Швейцар впустил его, и супруга сенатора, высокая, рыхлая особа, на которой Маклейн женился из-за денег и с которой почти нигде не появлялся, встретила его в холле довольно неуверенно:
— Мистер Кейли? Ах да, мистер Кейли.
Она была явно не в курсе дел своего мужа. Кип усмехнулся добродушно и, коснувшись рукой ее локтя, сказал:
— Как приятно вас видеть, миссис Маклейн.
Она опешила, однако его слова польстили ей, дав почувствовать, что и она как-никак хозяйка в собственном доме.
Вместе с миссис Маклейн он вошел в гостиную, не обратив внимания на то, что воцарилась тишина. Он искал глазами сенатора среди гостей — биржевых дельцов, видных финансистов с их женами и известных ученых. И тут, протянув ему навстречу руки, подошла Эллен, белокурая, тонкая, вся в белом, и он с радостной готовностью последовал за ней к группе гостей, которые, по ее словам, просто умирают от желания с ним встретиться, к людям, которых, как ему мнилось, он должен познакомить со своими идеями о досрочном освобождении заключенных и улучшении условий тюремного быта.
Он стал как раз позади генерала Крайтона и миссис Мактэвиш с диадемой в волосах, жены биржевого маклера.
— Ах! — вскрикнула она, заметив Кипа, и прикрыла пальчиками рот.
— Что-нибудь случилось, мадам? — спросил Кип, тоже вздрогнув от неожиданности.
— Еще бы! Оглядываюсь — и вижу вас!
Однако генерал Крайтон, человек бывалый, тщеславный, избалованный, невозмутимо продолжал свой рассказ:
— Так вот, стало быть, лорд Стэндиш — он здесь проездом по дороге на побережье — заверил меня, что по крайней мере еще два года войны не будет. — Краешком глаза он ревниво косился на Кипа, будто вел поединок с ним, признавая победу за собой: «Главный гость тут — я».
— Очень интересное сообщение, генерал, — откликнулся Кип.
Он нисколько не чувствовал себя уязвленным: гости поднимались со своих мест и спешили к нему, впереди всех — жена генерала Крайтона, толстушка с блестящими живыми глазами. Ему приятны были их вежливые поклоны, приятны их мягкие голоса, только все же его удивляло, почему жена генерала то и дело что-то шепчет на ухо одному из профессоров.
— Нас интересует кое-что относительно тюремной жизни, — обратился к нему этот профессор.
— Буду рад ответить на все, что вас интересует.
— Относительно… гм… ну, скажем, лишений…
— Лишений? Что вы имеете в виду?
Вокруг заулыбались, и Кип смутился, не понимая, куда они клонят.
— Ну, как-никак в тюрьме мужчины, они лишены определенной свободы, а у каждого есть желания, не так ли?
— Конечно, а то как же.
— Неудовлетворенные желания… Ну, скажем, сексуальные, — пожимая плечами, с улыбкой проворковала жена генерала Крайтона.
— Ах, вот вы о чем, — сказал Кип. — Ну, знаете ли…
Он был очень раздосадован. У него не было ни малейшей охоты заводить с ними речь о половых извращениях в тюрьме — это уронило бы его в глазах людей, которые казались ему такими значительными. Он беспокойно оглянулся, ища сенатора, и лицо его просветлело: хозяин дома вошел в гостиную. Кипу не терпелось хоть на миг встретиться с ним глазами и по выражению лица понять, исполнилась ли его мечта.
— Прошу прощения, — сказал он жене генерала и направился к Маклейну.
— Ну как? — подойдя к сенатору, спросил он шепотом.
— Ты о чем?
— Насчет комиссии. Как мои дела?
— Что же ты ничего не пьешь? Пошли, выпьем и поболтаем. — И сенатор повел его холлом и по широкой лестнице в обшитую дубовой панелью библиотеку.
— Так как же? Какие новости? — спросил Кип. — Есть у меня шанс?
Сенатор задумчиво прохаживался по ярко-красному ковру.
— Добиться этого будет трудно. Боюсь, более чем трудно.
— Не хотите ли вы сказать…
— Что?
— Что это вообще невозможно?
— Обстановка такова: судья Форд заявил, что выйдет из комиссии и возбудит общественное мнение. А это опасно. Как понимаешь, опасно для нас всех. Начнется чудовищный скандал, — пояснил он Кипу.
Вид у него был печальный. Ведь двери в широкий мир, которые он раскрывал для Кипа у себя в доме, давали Маклейну возможность чувствовать себя творцом — а это чувство было ему остро необходимо; не далее как на прошлой педеле он вновь испытал его, когда один инженер принес проект такой конструкции автомобиля, при которой можно выжать восемьдесят миль в час на один галлон горючего, — просто подарок миллионам людей.
— Я, конечно, мог бы попытаться протолкнуть это дело и полностью убежден, что ты бы замечательно работал в комиссии, но пойми, Кип, для меня это будет политическое самоубийство.
— И вы дадите этому упрямцу судье вас прижать?
— Выяснилось, что против меня целый заговор. И тут бой пойдет в открытую. Что я могу сделать?
— Вот и дадим бой в открытую — дело того стоит. Все нас поддержат.
— К сожалению, я иного мнения.
— Так что же, вы разрешите этому типу над вами победу праздновать? — возмутился Кип.
В эту минуту сенатор походил на мальчугана, который выпустил воздушный шарик, чтобы полюбоваться, как высоко он взлетит, а теперь с грустью следит, как его уносит прочь.
Опустив голову, Кип сидел, беспокойно водя ногой по ковру. И вдруг, не веря себе, поднял глаза на сенатора, так, словно до него только что дошло, что все это значит. Ведь беда не только в том, что ему в работе отказывают, ему отказывают в жизни, какую он хочет себе построить, как всякий свободный человек, не дают осуществить его мечту.
— Сенатор, — взмолился Кип, — вы ведь не смиритесь, правда?
— Я хочу одного… — начал было Маклейн.
— Не ожидал я такого… — прервал его Кип. — Никак не ожидал. Я, конечно, не говорю, что… вы были так добры… тут не ваша вина…
Он подошел к окну, и перед ним открылся город, сбегающий с холма к озеру. Как он его любит… Как хочет наслаждаться его кипучей жизнью, добиться в нем заветной цели, благодаря своим способностям. Там, на холме, над высокими зданиями сияют круги света, а в темных низинах теснятся убогие, приземистые неосвещенные постройки, а дальше, за ними, поднимаются залитые огнями дома-башни. По тем улицам он гулял с Джулией и думал, что цель близка. Город сверкал, манил как волшебный, но Кип понимал: судья Форд преградит ему путь в комиссию.
— Но ведь судья… — проговорил он, запинаясь, — он заходил посмотреть на меня, как любой другой. Нам бы с ним надо приглядеться друг к другу, потолковать, разобраться, какие пружинки заставляют каждого из нас тикать на свой лад. Может, он поймет: все, что он считает таким важным, так же важно и для меня? Как вы думаете?
— Что ж, если тебе удастся уломать судью, — сенатор, пожав плечами, зажег сигару, — тогда другой разговор.
— Но вы же не чувствуете себя побежденным?
— В таких делах не бывает поражения. Это все равно что золото искать: бурят породу, не находят жилу — ищут в другом месте. Тут нет личного поражения. — Он крепко ухватил Кипа за локоть. — Пошли. Возьми сигару, и спустимся вниз.
Сенатор был так благодушен и так надежно защищен в своем большом мире, что Кип с особой остротой ощутил всю ненадежность своего положения. Он уже ничего не смог сказать сенатору, пока они спускались по лестнице. Мысли его занимали судья Форд и воспоминания о том, как тот приходил посмотреть на него, точно все другие, и их разговор. Он не заметил Эллен, которая ждала его в холле одна.
— Привет! — обрадовалась Эллен. — Я уж думала, вы исчезли на весь вечер.
Она стояла и весело улыбалась Кипу. Сенатор похлопал его по плечу, печально улыбнулся и пошел дальше. Его красная шея и пышная седая шевелюра глянцево поблескивали в ярком свете ламп.
— Вы собираетесь вернуться в гостиную и отвечать на их дурацкие вопросы? — спросила Эллен.
— Пожалуй, мне все равно. — Сейчас Кипу не хотелось разговаривать ни с кем, кроме судьи Форда.
— Ну, а когда же мне удастся поговорить с вами наедине?
— Пожалуйста, сейчас, если угодно, — вяло ответил он.
Она повела его в оранжерею, а он, идя следом, даже не смотрел на нее. Ее интерес к нему он считал праздным, она напоминала девчонку, которая бегает за знаменитостью. Они сели, и Эллен почти прильнула к нему.
