— Почему на память? — мальчик на миг нахмурился. — Ты… ты ведь никуда не уезжаешь? Не уезжаешь? Ответь!
В голосе послышалось волнение.
— Конечно, нет. Просто так сказала. Я сделала его сама.
— Сама? — ахнул племянник.
— Да, видишь ли, я, в отличие от некоторых избалованных мальчишек, умею что-то делать сама.
— Я тоже умею! — Драко быстро завелся от извечного спора. — Я докажу!
— Ладно, сегодня ты именинник, поэтому поспорим в другой раз. Так что? Принимаешь подарок?
Мальчик молчал несколько минут. Сопел, злился, боролся с упрямством, но наконец решился.
— Ну не зря же ты старалась…
Он скорчил рожицу и расстегнул цепочку.
— Давай помогу.
Застегивая замочек на детской шее, Мариса вдруг попросила:
— Не снимай его никогда, пожалуйста.
— Почему? — Драко попытался обернуться, но она удержала его за плечи.
«Да потому что, это — одна из самых древнейших ветвей Магии. Потому что несколько месяцев мы корпели над старыми фолиантами, вознося хвалы Мерлину за то, что эти тома не уничтожили при падении Того-Кого-Нельзя-Называть. Потому что не будет силы, способной навредить тебе, пока он с тобой, потому что в священный металл — серебро — добавлено то, чему еще не нашли противодействия: материнская кровь, способная защитить дитя практически от всех напастей, и часть магической силы еще одного кровного родственника. Потому что теперь я знаю: даже если я умру, останется что-то, способное тебя защитить. В особенности, когда умру, потому что в медальон перейдет вся моя магическая сила, и ты станешь почти неуязвим для темных заклятий. Этой формуле больше двух тысяч лет. Только не снимай. Никогда не снимай!»
— Он… принесет удачу, — на ходу придумала Мариса, внезапно решившись на еще одну хитрость.
Он всего лишь ребенок. Он не понимает значения слова «никогда». Незаметное заклинание, и замочек не расстегнется ближайшие пять лет. Конечно, можно снять через голову, но Драко вряд ли станет утруждаться — для него это слишком неизящно. Все-таки она неплохо изучила этого мальчишку. Пять лет. А через пять лет, возможно, все изменится, и защищать его не понадобится, потому что не останется больше врагов, или же Драко сам почувствует, что медальон важен. А может, через пять лет не станет ее самой, тогда Драко точно не выбросит память о ней. Пять лет — огромный срок.
Заклинания не проходят незаметно. Мальчик быстро втянул голову в плечи и поежился:
— Что ты там сделала?
— Нашла брак в своей работе, — сориентировалась Мариса. — Уже исправила.
— Так все-таки и ты не все делаешь хорошо? — ехидно произнес Драко.
— А я этого не утверждала. Я просто сказала, что могу что-то сделать сама. А уж хорошо или плохо — это детали.
Драко рассмеялся, а Мариса на миг сжала худые плечики. Она не сможет всегда быть с ним рядом, но теперь она спокойна. Почти спокойна, ибо медальон не сможет защитить от непростительных заклятий, зато ослабит действие других артефактов.
* * *
Люциус снова посмотрел на сына. Серебряная цепочка, блеснувшая в распахнутом вороте рубашки, привлекла внимание.
Откуда? Ведь сегодня с утра ее не было. Чей-то подарок? Люциус привык осторожно относиться к подобным вещам. Неизвестно, что несет в себе это украшение, неизвестно как его действие будет сочетаться с подарком самого Люциуса.
Если бы его спросили, почему он уверен, что на шее сына артефакт, Люциус не сумел бы ответить. Просто… о людях судишь, как правило, по себе. Наверное, все могло бы быть по-другому, начни Люциус сразу относиться к сыну, как… к сыну. Парадокс? Просто с самых первых дней он видел в мальчике лишь атрибут. Атрибут своей власти, атрибут для достижения стабильности в будущем. И порой, ловя странный взгляд совсем юного мальчика, он пугался. Кого он вырастит под своим крылом? Сейчас он реже что-то запрещал Драко. В какой-то момент самому показалось, что он проявляет большую мягкость, нежели ранее, но потом Люциус понял, что Драко просто перестал просить что бы то ни было. Он все делал сам, не спрашивал советов, не спорил. Это означало, что Люциус теряет авторитет? Наверное. Но как вернуть былые позиции глава семьи Малфоев не знал. И в последнее время сильно сомневался: были ли они — эти самые позиции. Наказанием можно добиться страха и, как следствие, уважения. Так было в детстве самого Люциуса. Практика же показывала, что наказанием можно добиться мнимого послушания, но не более. Во взгляде серых глаз не было сыновней любви. В них было что угодно: страх, злость, но не уважение. Из них исчезла даже покорность. Радовало лишь то, что Нарцисса не имела на сына абсолютно никакого влияния. Люциус наблюдал лишь вежливость и уважение со стороны сына и глухое отчаяние со стороны жены. Не то что бы это радовало — он не желал зла ни Нарциссе, ни Драко, но подобное положение вещей значительно облегчало жизнь. Он еще помнил прежнюю Нарциссу — неконтролируемую и необузданную. Сейчас она была другой: вежливой, холодной и далекой. Наверное, поэтому Люциус все эти годы регулярно встречался с любовницами — почувствовать жизнь, увидеть страсть. Пусть притворную, но все же… Зато у него была идеальная семья. Он утешал себя этой мыслью. Долго, старательно. Даже с неким результатом, пока год назад не посетил дом Фреда и не увидел там ее.
Люциус распахнул резную дверь и вышел на воздух. Прошелся по освещенной террасе, подошел к перилам. Мужчина вздохнул, глядя на ухоженный сад, медленно погружающийся в сумерки. В детстве он казался бесконечным, а теперь — это всего лишь несколько акров земли. Каждый из них измерен, подсчитан, зафиксирован. Мир цифр и определений, мир точности и конкретики. А в детстве на этой же земле жила сказка. Наверное, она куда-то пропадает с возрастом.
Мужчина тряхнул головой. Сейчас были вещи понасущнее. Нужно найти Марису.
Внезапно над головой раздался смех. Этот смех нельзя спутать ни с чьим другим. Смех его сестры совсем не изменился с годами. Так же задорно она хохотала и в пятнадцать лет, и в двадцать…
Люциус направился к лестнице. И как он сразу не подумал? Любимым местом встреч Нарциссы с его сестрой была веранда на втором этаже. С нее открывался фантастический вид. Лучи заходящего солнца путались в ветвях старого дуба. Пахло розами и росой. Женщины любили это место. Сам Люциус в детстве — тоже. Но со временем Нарцисса стала появляться здесь все чаще, и Люциус безмолвно уступил место своего детства ей.
Женщины стояли у перил и о чем-то оживленно переговаривались. Веселье и непринужденность, которые испарятся, стоит ему приблизиться.
И точно. Нарцисса первой почувствовала его присутствие, резко обернулась. На миг ее улыбка дрогнула и стала совсем иной. Той самой неживой, которую так не любил Люциус.
— Милая, думаю, стоит проверить, все ли готово к фейерверку.
Устройством праздника занималась Нарцисса. Всем, начиная от приема гостей и заканчивая праздничным фейерверком. Как-то незаметно она превратилась в организатора всех мероприятий в доме. Сначала Люциус придирчиво присматривался, но, спустя несколько лет совместной жизни, должен был признать, что у миссис Малфой недюжинный организаторский талант.
— Конечно, милый.
Она улыбнулась подруге и направилась мимо Люциуса. А тому в голову пришла шальная мысль… Мариса не посторонняя. Станет ли Нарцисса играть?
Стала. На миг остановилась, быстро коснулась губами его щеки и направилась к выходу. Роль прочно впиталась в ее сознание, переплелась с ее поступками, растворилась в крови.
Люциус и Мариса остались наедине. Редкий случай. За эти годы он ни разу толком не общался с собственной сестрой. Да и не толком тоже. Они встречались на светских мероприятиях, если Мариса вдруг решала почтить своим присутствием оные, но почти никогда не разговаривали. Наверное, было не о чем. А еще каждое подобие разговора заканчивалось язвительными колкостями.
Люциус медленно приблизился к каменным перилам, Мариса демонстративно отвернулась в сторону сада. Или же ему показалась эта демонстративность. Возможно, она просто рассматривала невыносимо яркую луну, взошедшую над старым дубом. Основная беда Люциуса была в том, что во всех ее действиях он искал потаенный смысл, попытки задеть и готовился к отражению атаки. Вот и сейчас нервы были натянуты до предела, когда он уронил в пустоту:
