Я осведомился, каковы теперь его планы.

— Против нечестного противника все средства хороши, — сказал он. — Я решил хитростью завладеть проклятой машиной Джинг-Джонга. Ты поможешь мне. Мы обманем его. Я солгу, объявив, что мой отлет откладывается, и мы станем пить и веселиться до утра. Ты опоишь его хмельным зельем. Ему, я заметил, нравятся ваши крепкие напитки. Опьянев, он станет беспомощен, и я украду его машину. Он окажется пленником вашего века, и Бадари будет спасена.

Однако я заметил в его плане одну деталь, которая противоречила здравому смыслу.

— Рад буду помочь тебе, — сказал я, — но ведь ты сам только что говорил, что этому плану не суждено сбыться! Что судьба решила по-иному! Прилично ли нам идти на это дело, притворяясь, что не знаем о предстоящей неудаче?

— Никакого притворства тут не будет. Событие, которое я предсказал, должно произойти, и оно произойдет. Хотя я знаю, чем все кончится, и даже имел случай сообщить об этом Джинг-Джонгу, не в моей власти предотвратить то, чему суждено свершиться. Неужели наивность твоя настолько велика, что ты не знаешь о принципе научного детерминизма? Произойдет вот что: доктор Джинг-Джонг перехитрит нас. И даже уже перехитрил: тот предмет, который он покажет тебе, а потом на твоих глазах уберет в карман редингота, вовсе не машина времени, а всего лишь копия, специально изготовленная, чтобы вводить в заблуждение похитителей. Когда он увидит твое озабоченное лицо и заметит твое волнение, то заподозрит недоброе. Более того: я совершу непростительную ошибку, сказав, что никуда пока не улетал, но позабыв при этом, что на мне перголийская одежда. Он догадается, что я тем не менее успел побывать на его родине (не зная, впрочем, что мы с ним там повстречались), и станет держаться начеку. Притворится, будто опьянел. Я вытащу его поддельную машину, воображая, что завладел настоящей. Тогда он вынет настоящую, которая пока лежит в левом кармане его редингота, но мы об этом не догадываемся, слышишь?.. И торжествующе провозгласит… Но к чему все эти предсказания? Тебе предстоит все услышать и увидеть самому. Помни, однако, что я при всем том полностью сохраняю свободу выбора. Не знаю, как тебе объяснить, но наши крупнейшие философы заключили, что дело обстоит именно так. Я волен действовать по собственному усмотрению, но тонкость заключается в том, что я сам хочу, желаю совершить этот акт — выкрасть машину времени… Ну, пошли, да постарайся хорошенько папоить его.

Я покорно поднялся с места, расплатился и пошел, сопровождая благородного бадарийца туда, куда звала его судьба.

Все произошло в точности так, как было описано и как должно было произойти. Когда мы пришли в кафе, где сидел Джинг-Джонг, там уже закрывали. Я повел своих гостей в кабаре. Мы стали пить и толковать о всяких вещах, происходивших в прошлом и предстоящих в будущем. Маленький перголиец, ухмыляясь, безотказно поглощал все те адские смеси, что я подсовывал ему. Часов около трех ночи, решив, что Джинг-Джонг пьян, Амун-Ка-Зайлат ловко вытащил у него предмет, который принял за дьявольскую машину. Но тот внезапно вскочил на ноги и воскрикнул:

О жалкий глупец! Знай, что я с самого начала подозревал тебя в нечистых замыслах и сумел облапошить как последнего кретина, каков ты и есть, невзирая на твою древность. Ты сказал, что не отлучался с Монпарнаса, а я вижу на тебе нашу перголийскую одежду! Тебе не удалось обдурить меня. Но я не мешал тебе действовать, желая узнать, как далеко простирается твоя наглость. То, что ты держишь в руке, всего лишь безжизненный кусок металла, копия, изготовленная мастером из моего божественного города Бала и привезенная мною сюда в предвидении подобных случаев. Что же до тебя, глупый парижанин, которому я имел несчастье довериться, то с тобой мы скоро еще встретимся. А вот и настоящая машина времени, о невежды, о предатели!

Порывшись в левом кармане редингота, он извлек оттуда овальный предмет и сжал его обеими руками.

— Теперь я, Джинг-Джонг, улетаю, и никто из вас не в силах мне помешать. До скорого свидания, говорю я вам! Vale!

Вспыхнуло лиловое пламя, заставившее померкнуть огни кабаре, сверкнула белая молния, раздался свист — и все стихло. Доктор исчез.

— Уф! — сказал Амун-Ка-Зайлат. — Наконец эта мучигельная сцена позади. Как хорошо! Благородному бадарийцу нелегко стерпеть, когда его называют глупцом и невеждой его собственный отдаленный потомок. Но, к счастью, все кончено. Давай выпьем и поразмыслим.

В одиночестве сидел я у стойки бара и пытался, как мог, привести мысли в порядок. Было четыре часа. Амун-Ка-Зайлат только что улетел предупредить своих о готовящемся вторжении перголийцев. Бармен смотрел на меня странно.

— Привет тебе, Оскар Венсан, парижанин коварный, — прозвучал надтреснутый голос у меня за спиной.

Я обернулся. Передо мной стоял доктор Джинг-Джонг. Я даже не удивился.

— Присаживайся, — сказал я ему. — Ты, видимо, хочешь сообщить, что провел только что пару месяцев в Бадари. Этим меня не удивишь. Кстати, надеюсь, ты не затаил на меня злобы за то, что я помогал нашему предку обмануть тебя. Не тебе, с твоим необъят ным разумом, обижаться на подобные пустяки. Но что за странное одеяние я вижу на тебе?

Действительно, маленький ученый был до ушей закутан в кусок ткани, переливающийся всеми цветами радуги.

— Такую одежду носят в Бадари. Ты угадал я довольно долгое время провел в гой эпохе, а теперь возвращаюсь назад. Нет, я не стану сердиться на тебя и прошу тебя, о парижанин, ибо ты глуп, но только при одном условии… Но раньше дай мне чего-нибудь выпить: я устал с дороги, и на душе у меня скверно. От Амун-Ка-Зайлата я узнал, что этот негодяй сумеет зарезать меня в Перголии, и с тяжелым сердцем возвращаюсь теперь на родину, где мне предстоит тяжкое испытание.

Он отпил из стакана и продолжал:

— Мне нужна твоя помощь. Я придумал одну штуку. Амун считает, что ему все известно, но он ошибается… А кстати, ему отныне вовсе ничего не известно, ибо он мертв. Улетая оттуда, я сумел избавиться от него.

— Но как же… — пробормотал я. — Ведь он сам должен убить тебя в твоей Перголии?

— Потому-то я и должен был опередить его. Услышав о своей предстоящей гибели, я пришел в ярость и не сдержался. Схватив случайно оказавшийся под рукой молоток, я раскроил ему череп. Но это все неважно. Мне…

Я обеими руками взялся за голову:

— Позволь, но ведь он только что… час назад был здесь, а значит, должен был знать, что его убили… то есть убьют. Но он мне ничего не сказал!

— А он ничего и не знал. Это событие состоится в его будущем, да и в моем тоже. Поскольку мне все известно, то при желании, попав впоследствии в Перголию, я смог бы кое о чем известить его, но чувствую, что и не подумаю этого сделать.

— Ах! — простонал я, до глубины души потрясенный известием о гибели моего друга.

— Не будем говорить об этом помешанном. Жду не дождусь, когда его смерть, равно как и моя собственная, избавит меня от него навсегда. Но, увы, ожидания мои окажутся напрасными.

— Как напрасными?

Подумай сам… Но довольно болтать. Вот мой план. Будучи в Бадари, я провел гам ряд опытов. Я захватил е собой из Псрголии несколько образцов семенной жидкости, взятой от благороднейших из моих соплеменников. В Бадари я отобрал нескольких женщин и сумел оплодотворить их. Результаты превзошли все ожидания. Дети, рожденные ог перголийца и бадарийки, изумительно сложены и являют несомненные признаки выдающегося интеллекта. От них могла бы взят ь начало высшая раса людей…

— Прости, но сколько же времени ты провел в Бадари?

Лет двенадцать… Мои опыты, повторяю, дали замечательные результаты. Кстати, я занимался не только искусственным осеменением, но и принимал личное, непосредственное участие в экспериментах, причем результаты оказались не хуже. Кажется, я не успел сказать тебе, что бадарийские женщины прелестны? Но это детали… У меня созрел гениальный замысел. Тебе известно, что моя обожаемая родина жестоко страдает от перенаселения… Ты догадался — я задумал переправить избыток нашего населения в прошлые времена. Точнее, в Бадари. Они станут там жить, плодиться и размножаться, смешиваясь с местным населением. Благодаря нашей многочисленности и превосходящим природным данным бадарийская раса начнет отступать, стираться, исчезать… Ее вытеснит победоносная раса перголийцев, и наши потомки впоследствии, но не позже чем через двадцать тысячелетий, воссоздадут нас. Что будет дальше? Я не осмеливаюсь задумываться над этим. Из-за всех этих путешествий в прошлое возникают необычные ситуации, и мне думается, что нам надо будет каким-то образом усовершенствовать самый процесс мышления… Но и это неважно. Пока наши машины способны переносить нас не далее чем на двадцать тысячелетий. Подумай, что будет, когда мы научимся забираться еще дальше! Мы доберемся до той эпохи, когда жизнь на Земле еще только зарождалась. И сумеем исправить, да-да, исправить те или иные неловкие шаги природы! Да, друг мой, так будет, а значит, так было. Перголиец будет стоять у самых истоков бытия. Именно паш гений создал мир таким, каким мы его видим ныне. Именно нам было суждено стать первопричиной того, что сбылось. Это — величайшее торжество науки!