела. А как на проем дверной посмотрели — у всех как камень от души отлег — небо на востоке побагровело, значит, настал час, когда сила бесовская слабнет. А Бесносвят уже в дверях появился. Входит внутрь — весь в шкуры одет, ликом ужасен, глаза огнем сверкают — усмехается и говорит: «Вот и пришла смерть ваша». Ан, все наоборот вышло!
Ванюшка ружье свое еще с вечера зарядил и сейчас не растерялся. Вышел вперед, прицелился — и прямо в сердце демону выстрелил. Тот, как только пуля сердце ему пробила, остановился, посмотрел на нас всех удивленно и ничком оземь грохнулся. Подергался, подергался немного и затих — наконец-то душа его черная в ад прямиком отправилась. А воинство его в один миг назад повернулось и к лесу побежало — только их и видели! Прошло все как наваждение, только Бесносвят мертвый о том, что было, нам забыть не давал.
Заплакали тут все, обниматься, целоваться бросились. Поняли, что, конец мучениям нашим пришел, что не будут больше бесы да оборотни на нас лихо наводить. Понять то мы поняли — да вот поверить все никак не могли. Никак с той мыслью не свыкнуться нам было, что больше не будет у нас в лесочке нечисть таится, что некого больше будет народу боятся. Думали все: вот сейчас война кончится, мужики назад вернутся, и такая жизнь счастливая начнется!
Не знали мы тогда еще, что впереди еще много для Руси испытаний уготовано, по сравнению с какими Бесносвят шуткой покажется. То, что ему завершить не удалось, большевики сотворили. Церковь они разорили, а попа с попадьей в полынье утопили. Не знаю я, пользу ли, вред ли церковь народу приносила, но только опустело как-то село без службы церковной, опустели души людские, очерствели что ли. Сумели большевики дух народный усмирить — а бесносвятов не смогли. Тело мы его в тот же день сожгли, а прах на все четыре стороны развеяли. Плоть его сгорела, а душа на земле неуспокоенной осталась. Говорят, еще до сих пор на месте дома нашего старого, там, где капище древнее было, свет из-под земли исходит призрачный и тень Бесносвята появляется. Будто бродит она по селу заброшенному, к церкви разоренной подходит и словно бы бормочет что-то, заклинания какие-то. Ведь нет больше села того, нет. Как-то после того уже, как власть советская установилась, не пошла жизнь в нем, не было лада там. Всем казалось, что есть еще кто-то невидимый здесь, что сила какая-то в селе обитает, которая людям жить мешает.
