«Итак, боги, подражая очертаниям Вселенной, со всех сторон округлой…создали сферовидное тело, то самое, которое мы именуем головой… так вот, чтобы оно не катилась по земле, всюду покрытой буграми и ямами, затрудняясь, как тут перескочить, а там — выбраться, они даровали ей вездеходную колесницу. Поэтому тело стало продолговатым и по замыслу бога… произрастило из себя четыре конечности, которые могло вытягивать и сгибать; цепляясь ими и опираясь на них… Найдя, что передняя сторона благороднее и важнее задней, они уделили ей больше подвижности… на этой стороне головной сферы поместили лицо, сопрягли с ним все орудия промыслительной способности души».
О них пойдет речь.
Утро мое скорее походило на минное поле, чем на обычное утро. Мина (с часовым механизмом) взорвалась в половине седьмого и верещала на всю квартиру отвратительным металлическим звоном, пока не угодила под подушку и не оглохла там от собственного воя. Ировы часы приобрели свойство тащить за собой время. Достаточно было перевести стрелку на круг вперед или назад, чтобы перепрыгнуть непрожитый день или вернуться в прошлое. Но, освободившись от пластыря, они пускались вход на необыкновенных скоростях. Я не успевала за ними жить. И когда скорость протекания суток стала приближаться к оборотам электродрели, я оторвала стрелки. Теперь они ходили сами по себе и «били в колокола» когда хотели.
Вторая мина (с дистанционным управлением) взорвалась в половине девятого, после того как я успела уснуть. Она хрипела, шипела, чихала и, наконец, разразилась градом автоматных очередей.
— Алё? Ты собираешься на экзамен или тебе его домой принести?
— Какой еще экзамен в середине семестра?
— Жди. Узнаешь.
Ир, негодяй, в чем дело?
Но телефонная трубка уже гудела. Это был дурной знак, и я пустилась по квартире закрывать форточки, занавешивать окна, затыкать щели и мышиные норы, чтобы не занесло сквозняком экзаменационную комиссию. Пожалуй, я простила бы ему что угодно, но рисковать единственной зачеткой на первом курсе — непозволительная роскошь. Надо было прикинуть, сколько времени займет растирание в молекулярный порошок средней жирности преподавателя, имплантация его в мою квартиру через бетонную стену и материализация здесь до полной готовности принимать экзамен. Я так предполагаю, что минут десять, не меньше. Но воздушная тревога уже началась.
Третий этаж, четвертый, пятый. Господи, помоги! Дверь лифта грохнула на моем этаже, раздался звонок — персональная гильотина с доставкой на дом. «Нет, так пропадать нельзя?» — решила я и стала спускаться вниз по пожарной лестнице мимо соседских балконов. По дороге выслушала мнение о своей персоне поочередно на всех этажах. И едва встав на землю, решила, что не существует во Вселенной такой силы, которая заставила бы меня когда-нибудь повторить этот путь.
За углом дома меня ожидало зрелище, увидев которое, я чуть было не совершила обратное восхождение. У подъезда стояло шесть колесниц, четыре кареты, две машины старого образца, одно чудо — переходное состояние от кареты к машине, один паланкин, покрытый бархатом, и еще несколько транспортных средств, к которым даже затрудняюсь подобрать название. Что следует делать в таких ситуациях? Вариант первый: как у нас обстоит дело с бегом на длинные дистанции? Отлично! На короткую дистанцию можно пульнуть из рогатки, поэтому, если бежать — то на длинную. Вариант второй: подняться в свою квартиру с участковым Сан Санычем и попросить оттуда всю тусовку, не вдаваясь в социальное происхождение и не затрудняясь проверкой паспортов. Вариант третий: играть в ирову игру, с ировой командой, по ировым правилам, на ировом поле, до ировой победы.
Допустим, удрать я всегда успею. Сан Саныч давно слышать ничего не хочет о беспорядках в моей квартире ни от меня, ни от соседей, ни от самих «беспорядков». Выбор небогат. Тем более, скоро ко мне придут с вопросами по поводу экзотического транспорта, так как за всю «экзотику» района с недавних пор отвечаю почему-то я. Как будто я занимаюсь ее разведением. С недавних пор я даже не пользуюсь лифтом, чтобы не провоцировать ирову фантазию на то, чтобы спустить меня в преисподнюю или подвесить за кабину к высоковольтным проводам.
Однако пользоваться лестницей тоже стало небезопасно: мне навстречу выкатилась деревянная бочка, и наверняка зашибла бы насмерть, не успей я вовремя вскочить на перила. На лестничной площадке седьмого этажа стояло «двуногое бесперое» в изорванном балахоне, впитавшем в себя грязь всех дорог, и флегматично созерцало, как вниз, громыхая на весь дом, летит его движимое имущество, сшибая с ног случайных прохожих.
Человек в балахоне терпеливо дождался, пока это адское создание прекратит свой путь, и обратился ко мне с упреком:
— Как мне теперь поступить с бочкой? Она не проходит ни в двери, ни в окна!
Я пожала плечами, а он почесал затылок. Из лифта вывалилась упитанная женщина с ребенком на руках, с коляской под мышкой и грозно поглядела на мои драные колени.
— Вы с вашими приятелями опять лазали по водосточной трубе…
Я деликатно промолчала.
— Пора бы повзрослеть, девушка, вам уже не пять лет.
Она одарила свирепым взглядом Диогена Синопского, словно это был вокзальный бомж, и пошагала вразвалочку к своей двери.
В моей квартире тем временем творилось именно то, чего и следовало опасаться. Не помню, чтобы когда-нибудь еще сюда набивалась такая масса народа. Во фраках и смокингах, в рясах и балахонах, а то и нагишом. Они двигали столы, шкафы, таскали из кухни стулья и табуретки. Меня не впустили. Да я особенно не просилась. Народ подходил и подходил.
Ир метался по лестничной площадке, роняя методички с кафедры истории философии.
— На, посмотри. Они пришли все, кто здесь внятно пропечатан. Я послал им приглашения. Здорово, правда? Делать им, что ли нечего?
Мимо нас тем временем прошагал кардинал в полной кардинальской экипировке.
— Так вот, — наставлял меня Ир, — главное никого ни с кем не спутай. Как зайдешь, поприветствуй всех, чтобы никто не обиделся. И не вздумай драться. Я за них отвечаю…
— Ты хочешь сказать, что они настоящие? — Ир от неожиданности взлетел под потолок.
— Ах, вот ты как со мной!
— Подожди, давай разберемся.
— Значит, я, по-твоему, поставляю второй сорт?!
— Ир, я совсем не то хотела сказать…
— Знаешь что, дорогая… Нет! Это уже слишком! За кого ты меня принимаешь? Кто бы мне позволил наделать копий? Это же тебе светила науки! Не какое-нибудь эскимо на палочке! Я же для тебя выбирал самое лучшее! Я же для тебя так старался! А ты вот так со мной!!! Короче… — он швырнул на пол методички, — можешь их ощупать и покусать, если не веришь. Разбираться будешь сама, больше ни слова не подскажу ни на одном экзамене, — с этими словами и с чувством собственного достоинства он удалился. Не могу сказать, что это стало большой неожиданностью. Он всегда так поступал, если чувствовал, что напакостил.
— Попадись мне еще! — крикнула я в пустоту. — Мешок с приключениями! Только попробуй ко мне приблизиться! Ей богу, закупорю в бутылку и спущу в канализацию.
«А впрочем, — решила я, немного подумав, — не спущу. Пусть лучше так сидит в бутылке. Будет случай, — кому-нибудь подброшу».
В моей однокомнатной малометражке по всему периметру пространства, на тумбочках, шкафах, подоконниках, чуть ли не на люстре сидели глыбы философской мысли, начиная с античности, кончая современностью. Столы были выставлены буквой «П», в середине «буквы» стояла маленькая хромоногая табуреточка, приспособленная для использования в комплекте с детским горшком, которой я не пользовалась лет шестнадцать. Я и не думала, что она до сих пор валялась где-то в квартире. На табуреточке лежал лист бумаги, ручка и зачетка.
Экзаменаторов было человек семьдесят, и у каждого перед носом были разложены стопки экзаменационных билетов, штук по сто в каждой. Произведя в уме несложные арифметические подсчеты, я с ужасом поняла, что не знаю такого количества слов в русском языке. Но моя рука уже дрожала над бумажной кучей, комиссия притихла.
