Подумав о начальнике, Стас автоматически потянулся к карману, в котором раньше лежали бы сигареты… Но вовремя опомнился: стерильный больничный режим быстро отучил майора от пагубной привычки. Но достаточно было лишь вскользь подумать о работе и начальнике, как руки снова потянулись к сигаретам.

Стас усмехнулся, поглядел направо и увидел, что по аллее бодро шагает Анатолий Николаевич. Невысокий, крепенький с наметившимся брюшком и залысинами, он на ходу снимал поднадоевший за день пиджак. Раздеваться было не очень удобно, под мышкой подполковник удерживал кожаную папку. Подцепив пальцем пиджак за вешалку, Николаевич перекинул его через плечо и крикнул хорошо знакомой Зойке.

Заноза Маргаритовна замерла, подергала носом… и опознав персону, стремглав помчалась к подполковнику. Коростылев улыбнулся во всю ширь: уши собаченции развивались рыжими флажками, кривые лапки цокали когтями по асфальту, прут хвостика выражал радость от встречи, вращаясь словно вентилятор.

В общем, так получилось, что вначале подполковник поздоровался с собакой. Попутно извинился:

– Прости, Маргаритовна, зарапортовался, ничего вкусненького тебе не захватил. – И уже потом обратился к привстающему с лавочки коллеге: – Сиди, сиди, Стас! Здорово. Как дела? Как здоровье?

Мужчины обменялись рукопожатием, Гущин одним словом ответил сразу на два вопроса:

– Нормально. Как вы там?

– Штатно, – так же коротко определился подполковник. Сел. Пристроил папку на колени, глубоко вздохнул и замолчал, утирая широкий лоб ладонью.

Гущин напрягся. Он слишком хорошо знал своего начальника, чтоб сделать вывод: Коростылев приехал не с визитом вежливости, а по необходимости, причем, пожалуй, неприятной. Патрон уже не раз навещал майора – и в больнице был, и дома, – и каждый раз пытался хоть как развеселить раненого сослуживца, рассказывая уморительные случаи из недавнего, делился новостями. Сейчас – молчал и щеки надувал.

Подтверждая догадку Стаса, начальник набрал в грудь воздуха и, состроив якобы веселую улыбку, неловко брякнул:

– Не ошизел еще от безделья-то? А?

«Приехали», – подумал Гущин. Грубоватыми шутками шеф обычно маскировал сильнейшее волнение.

– Николаич, – замирая сердцем, проговорил майор, – меня это… что… списать решили? В архив… или сразу на пенсию? По инвалидности.

Патрон взмахнул обеими руками:

– Окстись, Гущин! Какой – «списать»?! Лучшего сыщика эпохи, в тридцать семь лет… Скажешь тоже.

Коростылев протестовал излишне рьяно, и у Гущина появилось ощущение, что под диафрагмой появились мыши – карабкаются по внутренностям и щекочут душу лапками.

О том, что его могут отправить в отставку по состоянию здоровья, Стас подозревал уже давно. И сейчас опасался, что шеф-приятель именно потому и предложил побеседовать на улице, чтобы позволить Стасу достойно принять новость и не волновать скукоженной физиономией впечатлительную маму. Успел опомниться до возвращения домой.

Заметив, как скис майор, подполковник сочувственно крякнул, раскрыл замок на кожаной папке и, копошась в бумагах, пробурчал:

– Я, Стас, к тебе по делу. Где же это тут у меня… Ах, вот. На, посмотри.

Когда Гущин брал пластиковую обложку с какими-то документами, руки у него слегка подрагивали. Коростылев скривился:

– Да ладно тебе, Станислав Петрович… Пока я в силе, никто тебя не спишет. Обещаю.

Станислав кивнул, раскрыл папку и сразу же увидел в ней фотографии с места преступления. Крупный план лица мертвой девушки с мокрыми светлыми волосами, несколько снимков знакомого речного берега с лежащей на зеленой траве фигуркой в бежевом платье. Еще одним крупным планом криминалист сделал акцент на одежде покойницы: подол платья в стиле милитари – с карманами и погончиками, был обрезан полукругом.

Разглядывая фотографии, Гущин пробормотал:

– Еще одна «русалка», да?… Новый эпизод по Водяному? – Посмотрел на подполковника. – Какой уже по счету?

Коростылев, играя скулами, ответил:

– Восьмой. И опять у той же плотины. Эта «русалка» вторая за лето, Стас. Первую, правда, выловили в другом ручье за пятнадцать километров от заводи, но круг – сужается. Раньше Водяной «работал» по большому радиусу, сейчас… обнаглел. Определился. Пять девушек из восьми найдены в одном месте.

Станислав поднял голову от папки, поглядел на лужайку, по которой носилась Зойка в компании пуделя и молодой овчарки. Задумался.

Три года назад Гущин вел расследование гибели молоденькой девушки, труп которой был обнаружен у водоподъемной плотины, представляющей из себя по сути дела деревянную планку, что позволяла воде свободно протекать. (Тогда еще никто не знал, что дело будет серией.) Стас неплохо изучил окрестности, знал, что труп могли сбросить с нескольких мостов, расположенных выше по течению. Или пустить в плавание с довольно протяженного берега: река текла практически по прямой линии не менее десяти километров.

Статус серийного делу придали позже, когда в подмосковных водоемах были обнаружены еще две жертвы со схожими следами насилия. Всех трех девушек перед убийством изнасиловали, на их телах имелись порезы на шеях в виде параллельных неглубоких царапин. От длительного пребывания в воде, порезы распухали и начинали напоминать жабры Ихтиандра из фильма «Человек-амфибия». Порезы делались прижизненно, в этот момент девушкам, судя по синякам от пальцев на лице, перекрывали дыхание – зажимая рукой рот и нос. У всех девушек обязательно отсутствовала одна из сережек. Убийца, вероятно, фетишист, он забирал серьгу на память.

Дела о гибели трех девушек объединили в одно производство и передали коллеге Мартынову, лихо работающему по серийщикам.

Стас тогда, надо заметить, слегка обиделся. Но на нем висели несколько серьезных многотомных дел и обида прошла быстро.

…Слепо глядя на галопирующую Зойку, майор спросил начальника:

– А чего это вдруг во вне надобность возникла? Игорь не справляется?

– Ну… – надул щеки подполковник, – Мартынов человек упорный, но если «русалок» все еще находит, значит – не справляется. Сам понимаешь, Стас, эта девушка вторая за лето, а он убивает их по трое за сезон… То есть, надо ждать еще как минимум одно убийство.

– И? – Стас повернулся к патрону и поднял брови. Напоминать о том, что врачи предупредили «на больничный, парень, ты как минимум на полгода сел», было ни к чему. Заново взять дело Водяного Стас никак не мог.

Подполковник закинул руку на голову, помассировал макушку, поросшую коротким седоватым «ежиком».

– Николаич, не тяни, – попросил майор. – В чем дело?

– В политике, – коротко брякнул патрон. – Чтоб ее черти взяли.

– В смысле?

– В конкретном смысле и есть, – подтвердил Коростылев. – Последняя «русалка» – горничная Евгении Сергеевны Львовой.

Произнеся имя подполковник сделал паузу, и Гущин понятливо мотнул головой:

– Той самой?

– Угу. Мадам депутат в истерике, мы три дня в мыле бегаем. Всех собак на Игоря спустила.

Подполковник пространно и даже в непечатных выражениях, поделился последними новостями. Посетовал на связи «истеричной бабы», закончил неожиданно и примирительно:

– Хотя и Львову, Стас, понять можно. Она живет в нескольких километрах от плотины, имеет двух дочерей блондинок, убийца орудует в непосредственной близости…

– Подожди, подожди, – перебил майор. – Львова, что… знает о серии с блондинками? – Шеф, подтверждая, мотнул широколобой головой и Стас, подняв плечи, развел руками: – Но откуда?… О серии даже в прессе ничего не было!

– Вот. – Подполковник со значением поднял вверх указательный палец и повторил: – Политика, чтоб ее черти взяли. В помощниках у Львовой подвизается младший сын замминистра из параллельного ведомства, политического опыта у «львицы» набирается. – Коростылев вздохнул: – И толи Владик решил полезность и информированность выказать, толи попросту придурок из ранних да ретивых… Ну в общем он о Водяном начальнице всю инфу выдал. Да так выдал, что у Львовой чуть инфаркт не случился.