С. И. открыла мне свой секрет. Оказывается, она тоже волнуется (до сих пор!) перед выходом на сцену. И, чтобы успокоиться, декламирует негромко отрывок из державинской «Благодарности Фелице». Когда поверх струистой влаги благоприятный дунет ветр… Отрывок надо выбирать трудный для произношения, но такой, чтобы нравилось его декламировать. Я вначале захотела выбрать из Пушкина, но одернула себя. Пушкиным можно восхищаться, Пушкиным можно наслаждаться, Пушкиным можно упиваться, но нельзя успокаиваться Пушкиным. Это, на мой взгляд, неприлично. Потом вспомнила милого поэта Игоря Северянина. Когда-то, попав под впечатление звучности его псевдонима, я подумывала о том, чтобы назваться Фанни-Фиалкой или Фанни-Греческой. Е. Г., узнав о моих планах, тонко и необидно меня высмеяла. Редко кто умеет высмеять необидно, для этого надо иметь не только острый ум, но и доброе сердце. Я передумала и не стала фиалкой.

У Игоря Северянина я выбрала отрывок про элегантную коляску, привлекший меня своей необычностью. «Элегантная коляска, в электрическом биенье, эластично шелестела по шоссейному песку, в ней две девственные дамы, в быстро-темпном упоенье, в ало-встречном устремленье, это пчелки к лепестку». Опробовала на последней репетиции. Убедилась, что действует, и поблагодарила С. И. за добрый совет. Надо будет попросить С. И. дать мне несколько уроков аристократических манер. С манерами, благодаря нашей бонне Эмилии Генриховне, дело у меня обстоит неплохо, но мне не хватает аристократизма, который С. И. впитала с молоком матери. Она умеет одним взмахом лорнета выразить свое отношение к собеседнику. А как она держит бокал! Как пьет из него! Но С. И. волшебно перевоплощается, если надо сыграть простолюдинку. В роли Старой Виттихен[13] она выглядит настоящей ведьмой.

Я хочу научиться всему и сразу, а Павла Леонтьевна и С. И. советуют мне не торопиться. «Не торопитесь жить, милая», – это любимое присловье С. И. А как мне не торопиться? Мне уже пошел третий десяток, а я еще ничего не успела сделать. Лешковскую[14] и Массалитинову[15] в мои годы приняли в труппу Малого театра.

Евпатория стала совершенно другой. Мне кажется, будто я здесь впервые.

Почти забыла о том, что собралась и даже начала вести дневник. Синяя тетрадка лежит без дела, зато зеленая исписана уже порядком. Я ношу ее с собой постоянно. Откланявшись, бегу в свою каморку и начинаю записывать мысли, пришедшие в голову во время спектакля. Самые ценные мысли посещают меня на сцене, причем во время спектакля, а не на репетициях. Павла Леонтьевна убеждена, что дело в зрителях. Присутствие зрителей делает меня собранной и придает сил. Она права. Я трусила и продолжаю трусить ровно до того момента, как ступаю на сцену и вижу тысячу незнакомых лиц. Страх уходит, и я сама тоже куда-то исчезаю, чтобы не мешать моей Маргарите. Прежде со мной такого не случалось. Павла Леонтьевна считает, что это происходит оттого, что я впервые в жизни по-настоящему вошла в роль. Благодаря ее помощи. Это я дописала про помощь. Сама Павла Леонтьевна настолько деликатна, что ничем не подчеркивает свою причастность к моему триумфу. С ее слов выходит так, будто все произошло благодаря моему таланту, без ее участия. Милая Павла Леонтьевна! Если я всю свою жизнь посвящу ей, то все равно не смогу отплатить ей за то, что она для меня сделала.

Когда я пишу «триумф», то немного преувеличиваю. Настоящего триумфа не было. Меня не выносили из театра на руках, не засыпали цветами, и местные газеты не торопятся слать ко мне репортеров. Но мне аплодировали и кричали «браво», хотя я ожидала свиста. И на фоне моих ожиданий эти аплодисменты можно считать триумфом. Павла Леонтьевна придерживается того же мнения. Мы отпраздновали день рождения актрисы Раневской. Тата испекла рыбный пирог. Тата – изумительная мастерица. Ирочка[16], побывав на премьере, нарисовала меня в роли Маргариты. Очень сильно мне польстила, я сама себя не узнаю. Предсказала Ирочке славу великой портретистки. Людям нравится, когда им льстят, хоть словом, хоть кистью. Ирочка ответила, что будет актрисой, как мама. Не сомневаюсь, что и на этом поприще талантливый ребенок добьется успеха.

Я наконец-то разгадала секрет моей новой семьи. Если бы не думала столько о своей роли, то разгадала бы его давно. Этот секрет – любовь. Мы все любим друг друга (я, наверное, сильнее всех) и каждую минуту стараемся проявить эту любовь. Ирочке совсем не обязательно было рисовать меня, а Тату никто не просил печь пирог, с которым она возилась больше, чем со свадебной гефилте фиш[17]. У нас дома гефилте фиш готовили кусочками, что еще труднее. Мама считала, что нам с сестрой надо уметь стряпать, и вместе с кухаркой учила нас. Сестра, стоило ей только уколоть костью палец, начинала ныть, что она не собирается быть кухаркой и не хочет учиться стряпне. Мама на это строго отвечала, что кухарками мы не будем, но будем хозяйками, а любая хозяйка должна разбираться в том, что делается на кухне. Иначе она не сможет указать кухарке на ее просчеты и недостатки. Я никогда не возражала против этих кухонных уроков. Не потому что люблю стряпать (нет, не люблю), а потому что кухарки встречаются во многих пьесах. Чтобы правильно показать человека, надо хотя бы в общих чертах иметь представление о его профессии, знать особенности национального характера и пр. Взять хотя бы такой персонаж, как купец первой гильдии. Невозможно сыграть просто купца, зрители освищут. Надо понимать, кто он, этот купец. Русский? Еврей? Или он из староверов? Различий много. Где он проживает? Московские купцы выглядят совсем не так, как таганрогские. Для того и нужна актеру тетрадка, чтобы записывать туда все нюансы, касающиеся роли. Драматург об этих нюансах не напишет, иначе каждая пьеса будет размером с Талмуд. Зритель этих нюансов не увидит, он пришел наслаждаться искусством, а не изучать персонажи. Но если у кого-то из персонажей чего-то недостанет, то зритель это сразу же почувствует. Невозможно перевоплотиться, не имея понятия о том, в кого ты перевоплощаешься. Поручи дураку строить дом, он выроет колодец. Я придумала своей Маргарите Каваллини биографию. Я знаю, откуда она родом, я знаю обстановку ее дома, имена ее подруг, я знаю, кто были ее родители, я знаю о ней все-все. Эти нюансы – кирпичики, из которых строится образ. Когда мы смотрим на дом, мы не думаем о кирпичах и не замечаем их, но стоит только одному кирпичу выпасть, как дыра сразу же бросается в глаза и из нее тянет сквозняком.

Кажется, у меня появились поклонники. В первых рядах начала узнавать некоторые лица. Никто пока еще не приглашал ужинать. Павла Леонтьевна вспоминала, что в былые времена вершиной сомнительного «успеха» являлось приглашение ехать кутить к цыганам на всю ночь. В Нижнем один ее поклонник, чересчур рьяный и очень влиятельный, устроил настоящую осаду театра. Расставил у всех выходов своих людей с наказом не выпускать Павлу Леонтьевну. Очень уж он мечтал с ней отужинать (и не только). Но глупец не учел, что имеет дело с великой актрисой. Загримировавшись старухой, Павла Леонтьевна без помех покинула театр, а поклонник на следующий день получил выволочку от полицмейстера и угомонился. Мечтаю, чтобы ради меня кто-то сделал нечто подобное. Но стоит мне взглянуть в зеркало, как мечты тут же улетучиваются. Павла Леонтьевна красива настоящей ангельской красотой. Мне до нее далеко. Во всех отношениях. Мой добрый ангел успокаивает меня, когда я раздраженно отшвыриваю от себя зеркало (одно я уже разбила). Она говорит, что все красавицы недовольны своей внешностью и только дурнушкам нравится, как они выглядят. Ссылается при этом на латынь: ubi nil vales, ibi nil velis[18]