– Может, откроешь секрет, где научился так играть? – Гэбриэл обнулил проекцию и перетасовал карты. – И тогда сыгранём новую партию…

– Лучше спроси у кого, – загадочно усмехнулся астроном.

Командорский отсек мощно сотрясался от рока. И тыквы пузатым хороводом кружили под потолком, щерясь огненными оскалами и пылая треугольными глазницами. Вокруг жужжали роботы уборщики, и, запущенные все разом, вертелись в импровизированном кибернетическом танце…

Маленький Кантор топал ножками и хлопал в ладоши в такт хрипловатым голосам, выкрикивающим «Moscow Calling!» и «I'm phono-phono-phono-phonomaniac!» под звуки хард-н-хэви металл.

Ребёнок обожал рок! Особенно в исполнении «Парка Горького»… А Женя прыгала перед сыном, подпевала, как могла, и размахивала «микрофоном» – круглой антикварной расчёской. Мать и сын веселились на полную катушку, и плевать им было, что тыквы с огоньками внутри не настоящие, а всего лишь электронные летающие муляжи. Других на станции в эту пору всё равно днём с огнём не сыщешь.

Ева с малышом Канти радостно засмеялись. Мать подхватила ребёнка на руки, затанцевав с ним по комнате. Ясные синие глаза мальчишки сияли от восторга. Синий – редкий цвет радужки для джаммарунноида, а в остальном Кантор типичный маленький джамрану и вылитый отец. Ну, не считая того, что кроха обожал рок… Это порой наводило Женю на странные мысли… Неужели, где-то глубоко в ней ещё с незапамятных времён затаился ген Рокена, выжидая своего часа и дождался… Правда, Талех утверждал, что это полная ерунда… Кстати!

Талех!

Веселье неожиданно закончилось с приходом командора и мужа, а музыка оборвалась на самом интересном месте. Уборщики, словно жуки, бросились врассыпную и попрятались по углам. И Кантор принялся возмущаться, громко вопя, так, что мордашка порозовела, а хохолок надо лбом взмок… Хотя, вообще-то, он был дружелюбным, улыбчивым и милым ребёнком… Но сейчас… Ор стоял на весь отсек! Куда гремевшему до этого року?! Канти сжал кулачки и встопорщил разноцветную джамранскую шевелюру… Иглы у него, в отличие от старшего брата, не сформировались, поскольку гатракский геном у ребёнка отсутствовал напрочь, но функциональный атавизм сохранился. Волосы дыбом вставали, когда он злился, и, к вящему изумлению самых тёртых и прожжённых генетиков, родился Кантор сразу «многоцветным»… Все, кто принимали роды, обалдели.

– Это ещё что такое? – сурово вопросил отец, в упор глядя на сына.

Подействовало моментально.

– Нитё! – Кантор орать перестал, но обиду затаил, смешно насупившись; гордо протопал в детскую и хлопнул переборкой.

– Каков характер, – заметил Талех, чуть приподняв бровь. – И почему он отвечает мне по-русски?

Они давно установили правило. С мамой на мамином языке, а с папой – на джаммрунните.

– Чего ты хочешь от ребёнка? – Евгения пожала плечами и напомнила. – Ему всего два года, и мы тут Хэллоуин отмечали.

Тонкий намёк на толстые обстоятельства…

– Дурацкий человеческий праздник, смысла которого я не вижу? – Талех обвёл ладонью пространство, выразительно оглядывая реющую под потолком кавалькаду тыкв.

– Но я-то с Земли, да и треть станции оттуда родом. Даже у синегарцев празднуют что-то подобное. Ты же сам разрешил.

– Знаю, – буркнул командор, приближаясь к жене, – и раз сто пожалел об этом… С утра тут не Ролдондон, а сумасшедший дом. Что же к вечеру будет?

– А ночью… – Женя мечтательно закатила глаза. – В Синегарской Звезде… Ты можешь там не появляться.

– И не подумаю, – фыркнул муж.

– Для твоего же морального облика лучше… Всё равно не постигнешь всей прелести. Хотя тебе даже костюм надевать не обязательно.

– Это для меня не самое страшное, – заверил командор, вытащил из кармана вчетверо сложенный листок бумаги и протянул ей. – Есть развлечения и похуже.

– Зачем? – не поняла Женя.

– Читай.

Она взяла, развернула, а Талех выдвинул из стены кресло, сел и нахмурился. Сие не предвещало ничего хорошего. Женя уткнулась в листок, пробежала глазами по строчкам, и её разобрал смех… Она кусала губы, с трудом сдерживаясь, потом всё же прыснула, а через пару секунд хохотала во всё горло, аж слёзы выступили на глазах.

– Тебе смешно, – укоризненно заметил командор. – Неужели так забавно?

– А как это может быть не забавно? – Евгения давилась от смеха и читала в перерывах между приступами хохота:

– Хм… Реально? Ну-у, зная твой внутренний пыл и потенциал… Я поручусь!

– Ева!

– А вот это – прелесть просто!

– Куда?.. Не! Не! Ты только послушай дальше!

Она так заливалась, что даже Кантор отодвинул створку и высунул разноцветный вихор, затем недоумённую рожицу и поднял бровки домиком.

«Чего это с мамой?» – как будто вопрошал малыш, поглядывая на папу.

– И кто же автор сего шедеврального непотребства? – поинтересовалась Женя, отсмеявшись, её до сих пор нет-нет, да и прибивало на хи-хи.

– А ты не догадываешься? – язвительно осведомился Талех. – Хотя бы с трёх раз.

Евгения фыркнула.

– Да тут и гадать нечего… Вернее, дай угадаю с первого. Сразу видать руку мастера по каверзам и проказам, э-э… Джардани?

– В точку! – огорчённо выдохнул командор. – Наш сын распространил листовки со скабрёзными виршами по всей станции… И даже мои агенты не могут их собрать. От этого они только прибавляются.

Женя снова фыркнула.

– Хэллоуин!

– Идиотский праздник, – ответил Талех.

– Не более идиотский, чем гремлиндж-парад, – вредно парировала Евгения.

– Так что делать будем? – муж перевёл тему разговора на конструктивные рельсы.

– Оставим для семейной истории, – Женя любовно погладила листочек и аккуратно сложила. – А про меня ничего не написал… – слегка обиделась.

– Я не о стишках, – раздражённо уточнил Талех, – а о сыне. Ему уже шестнадцать, с половиной. Давно пора в интернат. Решено!..

Командор подскочил с кресла.

– Пусть собирает вещи.

– Эй! – запротестовала Евгения. – Не порть сыну праздник!