– Умоляю вас, государь, не унижайте так короля, выведите хотя бы свои войска, – наконец царь заговорил тоном побежденного.

– Я очень хочу быть приятным Вашему Величеству, но есть вопросы, в которых я не намерен уступать даже вам. Мой вам совет: не ставьте все чувства доброго сердца на место, где должен находиться просвещенный ум… Ну… хорошо, хорошо. Я выведу войска из Пруссии, но как только позволит обстановка…

По крайней мере, на словах Наполеон обещал выполнить и эту просьбу своего нового друга.

Из шатра они вышли, обнявшись, с торжествующими улыбками на лицах. С обоих берегов Немана их приветствовали криками одобрения выстроившиеся, как на параде, солдаты, доселе готовые сойтись друг с другом в кровопролитном сражении, а сейчас счастливые, что им хотя бы завтра не придется умирать за своих императоров. Только надолго ли?

– Проект мирного соглашения был парафирован сторонами уже спустя два дня, но новоиспеченных друзей, похоже, настолько тянуло друг к другу, что парады, прохождение войск, приемы и конные прогулки растянулись еще почти на две недели. Паролем для часовых были слова: «Наполеон, Франция, отвага», а отзывом: «Александр, Россия, величие».

Константин был на седьмом небе от счастья. Доставшееся ему от отца пристрастие к парадам было удовлетворено с лихвой. Он подружился с французскими генералами, а однажды, набравшись смелости, даже попросил Наполеона «дать ему взаймы» одного из тамбурмажоров.

Несносный зануда, король Фридрих-Вильгельм, следовал за ними по пятам. Властители мира не знали, как от него отделаться. Иногда, вернувшись с конной прогулки, императоры, не сговариваясь, просто расходились в разные стороны, чтобы только избавиться от надоедливого пруссака, а потом встречались вновь за чашкой чая и беседовали до самой полуночи.

Однажды вечером, когда очередное вечернее чаепитие закономерно переросло в винопитие, разговор, случайно коснувшись темы наследственной власти, превратился в настоящий диспут. Причем стороны как-будто поменялись местами: наследный монарх, представитель двухсотлетней династии доказывал, что наследование является злом для верховной власти, а безродный лейтенант, напротив, убеждал его, что это – залог покоя и счастья народов…

– Я был очарован вами до глубины своей души, пока вы действовали без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, оставаясь верным Конституции. Но после установления за вами пожизненного консульства, я усомнился в вашем бескорыстии.

Глаза Наполеона сверкнули и зажглись каким-то сатанинским светом. Он преобразился в единый миг. Вместо расслабленного, ведущего за бокалом доброго вина дружеский диалог собеседника перед Александром неожиданно возродился из прошлого гражданин Первый Консул, пламенный революционный трибун.

– Нет, Ваше Величество, я – не убийца революции, я – ее кровавое дитя! Это я защитил Директорию от восставшей черни, приказав артиллеристам палить картечью по толпе! И я вновь спас революцию, когда разогнал жалкую Директорию, разворовывавшую страну! Вы даже себе представить не можете, насколько бездарна власть воров и опасна свобода при безвластии! Франция кишела разбойниками. Чтобы проехать по дорогам, надо было заручиться пропусками от главарей банд. Мануфактуры остановились. В больницах люди умирали не от болезней, а от нехватки лекарств. Нация стала равнодушной ко всему, кроме удовольствий столичной жизни. Кто-то должен был прекратить это безумие. Не приди я, пришел бы другой. Я не испугался взять ответственность на себя. Да, я стал Кромвелем! Но иного пути не было. Я направил в провинцию войска и приказал не брать в плен бандитов. Мои солдаты расстреливали и полицейских, покрывавших бандитов за деньги. Досталось и казнокрадам. Я вызвал к себе самого главного из них – банкира и олигарха Уврара, создавшего целую финансовую империю в период всеобщего воровства и вседозволенности. Он, привыкший ногой открывать двери в кабинеты Директории, посмел опоздать. А потом нагло заявил, что, зная о трудном положении правительства и первого консула (то есть меня), он готов сделать Французскому банку несколько предложений. А у меня было только одно предложение: немедленно посадить глупца в Венсеннский замок. И он безоговорочно подписал чек. И делал это потом много раз, пока не вернул наворованное. На людях играть куда проще, чем на флейте, Ваше Величество. Есть всего два маленьких рычажка, которые прекрасно управляют людьми: страх и деньги, точнее – алчность. Надо лишь своевременно нажимать нужный рычаг… Я дал республике главное – справедливые законы, коих не имела ни одна страна мира. Мой Кодекс я ценю больше, чем все мои победы. В нем собраны воедино плоды великой революции и мысли великих философов. В нем впервые собственность объявлена священной. Запомните, Ваше Величество, в стране, где правит собственность, – правят законы, а там, где правят голодранцы, – правят законы леса. Я уничтожил все излишества революции, но сохранил все ее благие дела!

– Но зачем вам понадобился императорский титул? – недоумевал Александр. – Вы были Бонапартом, а стали всего лишь императором. В моих глазах это понижение.

Наполеон задумался. Уже совсем стемнело. На лугу застрекотала ночная живность. В ближнем перелеске заухала сова. А на небе появились мириады звезд. Корсиканец поднял глаза вверх и стал что-то высматривать в этом сверкающем великолепии. Александр не понял поведения собеседника, но тоже посмотрел на небо. И вдруг с небосклона резко сорвалась одинокая звезда и, оставив после себя лишь воспоминание об искрометном секундном полете, исчезла в бескрайней черноте.

– Вот он, знак судьбы! – по-мальчишески возрадовался Наполеон. – Моя мать рассказывала мне, что в самый канун моего рождения над нашим домом пролетела комета. Я верю в свою звезду. Сама судьба хранит меня и направляет на великие свершения. Так было на Аркольском мосту, когда я поднимал своих солдат в атаку под ураганным огнем австрийцев. Выжить в том кровавом месиве был один шанс из ста. Но я выжил. А однажды в Египте я лег отдохнуть под древней крепостной стеной и уснул. Вдруг раздался страшный грохот. Это обвалилась стена. Многих завалило обломками насмерть, а у меня ни царапины. Только пыль веков на мундире и древняя камея с изображением императора Августа на груди.

Александр смотрел на собеседника зачарованно, как влюбленная женщина. Ведь он знал, что такое Провидение и как оно может вести человека по жизни, особенно того, который верит в свою звезду.

– И тогда я окончательно уверовал в собственное предназначение. Нет, Ваше Величество, власть – это на самом деле удел избранников судьбы. Меня, безродного лейтенанта, короновал сам Папа, единственного из всех правителей после Карла Великого. Только, в отличие от Карла, не я приехал к Папе, а Папа приехал ко мне. Уставшая Франция хотела новой монархии, оплодотворенной революцией – великими идеями равенства людей перед законом. Как двести лет назад Московия, измученная Смутным временем, призвала на царство вашего предка. Только меня избрали не бояре. Я сам пришел по велению Судьбы, чтобы основать новую просвещенную династию в одряхлевшей Европе.

– А что если ваш наследник окажется недостойным вашей славы, вашего величия? Ведь такое случается очень часто, когда природа отдыхает на детях гениев. Если он будет походить, скажем, на столь ненавистного вам Людовика Восемнадцатого… Тогда французам снова придется устраивать революцию?

К этому вопросу Наполеон, похоже, не был готов. Он задумался на некоторое время, а потом ответил:

– Я постараюсь не допустить, чтобы мой сын хоть в чем-то походил на Бурбонов. Но, если честно, то я так далеко еще не загадывал. У меня сейчас столько врагов, что успеть бы разобраться с ними. Чтобы сыну не оставить их в наследство. Хотя через четверть века будет совсем другая Европа, другие вызовы истории, которые, вы правы, придется решать уже не мне.

– Но если вы верите в помазание Божие правителей, то казнь одного из них, герцога Энгиенского, должна была отвратить от вас Божью благодать? – недоуменно спросил Александр Павлович, пытаясь для себя уяснить «правду Наполеона».