Дивными судьбами Божиими, это злодеяние безбожных евреев было вскоре обнаружено тщательным расследованием совершившейся кражи и свидетельством соседей, что они слышали ночью стук молотов. Подвергнутые пыткам, похитители не хотели признаться в своем злодеянии. Тогда допрашивающим пришла благочестивая мысль выгрести из печи пепел и просеять его через решето. Тотчас обнаружились малые частицы сокрушенной руки великомученицы, там же нашли и коралловое украшение, бывшее на той руке, которое не обратилось в пепел, но только от огня побелело. После сего и сами безбожные евреи, вновь подвергнутые пыткам, признались в своем злодеянии. С разрешения епископа Гедеона, святая рука великомученицы, сокрушенная злодеями, вложена была, со всеми найденными частицами ее и кораллами, в благолепный ковчег, нарочно для сего устроенный. Этот ковчежец с крестным ходом и свечами в сопровождении всего освященного собора и множества народа с честью был внесен в Луцкую соборную церковь святого Иоанна Богослова. Через несколько лет епископ Гедеон, переселяясь, вследствие гонения на православие, из Луцка в Малороссию, привез с собою и тот ковчег с раздробленною святою рукою великомученицы Варвары. Когда он возведен был на престол Киевской митрополии, тогда и святую руку ту, в том же ковчеге, с подобающею честью положил в алтаре соборной церкви Киевской митрополии в честь святой Софии Премудрости Божией, где она и ныне благоговейно почитается[163].

Тропарь, глас 8:

Варвару святую почтим: вражия бо сети сокруши, и яко птица избавися от них, помощию и оружием Креста, всечестная.

Кондак, глас 4:

В Троице благочестно певаемому последовавши Богу, страстотерпице, идольская притупила еси чтилища: посреде же подвига страдальчествующи, Варваро, мучителей прещения не устрашилася еси мужемудренная, велегласно поющи присно: Троицу чту, едино Божество.

Преподобный Иоанн Дамаскин родился в столице Сирии Дамаске[164] от знатных и благочестивых родителей[165], пламенная вера коих во Христа, испытанная в скорбях и искушениях, явилась крепче и драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытанного, золота. Тяжкое тогда было время. Сарацины завоевали ту страну и, взяв сей славный город, причиняли всякие беды христианам, одних убивая, других продавая в рабство, и никому не дозволяли открыто исповедовать Христа. В это время родители Иоанна, покрываемые Промыслом Божиим, были сохранены в безопасности и здравии со всем своим имением; соблюли они и святую веру, ибо Бог даровал им возможность снискать благоволение у сарацин, как некогда Иосифу у египтян[166]и Даниилу у вавилонян[167], так что злочестивые агаряне[168] не запрещали родителям святого веровать во Христа и открыто прославлять Его святое Имя. Кроме того, отца святого Иоанна они поставили городским судьей и начальником народных построек[169]. Живя в таком благополучии, он сделал много доброго для своей единоверной братии: выкупал пленных, заключенных в темницах освобождал от оков и избавлял от смерти и всем страждущим подавал руку помощи. Родители преподобного были в Дамаске среди агарян, как светильники в ночи, как семя во Израиле, как искра в пепле. Для того они и сохранены были Богом, чтобы через них возгорелся в Церкви Христовой светильник, ясно светящий всему миру, – блаженный Иоанн Дамаскин. Родив его по плоти, они поспешили сделать его чадом света и через крещение, – что было делом весьма трудным в то время. Агаряне никому не дозволяли принимать крещения, родители же святого беспрепятственно возродили свое дитя крещением и нарекли ему имя, означающее благодать Божию[170]. Отец отрока очень заботился, чтобы он был воспитан в добром учении и научился не сарацинским обычаям, не храбрости воинской, не охоте звериной, не другому какому-либо мирскому искусству, но кротости, смирению, страху Божию и познанию Божественных Писаний. Поэтому усердно просил он Бога послать сыну человека мудрого и благочестивого, который был бы для отрока хорошим учителем и наставником в добрых делах. Родитель святого услышан был Богом и получил желаемое таким образом.

Преподобный Иоанн Дамаскин. Византийская икона. XIV в. Афон. Скит святой Анны

Дамасские разбойники совершали и на суше, и с моря частые набеги на соседние страны, захватывали в плен христиан и, приводя в свой город, одних продавали на рынках, других предавали смерти.

Однажды случилось им пленить некоего инока, по имени Коему, благообразного видом и прекрасного душою, происходившего из Италии.

Вместе с прочими пленниками они решили продать его на рынке. Те же, которых разбойники хотели усечь мечом, припав к ногам сего инока, со слезами умоляли его помолиться Богу о душах их. Видя, какое почтение воздается иноку обреченными на смерть, сарацины спросили его, каким саном и почетом пользовался он в своем отечестве среди христиан. Он же ответил:

– Я не имел никакого сана, даже не был удостоен священства; я только грешный инок, наученный философии, и не только христианской, но и той, которую измыслили языческие мудрецы!

Сказав сие, инок горько заплакал. Невдалеке стоял родитель Иоанна, видя плачущего старца и узнав в нем по одежде инока, он подошел к нему и, желая утешить его в скорби, сказал:

– Напрасно, человек Божий, ты плачешь о потере мира, которого ты давно отрекся и для которого умер, как я вижу по твоему виду и одежде.

– Я плачу, – ответил инок, – не о потере мира; для него, как ты сказал, я умер и не забочусь ни о чем мирском, зная, что есть другая жизнь – лучшая, бессмертная и вечная, приготовленная рабам Христовым, которую надеюсь и я получить при помощи Божией; плачу же о том, что ухожу из сего мира бездетным, не оставив после себя наследника.

Изумился родитель Иоанна словам инока и сказал:

– Отче, ты – инок, посвятивший себя Богу для сохранения чистоты, а не для рождения детей: зачем ты скорбишь о детях?

Инок ответил:

– Ты не понимаешь, господин, сказанного мною: я говорю не о плотском сыне и не о земном наследстве, но о духовном. Я, как сам ты видишь, инок бедный и не имею ничего, но у меня есть большое богатство мудрости, которым я обогатился с юных лет трудясь при помощи Божией. Я изучил различные человеческие науки: риторику, диалектику, философию, преподанную Стагиритом и сыном Аристона[171], знаю землемерие и музыку, хорошо изучил движение небесных тел и течение звезд, так что от красоты творения и его премудрого устройства могу прийти к более ясному познанию Самого Творца; наконец, я хорошо изучил и составленное греческими и римскими богословами учение о тайнах православия. Имея сам такие познания, я никому их не преподал, и тому, чему научился, никого не могу теперь учить, ибо не имею ни времени, ни ученика, и думаю, что я здесь умру от меча агарян и явлюсь пред моим Господом как дерево, не принесшее плода, как раб, сокрывший в землю талант господина своего[172]. Вот о чем я плачу и рыдаю. Как отцы по плоти скорбят о том, что, находясь в супружестве, не имеют детей, так и я скорблю и тужу, что не имею ни одного духовного сына, который был бы после меня наследником моего богатства мудрости.