– Ещё пять минут, – томно шепнула она, не поняв, с кем разговаривает.

– Открой сомкнуты негой взоры навстречу северной Авроры, – услышала она. Да нет, на сон не похоже. Любимая поговорка прабабушки, но произнесена мужским голосом и звучит как-то не так. Вроде бы сказано то же, но слова цепляются друг за друга… Непривычные слова, хоть и вполне понятные. А голос…

– Звездою севера явись!

«Ага, это же Волков! – поняла Эйрис и открыла глаза. – Откуда только ему известна прабабушкина поговорка? Небось, болтал с Ариной, пока я здесь дрыхла. Шпионил. Усыпил меня, значит, пообещал научить говорить по-русски, а сам – шасть… Ой! Что это за слово такое – шасть?»

– Что это такое – шасть? – громко спросила не совсем пробудившаяся девушка, тараща заспанные глаза на экран монитора, на котором тоже всякие слова непонятные: тангаж, крен, рыскание…

– Это значит, – сказал за спиной Волков, – что кто-то переместился тайком, предательски. Никто не ожидал, а он притаился, и шасть…

«Как-то непривычно звучит, но всё понятно: притаился, переместился… Это и есть русский? Невелика премудрость», – подумала девушка и сказала саркастически, усаживаясь – ага, ремни уже отстегнул! – в кресле:

– Вот именно, предательски. Этот «кто-то» усыпил меня предательски и затем переместился тайком в мою спальню. Шасть туда, и давай болтать с Ариной, косточки мне перемывать!

«Боже, что я говорю? Почему косточки? Почему перемывать? Впрочем, суть ясна, и он всё понял, кажется – вон как потупился, болезный… Ну вот, ещё одно слово – болезный. Это какой? Которого жаль? Но мне вовсе и не жаль этого предателя…»

– Ну что вы, Эйри… – с величайшим смущением отозвался господин Волков. – Зачем бы мне шастать по вашей спальне?

– Где же ещё вы могли болтать с Ариной? – прокурорским тоном поинтересовалась уже растерявшая часть негодования девушка. Потом добавила, выбираясь из кресла:

– О! Меня укутали в одеяло… Тоже скажете – не вы?

– Нет, вот это уж я сделал. Вы сказали, что дует по ногам, и я решил…

«Какой милый! Зачем только смущаться так… Должно быть, притворно. Обманщик».

– …но в спальню к вам я, естественно, не заглядывал, не до того было. А кто такая Арина?

– Моя электронная камеристка, – ответила Эйрис, внимательно следя за выражением лица этого притворщика. – Только ей известна поговорка моей прабабушки, той самой, у которой русские корни. Её тоже звали Ариной.

– Какая поговорка?

– Прекратите изворачиваться! – осадила зарвавшегося вруна возмущённая мисс Уокер. – Вот эта, которой вы меня разбудили: Ещё ты дремлешь, друг прелестный… – и дальше там ещё трата-та-та-проснись. Что… что тут смешного?

И Александр ответил, всё ещё посмеиваясь:

– Но это же стихи моего тёзки, Александра Сергеевича, вы разве не знаете?

– Откуда бы мне знать какого-то вашего тёзку?

– Действительно, откуда бы? Тем более что фамилия его – Пушкин.

– Ну и что? Врёте вы всё, просто признаться не хотите, что шпионили…

– Знаете что, Эйрис… – заявил Волков.

«Ага! Похоже, начал терять терпение!» – отметила про себя ехидная девушка.

– Знаете что… – Он вдруг развернулся на каблуках и промаршировал на прямых ногах к своему книжному шкафу, прошёлся вдоль него, бурча под нос, сказал кому-то: «Вот ты где!» – и вытащил небольшой пухлый томик.

– Вот, читайте! – буркнул сухо, не глядя на девушку, и протянул ей открытую книгу. Потом, не интересуясь впечатлением от предъявленного аргумента, уселся в своё кресло и стал нарочито громко трещать клавиатурой. Несколько секунд мисс Уокер разглядывала его стриженый затылок и торчащие уши, испытывая что-то вроде раскаяния, затем глянула в книгу, где черные маленькие насекомые, о которых было известно теперь – это обыкновенные буквы, выстроились ровными короткими рядами. Раньше Эйрис казалось, насекомые пляшут, но теперь они заговорили голосом господина Волкова: «Мороз и солнце, день чудесный, ещё ты дремлешь…» Мисс Уокер почувствовала, что краснеет. Сначала румянец залил щёки, потом перебрался на шею, затем, когда прозвучало «друг прелестный», – Эйрис пришлось пройтись, ступая на цыпочках по холодному полу, чтобы справиться с жаром, охватившим грудь. Он говорил это ей, спящей, смотрел на неё и говорил… Девушка передохнула коротко, тряхнула головой, заметив, что прижимает раскрытую книгу к груди, захлопнула её и прочла на обложке: «Пушкин А. С.» – подумала механически: ««А»– это Александр, что же такое «Эс»? Александр – это имя. Александр, он же Саша, он же Сашенька, он же Сашка…» – и вдруг заметила, что бормочет себе под нос:

– Сашка, букашка, черепашка, неваляшка, простоквашка, деревяшка и гречневая кашка…

Пришлось зажать рукой рот, чтобы остановить это безумие. О доброй половине вынырнувших из глубин памяти слов не было известно – что они такое и к чему. Эйрис поспешно сунула книгу на полку и отдёрнула руку… Опасное это занятие – читать книги, они только прикидываются тихонями, пока стоят на полке, – возьми, мол, мы смирные! – возьмёшь, раскроешь, а они ка-ак… «Нет-нет. Дудки, драгоценные, не на такую напали, – думала Эйрис, ступая на цыпочках, тихонько, мимо выстроившихся как на парад разноцветных корешков. – Вот что вы затеяли, господин Волков, то-то вчера вид у вас был, как у хитрющего лиса. У лиса – Улисса… Тьфу, опять всякая чушь лезет в голову. Но Саша правду сказал, действительно, это не прабабушки моей поговорка, оказывается, а какого-то Пушкина. Зачем же Арина врала мне… Может быть, и сказки её…»

– Саша, ты не знаешь… – начала Эйрис, потом осеклась: «Почему я назвала его Сашей, почему на «ты»»?

– Что? – переспросил Волков, отвлёкшись от созерцания каких-то разноцветных пятен, исчерченных округлыми кривыми неправильной формы.

– Господин Волков, – поправила себя Эйрис, – вы не знаете…

– Зачем же так официально? – усмехнулся Волков, усаживаясь в кресле вполоборота. – Вы же только что перешли со мной на «ты», да ещё и назвали Сашей.

– Извините, – сконфузилась мисс Уокер, – это как-то случайно вырвалось…

– Ничего. Наоборот, я было обрадовался, что мы с вами уже на «ты», но вы просто ошиблись, оказывается. Действительно, это немыслимо – принцесса Грави на «ты» с каким-то бродягой, да ещё и жителем отсталой периферии. Подумать только, каков нахал, припёрся откуда-то из-за орбиты Марса…

– Саша, прекрати! – выкрикнула пылавшая гневом принцесса Грави и добавила неожиданно для себя самой:

– Сашка-деревяшка.

– Ого! – удивился Волков, оказавшись вдруг рядом. – Делаешь успехи! Такая свежая рифма: Сашкадеревяшка… Ты спросить что-то хотела?

Эйрис заметила – её похолодевшие пальцы каким-то чудом оказались в горячей широкой его ладони, отняла руку и сказала, усаживаясь в кресло, где всё ещё лежал развороченный спальный мешок:

– Саша, я хотела спросить: что же это получается, капитана Грифа тоже не Арина придумала? Он тоже из сказок этого… Пушкина? И рыцарь Айвенго тоже? И Тристан…

– Погоди, погоди… – ошеломлённо остановил её Волков. – Какой у Пушкина может быть капитан? Разве что капитанская дочка… Айвенго? Нет, не помню, чтоб Пушкин… Это же Вальтер Скотт! Хотя Пушкин читал его, пожалуй… А о Тристане вообще кто только ни писал. И вообще, при чём здесь твоя прабабушка?

– Она мне рассказывала сказки, – ответила девушка, устраивая из спального мешка некое подобие гнезда. – Не прабабушка, конечно, а моя камеристка, но её голосом. Мне мама их подарила, сказала тогда, что на карточке – сказки моей прабабушки. Очень много сказок. Некоторые я помню хорошо, некоторые…

Волков принялся помогать подтыкать одеяло. Откуда-то из подсознания Эйрис выплыло: «Под лаской плюшевого пледа вчерашний вспоминаю сон…» – Она помотала головой, чтобы избавиться от наваждения, и закончила:

– …некоторые – очень смутно. Вот о капитане Грифе, например…

– Капитан Гриф? – переспросил Волков, возвращаясь в капитанское кресло. – Капитан Гриф…