Это все сейчас каждый знает. А раньше то мы темными были. Вот, помню, радио к нам провели — мы уже лучше международную ситуацию понимать стали. А парни когда в армию уходили — тех и подавно там уму-разуму учили. И читать, и писать они там выучивались. Вот, помню я, когда меня в армию призвали, сколько я всего нового узнал! Везде, оказывается, враги под добрыми личинами скрывались. Вроде, например, человек как человек, а если копнуть поглубже — враг заклятый советского государства и всего трудового народа. А все откуда шло — все из этой Европы, они всюду своих шпионов поставили, поэтому первоочередной нашей задачей была бдительность. И что ты думаешь? Как только под мудрым руководством товарища Сталина народ советский всех шпионов изловил и к стенке поставил, тут же Гитлер на это разозлился и на нас попер. Вероломно, можно сказать, предательски.
Эх, да что и говорить! Снова, вроде, маленько страна оклемалась, на ноги встала — так тут перестройку какую-то затеяли. Горбачев с Ельциным такую державу порушили — страх сказать. И ничего же — живут, понимаешь, себе на пенсии и в ус себе не дуют. Ну да ладно, что это я разошелся, о чем бишь я?
Э-э-э… так вот, бежать, говорю я, из села некуда было, но на счастье наше послал нам Бог людей, которые из своих краев бежать все-таки решились и через нашу деревню путь к своим землякам держали.
Этим же днем увидали мы обоз вдали — большой такой — подвод сорок-пятьдесят было. То жиды от войны бежали. Вместе с ними и их поп главный ехал — раввин по-ихнему. Как доехали они до нашего села, увидали, что тут у нас творится, так напугались сразу, переполошились — думали, что и досюдова враг докатился и сейчас убивать-грабить их примется.
Тут-то мы и рассказали им свои беды. А раввин этот — бородатый такой, в шляпе черной, с кудрями на висках — послушал-послушал нас, да и говорит: «Беда ваша и не беда вовсе, а так — пустяк. Знаю я, говорит, средство как Бесносвята вашего изничтожить. Про то, сказал он, в книгах моих записано. Тысячу лет тому назад то же самое случилось под Киевом. Это тогда колдуны печенежские напасть на земли славянские напустили. И что бы вы подумали? Случился тут поблизости один раввин по имени, как сейчас помню сказал, Иегуда бен-Лазар и рассказал киевлянам как от демонов избавиться, ибо про то в Талмуде нашем написано. Я тоже, говорит, вам способ этот скажу, и даже больше, сам средство это и сотворю, вы только по десять рублей с дома соберите и мне принесите».
Зачесали тут все в затылках. Деньги-то немалые — целых десять рублей! Но что делать — хоть какая-то надежда у нас появилась. Решили мы все-таки всем селом по десять рублев ему собрать. Собрали и отнесли ему. Раввин тот и говорит еще: мол, у кого кресты нательные серебряные есть — снимайте и мне отдавайте. Зашептались тут все, переговариваться начали — никто и не соглашается кресты с себя снимать и нехристям отдавать. Раввин посмотрел на нас, улыбнулся и говорит: «Как хотите, дорогие мои, оставайтесь вы тут с Бесносвятом вашим, а мы поехали — некогда нам тут зря долго стоять». Пошептался, пошептался народ тут — да делать нечего. Нашлось тут несколько крестов серебряных — даже поп один с себя, а другой с попадьи снял.
Говорит опосля жид этот: «Так, дорогие мои, а теперь принесите-ка мне ружьецо самого меткого у вас здесь стрелка. Да и его самого тоже не прочь было бы увидеть». Подумали-погадали мы всем миром, кто из всего села немноголюдного, кто из малых, сирых да убогих самый меткий стрелок у нас и надумали.
Был у нас в селе охотник один — и зимой и летом в лес ходил зверя стрелять. Меткий он был, страх! Со ста шагов зверю прямо в глаз попадал, чтобы шкуру не попортить. Да вот беда одна — как и все мужики здоровые на войну снайпером забрали его. Правда, сынок у него подрастал. На охоту с отцом ходить начал, стрелять умел уже. Помню, как-то раз вытащил он ружье у отца из дому — начал нам его показывать, хвалиться. Решили мы пострелять немного, чучело из соломы сделали — вроде как зверь какой. Банок, чугунков старых нашли и давай палить. Ванюшка-то этот лучше всех стрелял, почти не промахивался. Так мы раззадорились, что все патроны расстреляли. Выдрал его потом отец здорово. Неделю потом Ваня даже присесть не мог — и смех и грех!
Ну, вот его и назначили самым метким у нас, а стало быть и в Бесносвята стрельнуть. Ружье он отцовское из сундука достал, чистить стал, затвором щелкать. Раввин, значит, когда Ванюшку увидел, по голове его погладил, прищурился так, скособочился весь, будто съежился, осклабился и говорит ему: «Вот ты и истребишь демоново отродье», опосля чего ружье его отобрал и кузню спросил.
Взял он, как и просил, и кресты, а мы его туда. Показал ему кузнец все. Он всех выпроводил, закрылся и чего-то там делать стал. Мы все к окошку бросились — а раввин его завесил. Оставалось только у дверей стоять да слушать чего он там делает. Где-то час он в кузнице сидел — только дым из трубы валил. Вышел он, наконец, и из кармана что-то достал. Держите, говорит, пулю. Зарядите этой пулей ружье и выстрелите ей Бесносвяту в сердце, но только, чтобы не промахиваться — серебра только на одну пулю хватило. А стрельнуть в него на рассвете надо — слаб он тогда и пуля точно убьет его. Не сможет сердце демона серебра освященного выдержать — убьет оно его наповал, а вместе с ним все бесы обратно в преисподнюю возвратятся.
Вот такое вот средство раввин нам подсказал. Пуля единая заговоренная против всего воинства бесовского у нас была только лишь. Не могли, значит, мы промахнуться. Стрелять нужно было прямиком в сердце ему, да еще и на рассвете. Значило это, что еще одну ночь надо в страхе и смятении провести, еще одну ночь бесовские напасти выдерживать.
Пулю Ванюшке вручили, объяснили что к чему, когда стрелять надо. Раввин знал, что делал– точнехонько пулю под ружье подогнал. Поспокойнее тут у всех на душе стало — хоть какое-то средство против этого Бесносвята окаянного нашлось. Тут и все остальные стали доставать у кого что припасено было. Вилы, топоры, косы, кто-то саблю французскую еще прадедом добытую в подполе зарытую вынул. Поп водосвятие устроил, службу в церкви провел, окропил все оружие наше. Теперь и у нас оружие было против иродов этих, могли, в случае чего, в бочину нечисти ткнуть.
Зимой день короткий. Не успеешь оглянуться — вечереет уже. Солнце к закату клониться стало, на востоке луна багровая показалась. Смолкло все в округе — ни птицы, ни звери, ни ветер, ни деревья в лесу звука не подавали. Воздух словно бы загустел — иногда в деревне зимой на закате кажется, что все живое на земле вымерло, что ты один на всем свете белом остался. Редко если птица какая запоздалая пролетит — чудится тогда, что ничего громче шума крыльев ее и нету. Скучно зимой по вечеру. А мы в ту пору все жуть внутрях почуяли, словно неприкаянность какая нашла.
Вроде бы все всегда едино. Каждый вечер все то же самое и бывает. Зимой солнце совсем неярким становится, а к вечеру цвета огненного делается. Снег словно синева становится, а затем и тьма настает. Но в этот вечер все это каким-то зловещим казалось, будто зло нам, недоброе что предвещает.
Не дождались мы солнца заката и в церкви заперлись. Окрестили двери, ставни на окнах закрыли, водой святой их поп окропил. Перед всеми образами свечи и лампады зажгли, бабы и старухи молитвы читать начали.
Как только солнце за горизонт зашло, сразу почуял я, вышел Бесносвят из лесу. Чуял я, что все ближе и ближе он к церкви нашей подходит, чуял его злобу нечеловеческую против всего рода людского и желание его изгубить нас всех. Знал я и то, что если до рассвета нам не продержаться, то ничего уже нам не поможет, ничего нас от Бесносвята не спасет — ни топоры с вилами освященные, ни даже пули серебряные заговоренные. Сила сатанинская тогда больше силы божьей на земле была и ничто на земле противиться ей не могло.
Подошел, значит, Бесносвят к церкви и говорит голосом охрипшим: «Ну что порешили? Отрекаетесь вы от Бога вашего или все смертью лютой погибнуть захотели?». Поняли тут все, что время тянуть надо сколько можно, любыми средствами до утра дотянуть. Поп тут и говорит: «Может мы веру твою и приняли бы, да вот только не знаем, что это за вера такая. Чем она нашей старой лучше? А мы тут и порешим принимать ее или нет, если узнаем. Расскажи нам, чему поклоняешься, каким богам молишься, мил человек». Усмехнулся тут Бесносвят за дверью и отвечает: «Ну, если вы меня за нос не водите, то слушайте, но ежели вы меня обмануть вздумали — пеняйте на себя. Ох, как не люблю я, когда меня дурачат!».
