— Нет! Я перепихнулась с Жорой?

— Что? — опустила я меню. — Нет, с парнем из тренажерки.

— Его Жорой и зовут.

— Парня из тренажерки зовут Жорой? — Нет, ну это, конечно, не его вина, что его так зовут. Парням по имени Жора сам бог велел ходить в тренажерки, но это так смешно. — Это кекс с отрубями?

Анна кивнула, и я отломила от него кусочек.

— Мы с тобой, наверное, единственные люди на свете, которым нравится вкус кексов с отрубями, — заметила она, и, вероятно, была права.

Мы с ней частенько находим, что в чем-то поразительно схожи, и ярче всего это сходство проявляется в отношении еды. Совершенно неважно, разделяет ли кто-то с тобой любовь к дзадзике[3]. Это никоим образом не повлияет на твои отношения с этим человеком, но почему-то все эти вкусовые совпадения родили между нами крепкую связь. И я точно знала, что Анна сейчас тоже закажет яичницу по-бенедиктински.

— Так вот, я видела тебя целующейся с Жорой из тренажерки, но понятия не имею, что там было между вами дальше.

— О, похоже, не так далеко мы и продвинулись, потому что хоть сейчас еще и рань несусветная, а он уже успел настрочить мне сообщение.

— Сейчас одиннадцать утра.

— Знаю-знаю. Просто что-то шустроват он. Но мне было приятно, — призналась подруга.

— Что будете заказывать? — подошла к нам незнакомая официантка. В возрасте и немного помятая.

— Привет! Кажется, мы незнакомы. Я Анна, — представилась подруга.

— Дафна. — Официантка, в отличие от Анны, не горела желанием завязывать приятельские отношения.

— А что случилось с Кимберли? — спросила подруга.

— Не знаю. Я просто заменяю ее сегодня.

— Ясно. Тогда не будем вас задерживать, — сказала я. — Две порции яичницы по-бенедиктински, и чай со льдом для меня.

Как только она отошла, мы с Анной возобновили прерванный разговор:

— Я подумываю о том, чтобы ввести для себя кое-какие запреты, — начала подруга, предлагая мне отпить ее чая, пока я дожидаюсь своего. Я отказалась. Попить ее чай — значит, распрощаться со своим. Анна с чистой совестью потом выдует весь мой стакан. Я знала ее достаточно давно, чтобы в нужный момент и незаметно для нее проводить между нами невидимые границы.

— Да? Например?

— Нужно что-то радикальное.

— Звучит неплохо.

— Воздержание.

— Воздержание?

— От секса.

— Я поняла, о чем ты. Просто удивилась. С чего это вдруг?

— О, эта мысль пришла мне сегодня утром. Мне двадцать шесть, и прошлой ночью я так упилась, что сама не знаю, переспала с кем-то или нет. Так ведут себя распоследние потаскушки.

— Ты не потаскушка, — отозвалась я, впрочем не вполне уверенная в этом.

— Ты права. Я не потаскушка. Пока.

— Ты могла бы перестать пить. — У меня с выпивкой были интересные отношения. Я могла сказать ей как «да», так и «нет». Могла выпить, а могла не пить, и от этого не страдала. Большинство людей, как я уже поняла, кренило либо в одну сторону, либо в другую. Анну кренило в сторону «пить».

— О чем ты?

— Ты знаешь, о чем. Перестань пить.

— Совсем?

— Совсем. Ты так удивляешься, как будто я предлагаю нечто несусветное. Полно непьющих людей.

— Ага, их зовут алкоголиками.

— Я тебя поняла, — засмеялась я. — Выпивка — не проблема. Проблема — неразборчивый секс.

— Точно. Так что я перестану заниматься сексом.

— А что будет, когда ты встретишь того, с кем действительно захочешь быть?

— Ну, чтобы перейти этот мост, нужно сначала до него дойти. За прошлый год я не встретила ни одного стоящего парня. И в этом году вряд ли что-то изменится.

Вернулась Дафна с двумя порциями яичницы и чаем со льдом. Только когда тарелка очутилась у меня перед носом, я осознала насколько проголодалась и накинулась на еду.

Кивнув в знак благодарности, Анна тоже принялась жевать. Потом, когда она смогла говорить, не плюясь в процессе едой, добавила:

— Другое дело, если я в кого-нибудь влюблюсь. Тогда да. Но до этого момента, никого к себе не подпущу. — Она нарисовала в воздухе крест.

— Разумно, — согласилась я. Самое замечательное в этом кафе было то, что в яичницу по-бенедиктински здесь клали шпинат, и получалось что-то вроде яичницы по-бенедикт-флорентински. — Но это же не значит, что мне тоже нельзя заниматься сексом? — уточнила я.

— Нет. Тебе можно. Ты не будешь. Но тебе можно.

Вскоре Анна уехала к себе, на другой конец города. Она жила в Санта-Монике, доме с видом на Тихий океан. Меня бы зависть сгрызла с потрохами, если бы подруга не предлагала постоянно переехать к ней. Я отказывалась, зная, что совместное проживание с Анной — единственное, что может разрушить нашу дружбу. Никогда не понимала, как она может вести тот образ жизни, какой ведет, на зарплату частично занятого тренера по йоге. Однако подруга всегда находила достаточно денег на желаемые и необходимые вещи, когда желала их и они ей были необходимы.

Я вернулась к себе, в точности зная, как проведу время. Это был первый день нового года, а год не ощущался новым, если не переставить в доме мебель. Проблема заключалась в том, что за два прожитых здесь года я переставляла ее столько раз, что исчерпала все возможные варианты. Я любила свой дом и не жалела сил на то, чтобы обихаживать его и украшать. Передвинув диван от одной стены к другой, я осознала, что на прежнем месте он смотрелся лучше, но всё равно осталась довольна. Затем я передвинула книжный шкаф, переставила местами приставные столики и на этом успокоилась, решив, что для ознаменования нового года этого вполне достаточно. После чего плюхнулась на диван, включила телевизор и уснула.

Проснулась я в пять вечера, и хотя по субботним вечерам одиноким людям полагается развлекаться в барах или клубах и искать себе пару, я предпочла остаться дома, посмотреть телевизор, почитать книгу и заказать пиццу. Может быть, этот год станет годом, в который я буду делать всё, что моей душеньке захочется, наплевав на нормы общественного поведения. Может быть.

Когда за окном пошел дождь, я поняла, что поступила верно. Несколькими часами позже позвонила Анна узнать, чем я занимаюсь:

— Хотела убедиться, что ты не прилипла к дивану и телевизору.

— Мне что, уже и телевизор посмотреть нельзя?

— Сегодня суббота, Элси! Поднимайся! Выходи в свет! Я бы позвала тебя с собой, но иду на свидание с Жорой.

— Вот тебе и воздержание.

— Я не собираюсь с ним спать! Он пригласил меня на ужин.

Я рассмеялась.

— Ну а я проведу ночь на своем диване. Я устала, притомилась и…

— Устала… Притомилась… Это одно и то же. Перестань придумывать отговорки.

— Ладно. Мне нравится иногда лентяйничать и наслаждаться одиночеством.

— Хорошо хоть призналась в этом. Я позвоню тебе завтра. Пожелай мне удачи в том, чтобы я не выскочила из труселей.

— Одной удачи тут будет мало.

— Эй! — возмутилась подруга.

— Эй! — эхом ответила я.

— Ладно, завтра поговорим.

— Пока.

Трубка была у меня в руке, и я решила заказать пиццу. Но когда я позвонила в пиццерию Джорджи, мне ответили, что пиццу доставят не раньше, чем через полтора часа. На мой вопрос: «почему», ответ был: «дождь». Я сказала, что через полчаса сама заеду за своей пиццей.

Заходя в пиццерию, я ничего не почувствовала. Ни единой частичкой тела или мозга. Никакого предчувствия того, что что-то должно случиться. На мне были ярко-желтые резиновые сапоги и широченные джинсы, в которые влезли бы две меня. Волосы от дождя прилипли к лицу, и я бросила попытки убрать их назад.

Я даже не заметила сидящего в пиццерии Бена. Мою голову занимали лишь мысли о пицце. Кассирша сказала мне, что пицца будет готова через десять минут, я отошла к маленькой скамейке и только тогда заметила еще одного человека, оказавшегося в такой же ситуации, как и я.

Мое сердце не пропустило удар. Я понятия не имела, что вот «оно»! Вот «он»! Что он — тот мужчина, о котором я мечтала с самого детства, ребенком представляя, как будет выглядеть мой муж. Я смотрела на лицо, которое жаждала увидеть всю свою жизнь, оно было прямо передо мной, но я его не узнала. Всё, что я подумала: «Он свою пиццу, наверное, получит раньше меня».