— Пожалуйста… Прошу… Я как наяву увидел несчастную девушку, лежащую на белых простынях, и руку с занесенными над ней кинжалом. Сердце сжалось от жалости.

— Валентина, — позвал я. Плач усилился. Он словно держал меня за горло. Я задыхался от него.

— Валентина, — слова давались с трудом, — Я друг Луизы…

— Луиза? На меня накатила волна жара, приковывая к кровавому ложу.

Сердце бешено билось в тисках страха.

— Джон! Открой, Джон! По ту сторону двери кричала Луиза, отчаянно барабаня по ней маленькими кулачками. Я почувствовал облегчение и ужас одновременно. Дверь беззвучно открылась, впуская Луизу. Девушка увидела меня и испуганно вскрикнула. За ее спиной я разглядел смутные очертания человеческой фигуры. Память услужливо подбросила образ Лео Гранта, мертвого капитана «Каллисто», и я застонал, как от боли. В тот момент, как призрак Валентины стал полностью видим, собственное тело отказалось слушаться меня. Я провалился в темноту забытья, и по сей день не могу себе простить этой слабости. События тех дней навсегда отпечатались в моей памяти.

И Луиза, милая Луиза, которая оказалась столь же смела, как и красива. В то время, как я спасался в беспамятстве, она нашла в себе силы спустя долгих три года пройти сквозь запретную дверь и лицом к лицу встретиться с погибшей сестрой. Валентина долго искала этой встречи, желая раскрыть тайну своей смерти. По прошествии времени, до меня дошла весть о том, что виновник трагедии разоблачен. Им оказался, как это ни ужасно, убитый притворным горем муж бедняжки Валентины, Эдуард Галлаген.

Подкупив и запугав слуг, он обеспечил себе алиби и разделался с супругой. Больно осознавать это, но причина проста и банальна — наследство. Я был искренне поражен глубиной его коварства, а также, в большей степени, тем, что преступление не было раскрыто вовремя. Однако, я не детектив, и единственное, что для меня важно, что справедливость восторжествовала, и душа несчастной девушки нашла покой. Луиза писала мне несколько раз, но она отдала свое сердце другому, и я рад, что с моей помощью кошмар в ее жизни закончился. Но закончился ли он в моей? Время покажет.

Что может быть прекраснее зимнего Лондона в преддверие Рождества? Белесый сырой туман уступает место редким снежинкам, светлыми холодными мушками опадающими на булыжные мостовые.

Иногда снег таял, не долетая до земли, запутывался в меховых манто дам, оседал на полях строгих мужских цилиндров. Я смотрел в окно, на суету горожан, на такой необычно белый снег, еще не успевший смешаться с пылью и пеплом от промышленных труб. Ханна, моя младшая и горячо любимая сестра, пригласила меня погостить, пока ее муж Генри Уоллес, отсутствовал по делам своей типографии. Я несказанно обрадовался, ибо рад был провести эти две недели в компании дорогой сестрички, тем более что после ее замужества нам не так часто удавалось побыть вместе.

В это утро Эмми, маленькая шустрая горничная, любимица Ханы, споро накрывала поздний завтрак в малой столовой и звонким голосом рассказывала, какого знатного гуся купит ее матушка на рождественский стол. И от этой нехитрой болтовни настроение поднималось, словно призрак Рождества уже стоит на пороге.

— Что Ханна? Уже ушла?

— Так точно, господин. К модистке на примерку. Вот я себе тоже платье шить буду, и ленточки уже купила, чтобы нарядно было. Я вздохнул с облегчением, хоть и сам себе побоялся бы в этом признаться. Но кто же мог знать, что пожелает моя Ханна, оставшись без присмотра мужа? Генри был очень молод, но честолюбив и целеустремлен. Еще в юные годы он стал владельцем маленькой типографии на Эбби-Роуд, и все окрестные поэты и непризнанные гении пера видели в нем своего благодетеля и кумира. Всем был хорош Генри Уоллес, но совершенно лишен фантазии, и потому особенно удивительно, что в качестве объекта капиталовложения он выбрал именно печатное дело. Мне, признаться, всегда импонировали его трезвость и практичность, но, пережив то, что выпало на мою долю, поневоле начнешь верить во всякие чудеса. И здравомыслие Генри теперь казалось мне упорством слепца. Но так, наверное, и лучше. Есть на свете вещи, с которыми лучше не сталкиваться. И вот случилось так, что, проводив Генри за порог, Ханна собралась во что бы то ни стало посетить салон медиума и своими глазами увидеть спиритический сеанс. Я пришел в ужас! Никогда не позволю сестре рисковать своей жизнью ради глупого любопытства.

Но объяснить причины отказа не мог, не смел. Холл заполнился шумом, шорохом юбок, пакетов и свежим морозным воздухом. Ханна впорхнула в гостиную, где я наслаждался горячим чаем и чтением.

— Джон! Вот ты где! Не поверишь, какую новость я принесла. Я усадил сестру на диван и велел Эмми принести еще чаю. Ханна отдышалась и уже более спокойно продолжила:

— Этим вечером миссис Лонг устраивает сеанс, прийти могут все желающие. Мы просто обязаны пойти! Миссис Лонг — молодая вдова, утверждающая, что после трагической гибели мужа внезапно начала видеть мертвых и говорить с ними. Мода на спиритов и подобных им магов и колдунов захлестнула Англию подобно тайфуну в открытом море. От коллег я слышал, что и Франция не избежала тлетворного влияния псевдомагии. С миссис Лонг я знаком не был и о ее талантах судить не мог, но критический ум сопротивлялся любой мысли, допускающей возможность общения медиума с духами умерших. Мой собственный опыт подсказывал, что для этого вовсе не обязательно устраивать дешевые представления с трансом, черными свечами и магическим шаром из мутного стекла. Ханна смотрела на меня просящими, серо-зелеными, как у меня, глазами. Я хотел, но не знал, как ей отказать. Паузу прервала появившаяся с подносом Эмми:

— Ой, а можно я с Вами пойду, миссис Уоллес? И тут я понял, почему Ханна так любила свою горничную… Навести справки я не успевал. Вечер накрыл город, и я, скрепя сердце, позволил сестре увлечь себя в очередную авантюру. Газовые фонари разгоняли сумрак скудным желтоватым светом.

Длинные тени прохожих ползли по серой неровной дороге с проплешинами снега. У меня кружилась голова, как всегда бывало со мной при скудном освещении. Глаза застил туман, и мне казалось, что я бреду среди мутных призрачных силуэтов.

— Джон? Ты в порядке, дорогой? Теплый велюр перчатки коснулся щеки, и я почувствовал себя гораздо лучше.

— Может, вернемся назад?

— Ах ты, притворщик! — возмутилась Ханна, — И речи быть не может! Мне оставалось только смириться с неизбежным. Кеб брать не стали, нужным нам дом располагался в соседнем квартале.

— Скромно, — я с сомнением оглядел облупившийся фасад. Однако перед входом стояло несколько экипажей. Ханна захлопала в ладоши:

— Ура! Нам на третий этаж! Было что-то нездоровое в ее ликовании. Но путь назад отрезан — я дал обещание, однако, не смотря на это, не намерен был участвовать в сборище экзальтированных тетушек и их скучающих дочек. И поэтому, сопроводив сестру наверх, занял место на диванчике в холле.

— Пришли к ясновидящей или как там ее? Я обернулся на голос. У стены, облокотившись на нее, стоял мужчина. Он, как и я, ожидал свою даму. Я уже начинал нервничать, ведь прошло почти два часа.

— Жду сестру. Мужчина гортанно рассмеялся:

— Но мы-то с вами серьезные люди и не верим в такую ерунду.

Это удел глупых женщин! Последние слова его меня покоробили. Есть такие джентльмены, что и назвать таковыми сложно. И, находясь в взвинченном состоянии, я едва не высказал ему все, что думал по этому поводу. Скандала удалось избежать благодаря дамам, которые, загадочно перешептываясь, спускались к нам по мраморной лестнице. Я поднялся навстречу Ханне.

— Ах, Джонни! — воскликнула она, — Ты зря не пошел со мной!

Миссис Лонг действительно обладает удивительным даром. Видел бы ты… Мы покинули дом, и я, продолжая краем уха слушать излияния сестры, с наслаждением вдохнул морозный, по-зимнему ароматный воздух. Как мне не хватало его хрустящей свежести там, на далеких жарких островах…