И головы, изрыгая грохот, дым и пламя, завели хором:
– Как у Змея у меня у Горыныча
Есть три головы, три головушки!
Одна Старшая – самая храбрая,
Одна Средняя – самая умная,
Одна Младшая – самая глупая.
Не то сестры мы, не то братья мы,
Эх, три Змеевы головушки!
От их голосов, похожих разом на вой бури и раскаты грома, начали вокруг осыпаться камни, все дымом заволокло! Стражник, степной поганец, вбежал посмотреть, что случилось, увидел, что Змей Горыныч проснулся, – да так перепугался, что закрыл лицо руками и отшатнулся, спрятавшись за выступ скалы.
– Эй ты, смертный, чего спрятался? – окликнула Старшая голова.
– Ох и трусливы же вы, степные поганцы! – презрительно бросила Младшая голова. – Ох и соузнички[3] у нас! Зачем вообще мы с ними дружимся?
– Это они с нами дружатся, – объяснила Средняя голова. – Против русичей. Из века в век враждуют с ними, никак одолеть не могут – ну и взмолились: помоги, помоги, Змей Горыныч! А мы и рады стараться, рады любым врагам русичей помогать!
– Эй ты, смертный! – приказала Старшая голова. – Позови его огнедышащее высочество!
Степной поганец, прижав руки к груди, трижды поклонился, пал на колени, что-то бормоча.
– Погромче, смертный! – приказала Младшая голова.
– Его… его огнедышащее высочество куда-то улетело, – чуть громче выговорил стражник.
Средняя голова раздраженно пристукнула по земле хвостом, и стражника как ветром сдуло.
– Куда это запропал Горынчик? – раздраженно размышляла Средняя голова. – И что с ним вообще делается? Помощи родителю – никакой! Стараешься, жжешь деревеньки русичей – а Горынчик взовьется на такую высоту, что кажется не больше воробья, и описывает в небе круги. Я как-то его спрашиваю: «Ты что, сякой-такой и такой-сякой, против меня? Против родителя?!» – «Нет, – говорит, – я не против. Это, говорит, твое дело. Хочешь жечь – жги. Я тебе не мешаю. Только ты мне тоже не мешай».
– Вот так! – разозлилась Младшая голова. – Едва из яйца вылупился, зародыш одноглавый, а туда же – с родителем спорить!
– Ох, дети, дети, – вздохнула Старшая голова. – Я сколько ночей не спал, яйцо согревал, высиживал, думал: вот будет наследник моей злобы, а тут растет не змея, не птица – так себе, какое-то пресмыкающееся!
– Надо, надо злобу мою на кого-то излить! – разъярилась Средняя голова, пристукивая по камням общим для всех хвостом. – А ну, Младшая голова, погляди, что там на белом свете делается, какая погода? Лётная?
Младшая голова высунулась из расщелины, обозрела ясные дали и сообщила:
– Погода лётная! Облаков нет! Солнце садится, догорает небесный пожар.
– Догорает небесный пожар, говоришь? – грозно усмехнулась Средняя голова. – Ну что ж, пора, значит, на земле его разжечь…
* * *
А Иванушка и Горынчик долго купались в свое удовольствие!
Горынчик осторожно вошел на своих когтистых лапах в воду и лег на спину, раскинув крылья. Течение медленно несло его. Иванушка нырял, плескался, подбирался к Горынчику то с одного боку, то с другого – плавать горазд был! – и все норовил пощекотать ему лапы. Тогда Горынчик смешно выдергивался из воды и начинал пищать тоненьким голоском:
– Ива!.. Ивану!.. Ой, не на!.. Щеко!..
И оттого, что он слов не договаривал, было Иванушке еще смешней, еще веселей. Давно он так не веселился!
Потом Иванушка и Горынчик устало выбрались на берег и улеглись на песок. Колючий он был, весь в мелких камушках. Горынчику-то ничего, а Иванушка крутился, вертелся, кряхтел, да и не выдержал: ополоснулся и начал одеваться.
– Как весело с тобой, Иванушка! – восторженно сказал Горынчик. – Я и не знал, что умею смеяться. Мне нравится смеяться! Мне нравится купаться! Мне нравится на песке валяться! Может быть, мне даже блины понравятся! Мне нравится дружить! Я даже слов таких раньше не знал: друг, дружить, дружба…
– Да, – кивнул Иванушка. – Про это и песня есть. Хочешь, спою?
– Конечно, хочу! – обрадовался Горынчик.
И тогда Иванушка запел песню, которая сама собой на ум пришла:
– Друг, дружить и дружба –
Хорошие слова!
Запомни их, Горынчик,
Запомни навсегда!
Дружба – это значит
Вместе мы с тобой
Готовы посмеяться,
И чуду изумляться,
В Смородине купаться
И на песке валяться,
Блинами объедаться,
Работою заняться –
Иль песней заливаться,
Иль в битву собираться,
За Родину на бой!
Выйдем мы на бой
Плечом к плечу,
Друг мой!
И внезапно умолк, потому что неподалеку раздался чей-то голос:
– Кто здесь? Покажись, добрый иль злой человек!
Горынчик подскочил, испуганно расправил крылья:
– Ох, это люди! Русичи! Я боюсь! Мне пора! Я полечу! Но я еще вернусь! Прощай, Ива…
Иванушка схватил его за хвост:
– Куда?! Увидят тебя люди – со страху помрут: что за чудище крылатое?! Нет, давай спрячемся. Они уйдут – ты улетишь. Бежим вон туда!
Друзья бросились за кусты – прятаться, Иванушки даже рубашку забыл надеть, и она осталась валяться на песке.
Из-за кустов друзья видели, что на берегу появились люди. Впереди шла девушка в шелковом сарафане, в сафьяновых сапожках с загнутыми носками. Поясок ее шит золотом, ожерелье самоцветное, венец из золотых цветов.
Иванушка взглянул на нее – и дышать перестал. Девица – редкостная красавица. Косоньки у нее желтые-прежелтые, словно огнем горят. Сроду Иванушка таких чудесных кос не видывал! А глаза у девицы – словно небо голубые! Небось, все царевны в сказках такие, как она.
Нет! Такой красоты и в сказках не отыщешь!
Сердце Иванушки забилось часто-часто. Смотрел бы на красавицу – не насмотрелся! Только на нее смотрел бы…
Но тут на берег вышли стражники с копьями, а вслед за ними тащился богато разодетый толстяк – с виду добродушный, но с хитрым и коварным взглядом.
– Никого, – опасливо оглянулся он. – Знать, померещились голоса! А я думал – может, ладья наша подошла… Думал, может, отдохнем наконец!
Девушка восхищенно оглядывалась:
– Ох, какая же здесь красота несказанная! Какие косы у берез длинные! Какая река – словно небо, голубая!
– Ох, княжна, глаза бы мои на эту красоту не глядели! – проворчал толстяк.
Княжна?.. Иванушка насторожился. Неужели это дочь князя-владыки из Стольного града? Зовут ее Забавушка, и слухи о ее дивной красоте по всему свету ходят.
Да, не лгут эти слухи, понял Иванушка. И в самом деле – дивная красота!
А толстяк продолжал ворчать-причитать:
– Взопрел я весь! Замаялся! Что за охота тебе, госпожа моя, была ножки бить? Чего тебе, сударыня, на ладье не плылось, в возке не ездилось, в носилках не носилось?! По твоему ли чину-званию пешей ходить? Глупость это, прости уж за слово прямое! Неровен час, увидит какая ни есть деревенщина-засельщина, что дочь князя-владыки из града Стольного пешком гулять отправилась – позору не оберешься!
– Это почему же, вельможа[4] Юпишка? – удивилась Забавушка. – Разве простой народ сам не пешком ходит? За что ему меня позорить?
– Одно дело – простонародье, другое дело – княжна, – важно изрек толстяк. – Как можно вас равнять?! Посмотри на себя – сарафан шелковый, поясок парчовый, сапожки сафьяновые, ожерелье самоцветное, серьги серебряные, на головушке злат венец, в косах низки жемчужные. А возьми девку деревенскую. Сарафан холщовый, лапти лыковые, бусы желудевые, венок из ромашек… Брр, глядеть срамно!
