Тема закрыта, все ладно — он и не собирался, хотя повидать ребят, конечно хочется.

К соседкам не приставать… Тоже не проблема, хотя здоровые инстинкты напоминают о себе довольно настойчиво. Но приказ… Это два!

Три: дед разрешил выйти ненадолго. Что это значит — это значит: «если нельзя, но очень хочется, то можно!» Ненадолго, Устав таких формулировок не знает. Отлично!

Четыре: опять же, не приставать к соседкам! Слушаюсь! А к соседям? Никаких ограничений — ура!

Нет сомнений — за ним смотрят. Значит этих ребят надо выявить — это путь к свободе. Вперед!!

Осматриваем квартиру, обязательно найдем полезную штуку. Монте — Кристо путь к свободе начал, кажется с миски. Осмотр проводится сверху вниз и слева на право.

Через пятнадцать минут, Бецкой сформулировал свое отношение к тем кто готовил квартиру: крохоборы хреновы. Что ему теперь постельное белье на полосы распускать? Седьмой этаж, а я к десанту никаким боком. Что можно сделать из кастрюли и пирогов Натальи Васильевны? Начинить стрихнином и накормить наружку?

Потом он по десятку минут торчал у каждого из четырех окон и получил неплохой результат: наружка засела в машине, как положено наблюдателей не меньше двух? Двое и было. Машину поставили удачно: скрытно и перекрывали наблюдением выход из подъезда, но если расплющить нос о стекло кухонного окна, то машину можно разглядеть. Серьезный прокол.

Нужны союзники, как их найти если не выносишь мусор? Подтянув штаны Бецкой отправился на разведку. Напихав в ведро газет приготовленных для него — пустое ведро недобрая примета и для того кто им владеет.

Ждать пришлось долго, но и граф мотал на зоне двадцать с чем — то, сначала последовательно две бабульки, одна этажом выше, другая на два ниже. Его не заметили. Потом мальчишка, видимо прогулял школу, из его квартиры слышны были вопли воспитательного содержания. Потом кто — то, на нижних этажах, пришлось проигнорировать. Время подошло к обеду и дело пошло веселей: открывались и закрывались двери, гремел мусоропровод, а нужного контакта не было… Но разведчик рук не опускал, только в тринадцать десять клюнуло: мужик, длинный, худой, вида компанейского, у него можно разжиться сочувствием и превратить его в соучастника: слышь сосед!

Че?

Время есть?

А ты чей?

Сто вторая, уже неделя, как живу.

Прим.: Ох! Знаю этот домик и квартирку на седьмом этаже.

Ты по ремонту или мебель таскать?

Почти. У тебя закусить есть чего?

Спросил! Заходи в девяносто восьмую. Я один, баба на работе.

Ага, я счас (процесс пошел).

Зашли, присели, соучастник оглядел его: так че? Время есть. Что помочь?

Родион давно взял в привычку иметь в заначке бутыльмент, обязательно с винтовой пробкой, на случай дробления гонорара. Такая похвальная запасливость, выручала его многократно.

Замысел был такой: Выйти из дома, прикрываясь мужиком, найти точку, переодеться и свалить.

Сраслось. Выпили по первой и Родион обозначил серьезность намерений: все равно бежать, давай, корешь, сразу. Бабки у меня есть. Одевайся, я счас.

Броском в квартиру, кстати, вовсе не сто вторую. Сцапал набитый шмотками пакет: куртка, шапка, туфли, брюки и назад.

Сосед расслабленный перспективой здоровой выпивки одолжил ему потрепанные кроссовки, куртешку и шапочку. Вот и славно.

Вышли под руку — скользко. Прикрываясь мужиком проскочил. Дальше проще: перед лавкой сунул мужику деньги и подтолкнул его ко входу. Сосед горевать будет недолго — у него водка не прокиснет. И шуметь не будет.

Найти подъезд и переодеться — минута. Дверь на свободу открылась в тринадцать сорок. Но как — то легко получилось и натужно, не красиво.

Поймать тачку, еще минута — вся Москва таксует.

Дружище, до Троицка, три сотни, ладно четыре! На заднее сиденье и вперед!

Троицк, Троицк. Люся, Люся. Девчонка малого росточка, глаза голубые, грудной голос, как серебрянный колокольчик. Стальная воля. Нежная и удивительная. Память о ней многие годы, со школьных времен, всегда с ним. Боль его и любовь. К ней ехал полковник. Вернее не к ней, девочка давно уже взрослая женщина, дочка, два брака. Так приехать, побродить. Она его не узнает, если нос к носу. Другие интересы, чужая жизнь… Ничего нельзя изменить, исправить, вернуть, как после выстрела: снаряд ушел из ствола и живет своей, короткой жизнью. Ошибка в подготовке данных… Судьба. Воля Божья.

Кто знает, что замышляет Дед, но этот день его. Может быть удастся ее увидеть: можно подойти и о чем — нибудь спросить. Она что — нибудь ответит…

Раз в два — три года Родион злоупотреблял служебным положением: договаривался со связистами и «вставал в параллель» — слушал ее голос по телефону. Такую роскошь ценил дорого и ребята с «Рубина» за такой пустяк брались охотно. А однажды, отчаянный смельчак, позвонил ей, представился кем — то и поговорил. Люся, что — то заподозрила и напряглась, пришлось свернуть разговор, открыться не решился. Он много, что повидал и что — то сделал. Напугать его трудно, но любая мысль о дорогой ему женщине лишала его воли, позвонить и просто сказать: здравствуй Елка! Никак, невозможно. Влезать в ее судьбу грязными ногами, помешать спокойному течению ее жизни. Родион знал за собой паскудную способность: попадая в зависимость от кого — то, он мог повести себя, как слон в посудной лавке и упорствовал в своей глупости. Его мудрый дядюшка, квалифицировал эту черту характера, как здоровое наследственное упрямство. Хлопал его по плечу и утешал — в аттестации тебе напишут: настойчив в достижении цели. Вот он настойчиво нарезает круги вокруг Елки, уже десятилетиями. А чуда все нет.

Куркин спокойно купировал его взбрыкивание: разворачивал из кабинета в шею и неделю не разговаривал. Ждал, когда приползет виниться.

Троицк. Улица Центральная. Вот ее дом шестнадцатиэтажная свечка. Пятнадцатый этаж.

Десять минут и пора честь знать. Куркин разрешил «если, приспичит, не на долго». Проверять Деда на тяжесть руки не стоит. С этим карантином не все понятно, нарушена священная традиция: «три дня на баню». Служба в конторе, на мало — мальски серьезных должностях — это плановая профилактика ФСБ и постоянный контроль со стороны своей службы. Память о контроле создает постоянное напряжение, поддерживая офицера в рабочем тонусе. Проверки идут по своему графику и зачастую офицер не знает, что его ждет: боевая операция, учебно — боевое задание или банальная проверка.

Кабинет в бане, дырка в женскую часть. Что это? Ожидание связи с агентессой!? Да расслабьтесь вы: тебя проверяют на устойчивость к рукоблудию. Психологи обнюхают в записи все мелочи: как долго торчал у дырки, сопение — мычание, интерес к противоположному полу и стремление исполнить задание… Это система, ее можно принять или отвергнуть, тогда тебе найдут место. В Армии всегда есть вакансии и не только в промерзших песках под Борзей. Родион знавал одного лейтенанта, распределившегося начальником связи санатория, вцепился в стул и через пятнадцать лет ушел в запас старшим лейтенантом. Работать или служить? Вот в чем вопрос! Главное приняла тебя система или нет. Будут выносить тебя под огнем или переждут. Все очень просто. Если свой — начнет работать система и тебя вытянут. Если чужой — извини! Имеешь святое право на «пожаловаться».

Как и положено, традиционно, по уровню изощренности свои проверяют намного жестче, чем ФСБ. Не каждый день и месяц, но в любую минуту. Ошибиться нельзя. Вторая служба вцепиться и начнет трясти серьезно, каждый шаг должен выглядеть естественно, любое слово и жест в рамках задания, интерес к информации в соответствии со служебными обязанностями. Мы везде оставляем следы: получил приказ — распишись; ознакомили с бумагой — распишись; планируешь операцию — распиши все по минутам; открываешь «ежедневник» — гриф секретно; позвонил приятелю из служебного кабинета — контроль передаст разговор в архив. Купил самобеглую коляску и не занимал денег — однако!? Персонализировано все, в первую очередь информация.