— Я сделала это, — докладываю я.

Она одобрительно хлопает о мою ладонь своей.

— Когда ты ела в последний раз? — спрашивает подруга, жадно поглощая финики.

Мне вспоминаются блины. Если я скажу ей правду, то она насильно накормит меня закусками.

— О, совсем недавно, — отвечаю я.

— Врешь, — замечает Анна, и останавливает проходящего мимо нее официанта с креветками.

Я морщусь.

— Нет! — наверное, слишком резко возражаю я. — Никаких креветок.

— Финики? — протягивает мне подруга свою салфетку с двумя из них.

Они большие, в толстом беконе, липкие от сахара. Вряд ли я смогу это засунуть в себя. Но потом я вспоминаю о куче закусок из морепродуктов и понимаю, что финики — наилучший вариант. Поэтому я беру и съедаю их.

Они. Невероятно. Вкусные.

Мне вдруг хочется еще. Еще сахара. Еще соли. Еще жизни. Я говорю себе: ты больная, Элси! Бен мертв. Не время предаваться чревоугодию.

Я сообщаю Анне, что ненадолго отойду, и поднимаюсь на второй этаж — подальше от еды и поближе к зеркалу в гостевой ванной. Умом я понимаю, куда направляюсь, но иду туда не совсем осознанно. Меня словно тянет туда какая-то сила. Поднимаясь по лестнице, я слышу бубнеж голосов. В гостевой ванной тоже собрался народ. Все идут посмотреть на зеркало. Я не поворачиваю в коридоре и не захожу в ванную комнату. Так и стою наверху лестницы, не зная, что делать. Я хочу побыть у зеркала в одиночестве. Мне невыносимо будет видеть написанное рукой Бена при посторонних.

Мне спуститься вниз? Вернуться сюда позже?

— Ее надгробная речь была убедительной, — доносится до меня мужской голос.

— Знаю. Я и не говорю, что она была неубедительной, — горячо отвечает другой — высокий и женский.

— О чем вы? — раздается третий голос, подвыпивший. У его обладательницы, скорее всего, и сейчас бокал в руке. Она явно не прочь посплетничать.

— О вдове Бена, — отвечает ей женщина.

— Ах да. Какой скандал! — реагирует обладательница третьего голоса. — Они же были женаты меньше двух недель?

— Да, — подтверждает мужчина. — Но мне кажется, Сьюзен ей верит.

— Нет, я знаю, что Сьюзен ей верит, — говорит женщина. — И я тоже ей верю. Я всё понимаю. Они на самом деле были женаты. Я о том, что ты же знаешь Бена, знаешь, как сильно он любил свою мать. Разве он не рассказал бы ей об этом, если бы всё было действительно серьезно?

Я медленно и неслышно отступаю, не желая быть услышанной и не желая слышать, что последует за этим. Спустившись вниз к Анне, я ловлю взглядом свое отражение в одном из зеркал. И впервые не вижу себя. Я вижу женщину, которую видят все вокруг, женщину, которую видит Сьюзен: дурочку, считавшую, что она всю свою жизнь проведет с Беном Россом.

ФЕВРАЛЬ

В тот вечер четверга мы с Беном страшно устали. Я целый день в библиотеке занималась подготовкой проекта с демонстрацией документов периода администрации Рейгана. Бен долго спорил со своим начальником о том, каким должен быть логотип фирмы, созданием которого он занимался. Никто из нас не хотел готовить ужин. Мы вообще ничего не хотели делать, кроме как поесть и лечь спать.

Мы пошли в кафе на углу дома. Я заказала спагетти с соусом песто, Бен — сэндвич с курицей. Мы уселись на открытом воздухе за шатким столиком на шатких стульях и ели, дожидаясь наступления времени, когда можно будет завалиться в постель.

— Мне сегодня звонила мама, — сказал Бен, вытаскивая из своего сэндвича красный лук и выкладывая его на вощеную бумагу.

— О?

— Знаешь… наверное, я настолько вымотан еще и из-за того, что так и не рассказал ей о тебе.

— Если ты переживаешь из-за меня, то не стоит. Я своим родителям тоже о тебе пока не рассказала.

— Это не одно и то же, — ответил он. — Мы с мамой очень близки. Я всё время болтаю с ней, просто почему-то не хочу говорить ей о тебе.

К этому временя я уже была достаточно уверена в том, что владею сердцем Бена, чтобы понять, что дело не во мне.

— Что, по-твоему, мешает тебе это сделать? — спросила я, доедая спагетти. Водянистые и невкусные.

Бен положил сэндвич на тарелку и вытер с ладоней муку. Откуда, елки-палки, на дорогих «деревенских» сэндвичах мука?

— Не знаю. Думаю, частично то, что она, конечно, будет счастлива за меня, но и забеспокоится… эм…

— Забеспокоится? — А вот теперь я начала сомневаться, не во мне ли дело.

— Я неверное слово подобрал. После смерти отца я проводил с мамой много времени.

— Это естественно.

— Да. Я волновался за нее. Хотел, чтобы с ней был кто-то рядом. Чтобы она не была одна.

— Конечно.

— А потом, время шло, и я решил, что ей нужно дать шанс самой встать на ноги. Встретить другого мужчину, начать новую жизнь. Ну, знаешь, так сказать, покинуть родительское гнездо.

Я тихо хмыкнула, рассмеявшись в душе. Какой еще сын будет помогать своей маме покидать родительское гнездо?

— Но она не сделала этого.

— Мы все разные, Бен.

— Знаю. Но прошло уже три года, а она всё еще в том доме, одна. После смерти отца мама занялась переделкой внешнего вида дома. Может, хотела чем-то себя занять? Не знаю. Она получила деньги по страховому полису. Закончив с домом, она принялась за передний двор. Как будто не могла остановиться. Как будто должна была ежесекундно быть чем-то занята. Но она почти ничего не изменила внутри дома. Там всё так же, как было при отце. Везде его фотографии. И она всё еще носит обручальное кольцо. Она не хочет двигаться дальше.

— Хм.

— Боюсь, то, что я встретил тебя — потрясающую девушку, идеальную для меня… боюсь, мама слишком тяжело это воспримет. Боюсь, она почувствует себя брошенной или… посчитает, что я спешу… В доме не осталось ничего, что бы она могла изменить. И у меня такое чувство, будто она вот-вот… сломается, — горько закончил он.

— Ты чувствуешь, что должен застрять на одном месте, потому что на одном месте застряла она? Или что ты должен держать ее в стороне от наших отношений, пока она не вернется к нормальной жизни?

— Что-то вроде того. Почему-то мне кажется, что если я расскажу маме о том, какие у нас с тобой прекрасные отношения, она не готова будет это принять.

— Я не совсем понимаю, почему ты всё так драматизируешь. Ну, ты же встречался с другими девушками до меня.

— Не с такими, как ты, Элси. Ты другая.

Я не ответила на это. Просто смотрела ему в глаза и улыбалась.

— В общем, — Бен снова принялся за сэндвич, — когда я расскажу маме о тебе, всё будет очень серьезно, потому что у нас с тобой серьезные отношения, и я не знаю… Я боюсь, что она решит, что я ее бросил. Что она мне больше не нужна, и меня теперь не будет рядом.

— Значит, ты будешь держать меня в секрете? — спросила я, напрягшись и надеясь, что неправильно его поняла.

— Пока, — ответил он. — Я сущее дите, боящееся собственной мамы. Если ты не против, то я бы пощадил сейчас ее чувства.

— О. Ладно, — согласилась я и тут же добавила: — Но это же не навсегда? Ты потом расскажешь ей о нас. — Я не задала последней фразе вопросительный тон, но, тем не менее, это был вопрос.

— Конечно! — кивнул Бен, дожевывая сэндвич. — Когда наступит подходящий момент. Я знаю, что тогда она будет в восторге.

Он скомкал салфетку, бросил ее в урну и промахнулся. Засмеялся, пошел к урне, поднял смятую салфетку и выкинул ее. К тому времени, как он взял меня за руку и повел домой, я уже могла посмотреть на ситуацию его глазами.

— Спасибо, Элси. За понимание и за то, что не считаешь меня дебильным маменькиным сынком.

— Ты боишься не того, что твоя мама разозлится на тебя, — ответила я. — Если бы ты боялся именно этого, то тогда и был бы маменькиным сынком. Ты боишься ранить ее чувства. Ты чуткий и деликатный. И это одна из причин, почему я тебя люблю.

— Вот потому ты и самая классная девушка на свете, что понимаешь это и любишь меня за это.

Бен обнял меня одной рукой и поцеловал в висок. Так, в обнимку, мы и шли неуклюже по улице, так как по другому идти в такой близости не получалось.