Он обвел глазами своих приятелей, и те дружно закивали. Внезапно Бунта пнул Нян подошвой сандалии в открытое лицо, попав по носу. От неожиданности и острой боли, пронзившей голову девочки, та полностью утратила контроль за собой. Кипящая ярость выплеснулась наружу через глаза, в которых плыли вперемешку темные и белые пятна, и через руки. Громко шипящие молнии веером разлетелись от нее, и им вторили непроизвольные вопли боли и испуга. Раздался дробный топот сандалий, и мальчишки исчезли. Однако Нян уже не видела ни их, ни улицу. Перед ее глазами на фоне кромешной тьмы плавали огненные пятна и полотнища разноцветного пламени потустороннего мира. Многообразные духи кривлялись, меняли формы, перетекали друг в друга. В ушах ревели тысячи труб, далеких и близких, сердце колотилось в каждом уголке тела, словно пневматический отбойный молоток. Девочка чувствовала, что задыхается, и отчаянно хватала ртом воздух.

Половину вечности спустя сердце стало биться реже, и огненные фигуры духов начали медленно таять, растворяясь в проявляющемся мире. Когда Нян немного пришла в себя, она поняла, что по-прежнему лежит на боку в пыли. Она слабо пошевелилась, приподняла голову - и обмерла. Вокруг нее плавали вытянутые спиральные клочья, сотканные из серого тумана с горящими внутри багровыми огнями. Она еще никогда не видела волют вживую. Однако в холле соседней гостиницы для привлечения клиентов гордо стоял и постоянно работал телевизор - огромный, с маленьким экраном, но цветной. Нян иногда подглядывала с улицы поздно вечером, когда из сгустившейся уличной тьмы изображение отчетливо различалось. Волют много раз показывали в новостях, и теперь она нисколько не сомневалась, что видит именно их. Жуткие истории тут же всплыли в ее голове - как волюты пожирают и сжигают людей заживо, отрывают им руки и ноги, превращают в страшных чудовищ... Или, как шептались две прачки недавно перед сном, проповедники локтевиков пророчили, что волюты - вестники последних дней, что они уносят в Великую Пустоту души неверных, не позволяя достичь Нирваны. Всё. Теперь ее тоже сожрут или утащат в Великую Пустоту. За что? Она ничего никогда не делала плохого! Она даже иногда бросала железные однокановые монетки в ящики перед храмами Теребохи и Переллы! Немного, да, но у нее никогда нет денег, разве что тетка иногда расщедрится и оставит сдачу!

Нян снова уронила голову на землю и зажмурилась, терзаемая страхом и болью в носу. Она обхватила темя руками, чувствуя, как рукав ципао постепенно намокает мокрой теплотой от текущей крови, и принялась ждать смерти или чего-нибудь похуже. Однако ничего не случалось, только в бок неприятно давил камень, непонятно откуда взявшийся в уличной пыли. Минуту спустя она осторожно приоткрыла один глаз и чуть раздвинула защищающие лицо локти, чтобы видеть окружающее. Волюты по-прежнему парили вокруг, иногда чуть поднимаясь или опускаясь. Иногда между ними возникали облачка тихо шуршащих синих молний. Угрожающее багровое свечение в их брюшках быстро угасало. Одна волюта висела совсем рядом с девочкой, в десятке сунов перед ее головой.

На всякий случай Нян подождала еще чуть-чуть, но волюты по-прежнему ничего не предпринимали. Тогда она робко убрала руки, готовая в любой момент снова съежиться на земле, хотя и понимала всю бессмысленность такой "защиты". Потом она села на земле, запрокинула голову, чтобы кровь не вытекала из носа, и стала ждать.

И опять ничего не произошло. Только ближайшая волюта чуть приподнялась, оставаясь на одном уровне с ее лицом, и принялась раскачиваться из стороны в сторону, словно груз странного маятника.

- Ты кто? - неуверенно спросила Нян, следя за ней. Она сама не понимала, ожидает ли ответа, но сидеть в тишине казалось слишком страшным. Неожиданно волюта откликнулась. Она продребезжала что-то, похоже, несколько слов на странном языке, но Нян их не разобрала.

- Не понимаю, атара, - осторожно сказала она. - Прошу простить мою глупость. Меня зовут Нян.

Волюта снова что-то продребезжала. Потом она выпустила из себя несколько длинных червеобразных отростков, потянувшихся к девочке. Та снова зажмурилась. Ей показалось, что что-то холодное и липкое касается ее щек и лба, потом шеи, но когда она приоткрыла глаза, щупальца висели в воздухе на расстоянии в несколько сунов от лица.

- Не ешь меня, - робко попросила девочка. - Я богам приношения даю, честное слово!

На сей раз волюта промолчала. Зато невдалеке раздался истошный женский визг. Нян невольно резко повернула голову, только чтобы увидеть захлопывающуюся дверь ее дома, и тут волюта со щупальцами вдруг рассыпалась на тысячи мелких клочков, смахивающих на подброшенный в воздух пух белой ивы. Клочки закружились вокруг девочки небольшим смерчем, а потом вдруг облепили ее с ног до головы. Нян тихо взвизгнула, но ничего не случилось. Серый пух словно просочился сквозь ципао, всосался в кожу и пропал. Она лихорадочно ощупала себя снизу доверху, шмыгая, чтобы кровь не капала на одежду. Ничего необычного - если не считать самого ципао, прожженного в десятках мест, в основном на рукавах и груди, словно его протыкали тлеющими палочками. В дырках неприлично виднелась голая кожа, но, к счастью, они были достаточно мелкими и незаметными с расстояния. Девочка вскинула голову - и обнаружила, что осталась совершенно одна. Остальные волюты просто исчезли без единого звука.

Стукнула дверь, и из дома на улицу высыпали пять или шесть женщин - прачки, вооруженные швабрами и палками, возглавляемые теткой Нян. Они остановились, озираясь по сторонам.

- Ну и где твои волюты, Кана-тара? - осуждающе спросила тетка. - Ни одной не вижу. Ты выпить успела, что ли, раз всякая чушь мерещится?

- Ма-ма-масуко-атара! - пробормотала прачка, тыкая в сторону Нян черенком швабры. - Че-честное слово, вот вокруг Нян-тямы роились, как пчелы! Сама видела, клянусь чревом Переллы! Нян-тяма! Ну скажи же!

- Да у тебя кровь из носу? - озабоченно сказала тетка, подходя к Нян и присаживаясь перед ней на корточки. - А уж как в грязи вывалялась! Мальчишки, что ли, снова пристают? Опять Бунта? Ну, я его родителям еще нажалуюсь!

Она подобрала из пыли щепотку риса, перемешанного с пылью, покачала головой и бросила его обратно.

- Что такое Кана болтает насчет волют? Действительно, что ли, появились?

Шмыгать было больно, и Нян зажала нос пальцами. Она кивнула.

- И я еще искрами кидалась, - гнусаво призналась она, опуская глаза. - Прости, тетя, я не сдержалась. И одежда, вот...

Она протянула свободную руку. Тетка пощупала ткань, склонила голову, чтобы посмотреть ее на просвет, и вздохнула.

- Ну что же с тобой делать, а? - сокрушенно спросила она. - Перед людьми ведь стыдно! И одежду опять попортила - и дыры, и кровь не отмыть толком. Ох, горюшко ты мое, племянница! Побыстрей бы тебя замуж выдать, чтобы муж приглядывал, да кто ж тебя такую возьмет? И сестра у меня была шалая, за кайнаньца замуж вышла, и ты в нее. Хоть бы не видел никто твоих волют, а то пальцами начнут показывать, и на меня тоже! Ну ладно, беги в дом. Где аптечка, знаешь. Возьми вату, сделай затычки. И возьми льда из морозилки, чтобы на переносицу положить, только в пленку заверни.

- А... - Нян сделала движение в сторону разбросанных продуктов, но тетка остановила ее.