Я решил сражаться его же оружием.
– Есть еще более известная фраза, иудейская. «Не убий». Это одна из десяти заповедей. Ты найдешь ее в Библии.
Рауль прекратил расхаживать из угла в угол и крепко схватил меня за руки. Его ладони были горячими и влажными. Он впился в меня взглядом:
– Они забыли добавить еще одну: «Не умирай в невежестве». Согласен, возможно, пять, десять, пятьдесят человек умрут. Но ради чего! Если у нас все получится, мы узнаем, что такое смерть и люди перестанут ее бояться. Те парни в спортивных костюмах, которых ты видел в лаборатории, – заключенные. Это тебе известно. Но знаешь ли ты, что они еще и добровольцы? Я их специально отбирал. Всех их объединяет одно: пожизненное заключение, и каждый из них писал президенту прошение о замене этого приговора на смертную казнь. Они предпочли умереть, чем гнить в тюрьме. Я опросил больше пятидесяти таких человек. Оставил только тех, кто, как мне показалось, искренне хотел расстаться с жизнью, которая им уже осточертела. Я рассказал им о проекте «Парадиз», и они тут же загорелись.
– Потому что ты их обманул, – сказал я, пожимая плечами. – Они же не ученые. Они и понятия не имеют, что у них 99,999 % шансов лишиться шкуры в твоих экспериментах. И они все равно боятся смерти, даже если говорят, что нет. Все боятся смерти!
Рауль еще раз меня встряхнул, на этот раз сильнее. Мне было больно, но он не обращал внимания на мои попытки освободиться.
– Я их не обманывал. Никогда. Они знают о риске. Знают, что многие умрут, прежде чем кому-то из них удастся вернуться из комы. Это будет первопроходец. Он сделает первый шаг в завоевании мира мертвых. Это как лотерея – много неудачников на одного выигравшего.
Рауль сел, схватил бутылку виски и налил полный стакан. Снова закурил.
– Мишель, даже мы с тобой когда-нибудь умрем. И вот перед смертью мы себя спросим, что же мы сделали в жизни. Что-нибудь исключительное, оригинальное! Давай проложим новый путь. Если нам не удастся, другие продолжат. Танатонавтика только зарождается.
Его упрямство привело меня в уныние.
– Ты одержим невозможным, – вздохнул я.
– «Невозможно» – именно это говорили Христофору Колумбу, когда он утверждал, что яйцо может стоять.
Я горько улыбнулся:
– Ну, это просто. Достаточно стукнуть яйцом об стол.
– Да, но он первый это сделал. Я предлагаю тебе задачку. Она тебе покажется такой же невозможной, как и загадка о Колумбовом яйце.
Он вытащил из кармана пиджака записную книжку и карандаш.
– Можешь начертить круг и поставить точку в центре, не отрывая карандаша от бумаги?
Чтобы я лучше понял, Рауль сам нарисовал круг с точкой посередине.
– Вот так, но не отрывая карандаша, – велел он.
– Это невозможно, и ты сам это знаешь!
– Не сложнее, чем поставить яйцо. Или чем завоевать Континент Мертвых.
Разглядывая круг с точкой, я задумчиво спросил:
– Ты правда знаешь решение?
– Да, я тебе сейчас покажу.
Этот самый момент и выбрал мой дорогой братец Конрад, чтобы ввалиться ко мне в квартиру без предупреждения. Дверь была незаперта, а он, понятное дело, не потрудился даже постучать.
– Привет честной компании! – жизнерадостно объявил он.
Я не испытывал ни малейшего желания продолжать разговор в присутствии моего брата-кретина.
– Сожалею, Рауль, но твое предложение меня не интересует. А твою задачку без обмана решить нельзя.
– Маловерный! – воскликнул Рауль.
Бросив визитную карточку на столик, он добавил:
– Если передумаешь, позвони.
С этими словами он удрал, даже не попрощавшись.
– Я, кажется, знаю этого типа, – заметил мой брат.
– Здорово, Конрад, – начал я так, словно был жутко рад его видеть. – Как твои делишки?
Но фонтан моего красноречия тут же иссяк, и я начал отчаянно скучать. Пришлось во всех подробностях вникать в «делишки Конрада». Он занимался импортом и экспортом «всего, что можно запихнуть в контейнер». Разбогател. Женился. Двое детей. Купил отличную корейскую спортивную машину, просто супер. Играл в теннис. Посещал знаменитые салоны, а в любовницах у него была компаньонка по бизнесу.
Конрад с удовольствием разглагольствовал о последних событиях своего счастливого бытия. Он чуть ли не даром приобрел несколько полотен известного художника, купил коттедж на морском побережье в Бретани, и «добро пожаловать, когда мне захочется помочь ему с ремонтом». Его дети отлично учились.
На моем лице застыла улыбка, но еще пара таких замечательных новостей, и я не смогу больше сдерживаться и от души врежу ему кулаком по физиономии. Ничто так не раздражает, как везение других. Особенно на фоне собственных неудач.
Три-четыре раза в неделю мне названивала мать.
– Ну что, Мишель, когда же ты мне наконец скажешь что-нибудь хорошенькое? Пора обзаводиться семьей. Посмотри, как счастлив Конрад!
Но этого ей было мало. Она перешла к активным действиям. Однажды, к моему великому удивлению, она предложила мне дать в газету объявление о знакомстве: «Знаменитый врач, богатый, интеллигентный, элегантный и одухотворенный, ищет женщину с такими же качествами». Ну или что-то в этом роде. Я был вне себя от бешенства!
Я все думал о загадке Рауля, а Конрад продолжал излагать подробности своей счастливой жизни. Он описал каждую комнату своего бретонского поместья и рассказал, как обвел вокруг пальца местных жителей, чтобы заполучить его за четверть цены.
Ох уж эта его снисходительная улыбка! Чем дольше он болтал, тем отчетливее звучало в его голосе снисхождение. «Бедный Мишель, – видимо, думал он. – Столько учиться, чтобы влачить такую одинокую, печальную и жалкую жизнь».
Да, это правда. В ту пору жизнь моя была хуже некуда.
Я жил один, по-холостяцки, в крошечной квартирке на улице Реомюра. Больше всего меня тяготило одиночество, и работа уже не приносила мне удовлетворения. По утрам я приходил в больницу. Просматривал карты пациентов, которым предстояла операция, готовил растворы, втыкал шприцы, глядел на экраны мониторов.
Я все еще не стал знаменитым анестезиологом, верховным жрецом в белых одеждах, и мечты, которые когда-то – очень давно – появились у меня после посещения больницы Святого Людовика, были все так же далеки от исполнения. Медсестры носили одежду под халатами. Некоторые были свободны, но соглашались на секс исключительно в надежде выйти замуж за врача, чтобы больше не работать.
Моя профессия не принесла мне ничего, кроме обманутых надежд.
В глазах начальников и подчиненных у меня не было никакого авторитета, а равные меня игнорировали. Я был всего лишь полезной вещью, рабочим винтиком с одной-единственной функцией: тебе дают пациента, ты его усыпляешь, его оперируют, и все по новой. Ни здравствуйте, ни до свидания.
Конрад трещал как сорока, а я думал: должно быть что-то еще. Не такое, как моя нынешняя жизнь и Конрадово благополучие. Определенно есть что-то еще.
Как же нарисовать круг и обозначить его центр, не отрывая карандаша от бумаги? Невозможно, решительно невозможно.
Я был несчастен, а Рауль ушел, забрав с собой свою одержимость, страсть, приключение, оставив меня в объятиях одиночества и отвращения к самому себе.
На столике, словно мираж, белела его визитная карточка.
Круг и точка в центре… Невозможно!
43. Буддистская философия
Как вы думаете, ученики, чего больше:
воды в огромном океане или слез, которые вы проливаете, совершая это долгое паломничество, мчась от нового рождения к новой смерти, вновь встречаясь с теми, кого ненавидите, и расставаясь с теми, кого любите;
страдая долгие века от боли, горестей, болезней и гнета кладбищенской земли;
достаточно долго, чтобы устать от существования;
достаточно долго, чтобы захотеть от всего этого избавиться?
«Поучения Будды».
Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»