Позавчера, когда Микл во всеуслышание… Да-да! Все слышали, и эта выскочка Меган, и её разговорчивый Тим с непроизносимой фамилией, и томная мисс Найтингейл, делавшая вид, что ей и слушать-то неинтересно – все! – слышали, как Великолепный Микл произнёс с обычной своей ленивой усмешкой… Да, как раз, когда звякнули, встретившись, стенки бокалов (в каждом ровно по два шарика льда под слоем золотистой «Уайт Роуз»), он сказал: «Эйрис, малышка, я уже сыт по горло Мега Баблом, шум, суета… Как ты относишься к Дабл-Бабл? Мы могли бы…» Сердце Эйрис запрыгало, как птичка по жёрдочкам клетки, огромных усилий стоило сохранить неприступный вид, положенный девице Уокер по чину, поэтому она не стала слушать, что, по мнению Микла, они «могли бы», просто приняла предложение, излишне холодно, быть может. Но он и этого не заслуживал, как оказалось! В сказках прабабушки, слушать которые было любимым развлечением двадцатилетней Эйрис, дальше предложения руки и сердца дело обычно не заходило, поэтому девушка плохо представляла себе, что же происходит между счастливыми влюблёнными, когда два бабла соединяются стыковочными узлами, образуя Дабл-Бабл. Нет, ей, конечно, приходилось бывать на вечеринках, когда двадцать, а то и тридцать баблов, состыковавшись, превращаются в обширное помещение, пронизанное короткими трубами переходов, но там-то, на этих вечеринках, ничего особого не случалось, как и на шумных сборищах в любом из Мега Баблов или на Летающей Площади. Но Дабл-Бабл – совсем другое дело! Как, должно быть, приятно оказаться вдвоём с любимым… Лунной ночью у морского берега, чтобы между небом и морем не было больше ничего, кроме соединённых серебристых капель их баблов, и услышать от Него… А Он оказался поклонником вирта, этот надутый болван, великолепный Микл. Вытащил откуда-то дурацкий шлем, потом ещё один, и даже в дырку головой едва смог попасть, так торопился… Двух слов не сказал, только: «Ну, давай же, надевай!» Стоило стыковать баблы, чтобы сидеть в метре друг от друга, напялив на головы идиотские пузыри. «Нет, что угодно, только не вирт!» – решила Эйрис. Она сообщила это решение громко (но Микл уже всё равно не слышал), зашвырнула шлем подальше (этого показательного действия тоже не заметил никто), повернулась на каблуках, возвратилась к себе в бабл, приказала навигатору расстыковаться и только тогда дала волю чувствам. Тут-то и загравитонил отец, чтобы предупредить, но поздно. Если даже собственную дочь не успел уберечь, что произошло с остальными? Эйрис отчётливо вспомнила момент, когда пол неожиданно дрогнул у неё под ногами. Она как раз рассматривала сквозь слёзы прекрасную панораму морского залива, где они с Миклом условились соединить баблы… «Нет, об этом лучше не нужно, и так уже наплакала столько, что на стол даже натекло», – с неудовольствием отметила про себя Эйрис и с некоторым усилием представила картинку, виденную в тот миг, когда пропала грависвязь. Все баблы, бывшие в поле зрения, – никак не меньше ста штук – разом рванулись вверх, словно пузырьки в бокале «Уайт Роуз»… «Нет, об этом тоже не нужно, – остановила себя благоразумная девушка. – Да, так баблы брызнули вверх, неужели со всеми одновременно произошло то же самое?» Воображение незамедлительно нарисовало Микла с вирто-шлемом на голове, уносимого в чёрную бесконечность. Впрочем, кажется, вирт не работает без грависвязи, придётся ему, бедняжке, довольствоваться пустым бесполезным пузырём. И даже двумя, если считать тот, который Эйрис так удачно зашвырнула в угол. Мстительная мисс Уокер поймала себя на том, что смеётся, плеснула в бокал «Уайт Роуз», выпила, не добавив ни одного из положенных девяти ингредиентов коктейля и не дожидаясь, пока от льдинок будет хоть какой-нибудь толк. В голове зашумело, но это было ничего. «Самое время добраться до зелотов», – решила проголодавшаяся от переживаний девушка и сделала, как решила. Добралась и до зелотов по-барбадосски, и до спелетончиков в растовом соусе, и даже до фруктового эрапта, который терпеть не могла и прихватила, решив, что он украсит стол. В бутылке осталось чуть меньше половины, когда повеселевшая мисс Уокер подумала, что с неё, пожалуй, хватит и нужно позаботиться об отдыхе.
Добравшись кое-как до спальни, обставленной в стиле «дэйзи», утомлённая событиями девушка рухнула на кровать, напоминавшую лепесток гигантской ромашки. Силы воли только и хватило – сбросить туфельки: мир норовил крутнуться вокруг невидимой оси, но на этот раз Эйрис не стала выяснять у навигатора, не меняется ли курс, сообразив, что винить следует, пожалуй, кое-кого другого, проявившего излишний интерес к «Уайт Роуз», да, пожалуй, ещё и усталость от невероятных происшествий. Усталость усталостью, но заснуть всё-таки не получалось – лезли без спросу неприятные мысли. Тогда она прибегла к единственному доступному средству, помогавшему в таких случаях раньше, – позвала жалобно:
– Арина!
– Да, моя девочка! – отозвался знакомый с детства голос, и у мисс Уокер даже защипало в носу от желания расплакаться снова. Очень давно, когда было ей не более трёх лет, она получила в подарок от мамы записи старых сказок, принадлежавших некогда маминой бабушке. Отец отнёсся к подарку неодобрительно, считая чушью и блажью «всю эту небывальщину», саму прабабушку называл «странной», но признавал странность вполне объяснимой, поскольку у прабабушки были «русские корни». Что такое эти русские корни, Эйрис расспрашивать опасалась – отец не любил разговоры о родословной, – сама же так и не разобралась в интереснейшем вопросе: была ли прабабушка немножко растением, если имела корни, и не какие-нибудь, а русские. Как бы Роберт Уокер ни относился к подарку, девочка получила карточку для диктона, однако первая же услышанная сказка не очень понравилась ей, поскольку звучала в исполнении стандартного лектора «как-то не так». Выход нашла мама: научила диктон голосу и интонациям самой прабабушки, взяв несколько старых – начала прошлого века – звуковых писем, и Арина, явившаяся из прошлого, стала постоянной и любимой собеседницей и лучшей подругой своей правнучки. Когда девочка выросла и получила собственный бабл, вопрос о голосе и характере встроенной в стену спальни электронной камеристки даже не обсуждался: неувядаемая Арина последовала за своей правнучкой, прихватив голос, манеру говорить, а также русские корни, природа которых осталась для Эйрис Уокер загадкой. С Ариной разрешалось просто поболтать, обсудить знакомых, посплетничать о ком-нибудь совершенно беспредметно, но можно было и посоветоваться, если нужно, и получить утешение, если необходимо. И главное – в тайне от всех, когда скучно и тоскливо, – можно было попросить рассказать сказку, знакомую или незнакомую, одну из великого множества историй, живущих в обширной электронной памяти. Когда не получалось заснуть, достаточно было позвать: «Арина!», услышать в ответ: «Да, моя девочка!» и:
– Ариночка, милая, мне страшно… Расскажи что-нибудь…
– Кто тебя напугал, Эйри?
– Навигатор. Сказал, нет грависвязи, бабл неуправляем… Я заперта здесь, я одна, положение безвыходное!
– Ну что ты, девочка, так не бывает. Вот, послушай, в какую переделку угодил капитан Гриф на острове Фуатино…
– Ариночка, это тот самый капитан Гриф, который попал в тайфун возле атолла Парлея?
– Да, Эйри, тот самый. Ты только не перебивай меня. Слушай. Из многочисленных своих яхт, шхун и кечей, сновавших между коралловыми островами Океании, Гриф больше всего любил «Стрелу»…
Эйрис передохнула тихонько, шевельнулась, устраиваясь удобнее. Капитан Гриф – то, что нужно. Именно его она представляла себе, когда выбирала голос для бабл-навигатора. Тьма, притаившаяся за тонкими стенами, отодвинулась, уступив место удивительно светлой тропической ночи. Заворожённая звучанием незнакомых слов, девушка слушала спокойно. Явившаяся из прошлого сказка окатывала её, точно прибой; слова, словно волны, сонно ластились к песчаным пологим берегам кораллового атолла её души.
– Ночь дышала покоем – настоящая тропическая ночь, без малейшего намека на дождь или возможность шквала… – шептал голос Арины, и Эйрис не заметила, как рассказ обернулся сном. Неизвестным осталось, слышала ли она от Арины о скале, запирающей выход из бухты, и людях, стороживших скалу, или всё это привиделось ей во сне, но ужасная акулья пасть, от которой ей пришлось уворачиваться, уж точно приснилась. Настоящие акулы не бывают стальными, как ни остры их зубы, вряд ли они лязгают, когда челюсти смыкаются в каких-нибудь миллиметрах от вашей ноги. Страшилище, набросившееся на девицу Уокер, поражало воображение размерами, стальные челюсти лязгали устрашающе: «Дзанн! Дзанн!» Эйрис визгнула, поджала ноги, спасаясь от нападения и села на кровати, глядя округлившимися заспанными глазами в разрываемый красными вспышками аварийной лампы полумрак собственной спальни. «Дзанн! Дзанн! Дзанн!» – звенел отовсюду сигнал, но мысль о реальной опасности не сразу дошла до сознания девушки, всё ещё пребывавшей во власти грёз, прежде она испытала облегчение, когда поняла, что мерзкое стальное животное – сон.
