— Твоя работа?
Мариса несколько секунд молчала, а потом негромко уточнила:
— Какая именно?
— Их было несколько? — усмехнулся Люциус.
Мариса улыбнулась. Люциус покосился на сестру. Лунный свет высветил точеный профиль.
— Я о дурацком медальоне.
— А, по-моему, он мил.
— Значит, твоя. И что это?
— Это? — Мариса изобразила удивление. — Серебряный медальон ручной работы.
Звонкий голос затих. Люциус подождал — продолжения не последовало.
— Как он действует?
— Люциус! — Мариса резко развернулась к брату, хлопнув ладонями по перилам. — Я понимаю, что в поступках других людей ты ищешь отражение своих. Но я ведь не спрашиваю: как действует перстень, что с сегодняшнего дня красуется на его руке. Или скажешь, это просто побрякушка?
— Это — символ рода, — холодно откликнулся Люциус.
— Не сомневаюсь, что именно так ты и сказал Драко.
— Я действую во благо своего сына. И ты не смеешь в чем-то меня упрекать.
— Ты увидел упрек? В моих словах его не было. Наверное, это твоя совесть…
Мариса мило улыбнулась и отвернулась от брата в сторону сада. Люциус еле сдержал желание выругаться.
— Драко слишком юн, и я за него в ответе. Я действую для его блага! — повторил он.
— В таком случае, я тоже.
— Да как же ты не понимаешь! — Люциус в ярости стукнул ладонью по каменным перилам. — Это может нанести ему вред.
— Я никогда не причиню Драко вред!
Мариса развернулась к брату разъяренной фурией. Два яростных взгляда скрестились подобно клинкам. И ни один не желал уступать.
— Твоя безделушка может войти в конфликт с…
— Люциус, — голос Марисы прозвучал примирительно, — это всего лишь украшение. Оно ни с чем не войдет в конфликт. Поверь. Я ведь прекрасно понимаю, что за перстень носит Драко. Я не сильна в древнейших заклятиях, но об их последствиях читала много. Не считай меня дурой, пожалуйста.
— Я никогда не считал тебя дурой. Наоборот.
— Знаю. Но это просто подарок. Вот увидишь. Ну проверь его на чары.
«И ничего не найди. Бессонные ночи не пропали зря». Мариса улыбнулась так искренне, как только могла.
Люциус смотрел на знакомое лицо. Верил и не верил. Не верил и верил.
— Отлично.
Мужчина отвернулся к саду, больше ничего не добавив. Женщина последовала его примеру. Так они и стояли — две темные фигуры на широком каменном балконе, и взошедшая луна, запутавшись в ветвях старого дуба, разделяла их светом и тенью. Словно два мира: женщина в серебристом свете и мужчина в густом сумраке. Они были поразительно похожи. Одинаковые позы, одинаково напряженные плечи, одинаково онемевшие пальцы, сжимающие холодный камень парапета, одинаковые попытки казаться равнодушными. Как много потеряли эти люди несколько десятков лет назад, когда в них поселилась ненависть друг к другу, которую не смогла пересилить даже общая кровь. Ненависть вросла в их души, стала вторым «я». Живя глубоко внутри, она сливалась с ударами сердца и текла по венам, проявляясь вкусом металла на губах и напряжением в стиснутых пальцах.
А ведь все могло быть иначе, появись они на свет в другой семье. Шесть лет — идеальная разница в возрасте для брата-защитника и избалованной сестренки. Доверять секреты, хранить тайны, взрослеть и ронять слезинки над болью друг друга. Но эта призрачная жизнь осталась за чертой их реальности. Она стала жизнью других людей. В их же сердцах родилась ненависть.
Люциус глубоко вздохнул. Обоняния достиг аромат ее духов: невесомый и яркий.
Неужели он никогда не испытывал к сестре ничего, кроме ненависти? Мужчина покосился на напряженный профиль. Неужели? Марисе Делоре искренне симпатизировали те, кому хоть однажды удавалось с ней пообщаться. Неужели самого Люциуса не коснулось ее тепло?
Был. Был такой день.
Черное. Много черного… Ярко-красные розы сливаются с бархатом, обтянувшим гроб. Много черного… Шляпки, вуали, заунывные голоса и неискренние слезы. Нарцисса, взявшая на себя организацию похорон, отдает какие-то распоряжения. Ее негромкие указания исполняются четко и быстро. Никакой суеты и суматохи.
Черное. Много черного…
Даже день кажется каким-то черным. Люциус не хотел приходить. Он не знал, как это отразится на положении его семьи. Но Нарциссу удерживать не стал, потому что по взгляду видел: не удастся.
А потом вдруг решил приехать. Зачем? И сам не знал. Наверное, потому, что так положено.
Черное. Много черного…
И среди этих неискренних слез и траурных одеяний — она. В первый раз Люциус Малфой видел свою сестру такой. Время словно сделало крутой вираж и отсчитало несколько лет назад. Маленькая девочка, а в глазах испуг и непонимание. Такой она была на его свадьбе.
Такой же она казалась и в тот день. Она стояла чуть в стороне и неотрывно смотрела на фамильный герб Делоре, выложенный алыми розами на черном фоне крышки гроба. Она не плакала, не заламывала руки. Она вела себя как раз так, как нужно по протоколу. И именно это заставило Люциуса тогда остановиться и замереть. Эта женщина никогда не поступала в соответствии с установленными правилами. Значит, это не игра. Значит, ее душа сама замерла и застыла, как взгляд серых глаз.
В душе Люциуса шевельнулось что-то похожее на жалость. Он относился к Патрику Делоре с пренебрежением и был против этого союза. Но бракосочетание состоялось. Люциус пробыл там ровно полчаса, потому что в церемонии требовалось его участие как главы семьи. Он даже вложил ладонь сестры в руку этого магглолюба. Люциус покинул их торжество сразу после обряда, разрываемый на части единственным чувством: ненависти ко всему свету. Почему Эдвин успел обручить его, а эта девчонка поступила по-своему? Почему жизнь Люциуса летела ко всем чертям, а Мариса сияла счастьем, выходя замуж за своего избранника? Люциус ненавидел их в тот момент всем сердцем.
После этого он ни разу не посетил ни одно из поместий Делоре и на все приглашения на семейные торжества отвечал вежливым отказом, ссылаясь на дела. Он не желал видеть отражение того счастья, в котором мог бы жить сам, наберись он однажды смелости.
О смерти Патрика Люциус узнал одновременно из утренней газеты и со слов Нарциссы, получившей письмо. И вот он здесь, стоит в нескольких шагах от застывшей сестры и понятия не имеет, как себя вести. Как принести соболезнования, когда оба понимают, что это лишь формальность.
Внезапно к Марисе метнулось несколько человек, Люциус автоматически двинулся в их сторону. Он не мог предположить, кто сумел прорваться на церемонию незваным. На подходе к часовне Люциус заметил несколько авроров, одетых, как и все прочие, с такой же фальшивой скорбью на лицах, только бросающих слишком уж цепкие взгляды на всех вновь прибывших. Значит, Пожиратели не могли сюда войти. Да и зачем им Мариса?
Все стало ясно с первых же слов:
— Как вы прокомментируете гибель вашего мужа?
— Отрицаете ли вы его причастность к Пожирателям Смерти?
— Что вы можете сказать о…
Словно стая саранчи, роем набросившаяся на жертву. Среди вспышек камер и гула вопросов Люциус увидел Марису. Она напоминала затравленного зверька, очнувшегося от спячки и непонимающего, за что на него объявлена охота.
— Кто их сюда пустил? — услышал он за спиной громкий оклик Нарциссы.
Но сам среагировал быстрее. Схватив ближайшего репортера за плечо, Люциус резко дернул.
— Если хоть один из вас приблизится к процессии ближе, чем на милю, у ваших издательств не хватит денег, чтобы оплатить все иски.
Все взгляды обратились в его сторону.
— Вы не можете запретить нам присутствовать! — с вызовом бросил скандально известный репортер «Пророка», славящийся тем, что написал не одну заказную статью о триумфе официальной власти.
— С каких пор вы имеете право присутствовать на похоронах частного лица? — холодно спросил Люциус, не обращая внимания на скрип десятков перьев. Такой скандал. Надо же.
— Мы освещаем события. Идет война.
— Какая война, мальчик? Не ты ли писал о полной и безоговорочной победе над Темными силами? Твое руководство не обрадуется, узнав, что ты пытаешься сеять панику.
