— Билет № 8337, — произнесла я, — вопрос первый: «Какого х…»
— Читайте, пожалуйста! — рассердился тощий дядька в центре стола.
— «Какого хромого черта, тебя, балду, принесло на этот факультет?» Вопрос второй: «Чем число 8337 лучше числа 8338, в свете закона диалектики о переходе количественных изменений в качественные». Можно поменять билет?
— Извольте, но в этом случае вы получите оценку на балл ниже.
— Билет № 9201. Вопрос первый: «И всё-таки, какого хромого черта…» Можно еще раз поменять билет?
— Пожалуйста…
— Билет № 7958. Вопрос первый: «Так какого же, наконец, хромого черта…»
— Теперь вам придется удивить комиссию, чтобы получился хотя бы удовлетворительный результат.
Я села на хромую табуретку и призадумалась, так какого же, собственно, хромого черта… В этом действительно не было божьего промысла, а потому, схоласты, духовенство и его высокопреосвященство, могли бы сразу покинуть аудиторию. Они сидели и ждали. Мой путеводный «чертик», хромой на четыре конечности, только и делает, что царапается вопросами. Какого… сижу сейчас перед вами на табуретке? Нет, это я здесь для того, чтобы спрашивать вас… Но мир перевернут с ног на голову, и теперь попробуй, объясни, как он перевернулся.
Вы рисовали собственные миры. Некоторые из них приводили меня в ярость, некоторые в восторг. Откуда мы взялись у матушки природы? Вырастешь — поймешь? Только мы не успеем вырасти выше собственного горшка. Каких-нибудь семьдесят лет — как раз, чтобы родиться и выбрать себе место на кладбище. Кому за это низкий поклон?
Почему бы мне не спросить у вас, что есть Вселенная по замыслу создателя или по стихийному круговороту не осознающей себя силы? Кто задумал эту стихию, прежде чем поставить в ней первую точку координат? В библиотеках дурно пахнет клеем, и устают глаза от дневного света. Что за страсть нашла на людей книги писать? Для чего младенец возомнил себя венцом природы? Чтобы не чувствовать себя униженным за невежество? Разве не достаточно того, что мы способны жить в этом мире, чтобы еще искать ему объяснения?..
— Достаточно, извольте зачетную книжку на стол.
Вот и все. Игра окончена. Седой старичок с сумасшедшими глазами что-то выцарапывал гусиным пером в моей зачетке. Когда перо приблизилось к графе «оценка», я вытянула шею и напряглась. После первых трех букв «отл…» полегчало. Но за ними последовало еще что-то, а потом еще, и еще… В результате, моя оценка выразилась словами «отлет башки», после которой мне снова подурнело и в «отлетевшей башке» возникло только два вопроса. «Отлет башки» — это «зачет» или «незачет»? А точнее, «летит» стипендия вместе с башкой или «не летит»? И второй: какой же это предмет я ухитрилась сдать на «отлет башки»? Но зачетку захлопнули перед моим носом, а спросить я постеснялась.
Потом мне доходчиво объяснили, что «отлет башки» — это вовсе даже не оценка, а диагноз: первая стадия атрофии интеллекта. Что рецепт мне оставят на столе, а лекарства придется принимать самостоятельно. Переэкзаменовка же случится после того, как моим организмом будет принят и усвоен последний лекарственный препарат. Через полчаса они освободили мою квартиру, оставили в ней привычный беспорядок. Оставили в этом беспорядке стопу книг и список литературы, которую я должна была «принимать». Плюс ко всему, украли иров будильник, который тащил за собой время, поэтому время мое остановилось, и я решила использовать его для лечения. Но когда я пыталась схватиться за учебник, чтобы облегчить себе задачу, буквы растворялись в белизне страниц. Приходилось читать пожелтевшие оригиналы с автографами. После первой стопки текстов мне расхотелось жить, после второй — захотелось сбежать в лес и поселиться в пещере, после третьей — наступило полное отчаяние и я впервые приняла яд, но яд не помог. После пятой — жизненные силы вернулись ко мне, после шестой — опять расхотелось жить… после десятой я поняла, кто спер будильник, после одиннадцатой — придумала, как его вернуть, после двадцать второй — опять приняла яд.
Глава очередная. Счастливая
Как часто я испытываю потребность навести порядок в квартире. Всё выскоблить, выгладить, сесть за чистый стол в нарядной одежде перед чистым листом бумаги и сотворить что-нибудь светлое и прекрасное. Чтобы это действительно было светлым… а не пародией. Но кто же виноват, что герои разбегаются по углам, что за ними надо гоняться непременно в лохмотьях по грудам хлама и мусора, по пыльным полкам и горам немытой посуды. Кто же виноват, что задержать их можно только на жеваном клочке бумаги огрызком карандаша.
Но сегодня счастливый день. Сегодня есть чему порадоваться и надо успеть это сделать, потому что завтра, может быть, радоваться будет нечему. Во-первых, бочка Диогена так и застряла в подъезде. Ее утащила соседка с верхнего этажа, способная втиснуть в свои двери что угодно, лишь бы за это не платить. Ей пришлось платить за ремонт моей прихожей, когда «тонна» квашеной капусты протекла на потолок и разукрасила обои ручейками с запахом тухлятины. Ир разыскал историческую емкость и вернул хозяину, разумеется, вывалив содержимое на пол.
Сегодня действительно счастливый день. В такие дни сбывается все, о чем мечтаешь, но не смеешь надеяться. Пусть миллион стихий обрушатся на голову, мне уже все равно — сегодня я получила приглашение на Тот Свет. И не лет через двести «с вещами», а сейчас, сию же минуту. Пергамент с приглашением был подписан многими гостившими у меня недавно светилами философии и составлен по всем правилам подачи милостыни: от высочайшего соблаговоления до непременного обязательства вышвырнуть меня обратно, как только я снова провалю экзамен. На этот счет я была абсолютно спокойна. Ир же разволновался не на шутку. Он отдал мне приглашение с одним условием, что оставлю ему документ, в котором отрекусь от попыток достигнуть совершеннолетнего возраста, прежде чем попаду «туда-а-а…». Он здорово струсил, что я не вернусь, и решил на всякий случай меня исповедать. Но этот бестолковый «разум» так и не понял за время нашего знакомства, чем меня можно напугать, а чем нельзя. Итак…
«Завещание». (В дело потусторонней канцелярии для права посещения Того Света).
Не буду поливать проклятьями свое нынешнее бытие, вымогая для себя статус самоубийцы. Скажу прямо: ничего не имела против того, чтобы пожить… Тем более что туда-а-а… — не в Америку, в любом случае побываю. Но раз уж так сложились обстоятельства, придется:
…Люди, я оказалась среди вас не по собственной воле, и все эти годы старалась не причинить никому вреда. За семнадцать лет я достаточно с вами познакомилась. Теперь могу сказать, что ваши законы не приемлю и ваши идеалы считаю сомнительными. Не случилось бы ничего плохого, если бы вы позволили мне жить в этом обществе, не участвуя в его ритуальных плясках. И тогда я никому не наступлю на ногу и никого не задену локтем. Вы даже не заметите меня в углу «площадки» и ни за что не догадаетесь о том, что я не слышу музыки. Когда-нибудь я верну все долги и больше ни о чем не попрошу. И только сейчас, пока меня еще нет, я искренне благодарю вас за то, что ошибались, принимая меня в свой круг. За то, что еще ошибетесь… Потому что я больше никогда не поклянусь начать новую жизнь. Я всё поняла. Я поняла, что в этой гнусной квартире мне никогда не навести порядка. В ней всегда будет либо пустырь, либо преисподняя. Жизнь моя, прожитая наполовину, прожитая глупо и бестолково, уже ничего не значит перед вечностью. Просто мы стояли на пороге безумного торжества и не смогли собраться с весельем, чтобы его отпраздновать. Но что это за праздник — мы не знали, да и никто не знал.
Глава потусторонняя
«Адская машина казалась солнцем, которое отделилось от небесного свода и возвестило будущую гибель Вселенной».
Мы смертны и дети наши смертны, и дети наших детей, и дела наши тоже смертны, и Вселенная, которая породила нас, тоже смертна. И то, что породило Вселенную — тоже смертно. Белый туман под ногами. Белые поля, русла пересохших рек, в которых течет туман. Мертвые скалы, в ущельях которых — туман. Ветер несет меня над чужой землей. Последняя моя надежда, последняя боль моя. Если я покушаюсь на то, чего не суждено… Прости меня, прости. И если, напившись тумана в пустыне, мне не дано умереть от жажды — я не попрошу глотка живой воды. Успокой мою душу, надежда. Погреби ее в этом поле, где весной появятся новые всходы, а осенью опять уйдут в землю. И лишь безумцы отрываются и летят за тобой непонятно куда.
