— Просто великолепно, — сказал Дженкинс. — Весь город к нам хлынул.

— Что, если они меня на смех подымут?

— Еще чего! Ты же знаменитость. А сам, кажется, до сих пор этого не уразумел.

— А что я должен делать?

— До полуночи я тебя на них не выпущу, понял? Новый год — отличная для тебя рамка. Будешь красоваться в самой гуще новогодней кутерьмы. Подожди тут немного, я приду за тобой.

На улице звучал смех, оживленные голоса, из ресторана доносилась музыка. Там играл негритянский джаз. Сейчас, оставшись наедине с собой, он понял, что не вынесет, если его осмеют. Он прислушивался к глухому стуку своих шагов по ковру, и ему чудилось, что его заперли в клетку. Покой, который он ощутил в комнате Джулии Эванс, казался теперь необычайно прекрасным. Он вспомнил ее рваные туфли и подумал: «Надо бы ей послать пару». И, чтобы отвлечься от мыслей о предстоящем вечере, сказал себе: «Сделаю это сразу, нечего откладывать».

Он надел пальто и шляпу, украдкой спустился вниз и через боковую дверь вышел в переулок. Перейдя на другую сторону улицы, он отправился искать обувной магазин. Мокрые хлопья снега таяли на его лице. Его легкие нарядные туфли тонули в снегу. Изморозь белым занавесом затянула освещенные витрины — в них ничего не было видно, и он уходил от гостиницы все дальше, озираясь по сторонам в поисках обувного магазина, а когда набрел на него, там уже гасили свет. Но он постучал, и его впустили. Он купил пару коричневых туфель на шпильках и отделанные мехом короткие светлые ботики.

— Пошлите их вот по этому адресу, и чтоб с новогодней открыткой. Скажете: от сапожника, ясно? — наказал он удивленному продавцу.

И, посмеиваясь про себя, в приподнятом настроении поспешил в гостиницу. Тщетно махал он проезжавшим мимо такси — в новогодний вечер они все были набиты горланящими, поющими пассажирами. Он кинулся бегом, огромными скачками, шлепая по мокрому снежному месиву, крахмальный воротничок его измялся, рубашка липла к телу. Наконец в снежной дымке завиднелось рубиновое сияние гостиницы, и он услышал музыку.

Незаметно пробравшись сквозь толпу в вестибюле, полном гомона и смеха, он уже поднимался по лестнице, когда на полпути его окликнул Дженкинс:

— Кип! Что это? Какой ужас! Давай сюда пальто.

— А в чем дело?

— Где ты пропадал?

— Покупал туфли.

— Приехал Уиллз, мэр города. С сенатором Маклейном. Это же замечательно! Он вот-вот уйдет. Скорей, мы еще успеем его поймать.

Держась под руку, они сбежали по лестнице.

— Слава богу, — вздохнул Дженкинс. — Вот он, как раз собирается уходить.

Напыщенный толстячок шагнул навстречу, протянул ему руку.

— Мне очень приятно, — произнес мэр.

— Очень благодарен, сэр. Надеюсь, у вас будет счастливый год.

Из ресторана выходила публика, толпилась вокруг них.

— Я весьма горжусь тем, чего мы добились для вас, Кейли, — громогласно заявил мэр. — Вот за это и ратует наш общественный строй. — Мэр благоволил к сенатору Маклейну, с его помощью он нажил кучу денег на акциях золотого прииска. — Как-нибудь заходите ко мне, Кип.

— О, сэр, я буду счастлив.

— В любое время. Думается мне, у вас немало полезных идей касательно условий тюремного быта. — Похлопав Кипа по плечу, с шутливой серьезностью он добавил: — И пожалуйста, в следующий раз, когда вздумаете очистить банк, не забудьте дать мне знать — я составлю вам компанию.

Раздался дружный хохот.

— Конечно, конечно, — растерянно сказал Кип и тоже засмеялся.

— Он молодчина и большой шутник, — после его ухода сказал Кип Дженкинсу. — Как считаете — он всерьез пригласил меня заходить?

— Ну конечно, всерьез. А ты тоже давай всерьез — сходи непременно.

Народу вокруг них все прибавлялось.

— Черт побери, это портит мои планы, — досадовал Дженкинс. — Если ты не зайдешь в зал сейчас — все разозлятся. — Он нервничал. — Сделаем так: проберись туда украдкой, сядь с сенатором и не высовывайся.

Укрываясь за пальмами у дверей, Кип попытался войти в зал незаметно, но увидел, что люди за столиками поднимаются с мест. Он мигом юркнул в укрытие.

— Вот он, за пальмой! — завопил кто-то.

Он оцепенел от изумления, лицо его застыло в кривой растерянной улыбке. Похоже, весь город охотится за ним, а он стоит тут одинокий, беспомощный и ищет глазами сенатора.

— Господи! — выдохнул Кип. — Чего им от меня надо!

Но вот чуть подальше он увидел в зале сенатора Маклейна с Эллен и пожилым человеком — издателем. Как торжествующий волшебник, сенатор, пожалуй, единственный тут близкий ему человек, призывно махал Кипу рукой.

— Мы здесь, Кип, сюда! — звал сенатор.

Пока он шел, весь дрожа от волнения, люди тянули к нему руки, чтобы дружески его коснуться.

— Бог ты мой! — шептал он. — Что же это такое?

— В жизни не видал ничего подобного, — сказал сенатор.

Издатель протянул Кипу руку, а Эллен, чье капризное личико светилось оживлением, тихо проговорила:

— Папа обещал, что вы будете сидеть с нами, и вот — вы тут.

Но он молчал и лишь оторопело глядел на них. Слишком быстро преподносили ему сюрприз за сюрпризом.

— Я виделся с мэром, — сказал наконец Кип сенатору. — Он был очень приветлив. Хочет, чтобы я к нему зашел. Вам что-нибудь известно насчет этого?

— Он был бы глупцом, если б держался с тобой иначе. Ты же разгуливаешь по городу как живое воплощение его программы общественных мероприятий.

— Ну надо же! Сам глава города в меня верит.

Отовсюду, со всех столиков, к нему взывали, сипели театральным шепотом:

— Ну, Кип, поздоровайся с нами!

Он медленно повернулся к публике. Улыбка его была напряженной, почти отчаянной. За столиком позади Кипа рядом с женой сидел кругленький розовощекий грек с густыми черными усами и неумолчно тянул:

— Мии-стер Кейли, мии-стер Кейли!

Лицо грека было таким земным, таким доброжелательным, что Кип вдруг поверил в реальность происходящего.

— Как поживаете? — сказал Кип и подал ему руку.

— Меня зовут Христофулос, Ник Христофулос, я держу кафе, я… я тронут… прямо вот тут. — И он похлопал себя по сердцу.

— Я тоже рад познакомиться с вами, Ник.

— Со мной…

— Ну да!

Грек просиял в улыбке, вскричал:

— Послушайте! У меня идея! Завтра делаю новый сэндвич. Назову его «Сэндвич Кипа Кейли», это будет жест в честь мира, свободы — в общем, нечто… международное. Ну как? — спросил он с важностью.

— Всех своих клиентов отпугнете, — ответил Кип. Но, когда он поднялся и оглядел зал, лицо его засветилось радостью.

— Сюда, Кип! Подойдите к нам! — кричали с разных сторон. — Сюда! К нам!

Гости надевали бумажные колпаки, желтые, зеленые, красные. Пьянели, дули в свистульки. Дженкинс велел ему не показываться до полуночи, но Кип забыл об этом. Он шел между столиками и слышал, что о нем говорили:

— Ну, как он вам показался?

— Видели, какие глаза?

— Собой хорош, это уж точно.

— Дает почувствовать, что он личность, а?

— Может, так оно и есть.

За одним из столиков сидели танцовщица из мюзик-холла и преуспевающий обувной коммерсант Хендерсон, полный, самоуверенный, с большим покатым лбом. Он пригласил Кипа подсесть к ним:

— Выпейте с нами, мистер Кейли.

— Чуть позже, если удастся.

— Моя фамилия Хендерсон. «Туфли Хендерсона». Слышали о нашей новинке?

— Наверняка это отличная модель.

— Туфли на научной основе. Артритом не болели?

— Никогда в жизни.

— Если заболеете, обращайтесь к нам. А я, знаете, сидел, наблюдал за вами, и мне очень захотелось спросить…

— Пожалуйста, мистер Хендерсон, — сказал Кип, делая вид, что его очень интересует и обувь, и их краткая беседа.

— Видите ли, я вот что хотел узнать… не возникает ли у вас иногда желания пойти и ограбить банк?

— Это у него чисто научный интерес, — лукаво подмигнув, добавила его дама.

— Вы думаете: так же как мальчонке не терпится взорвать петарду? — подсказал Кип. — Нет, сэр, у меня теперь другие хлопушки, и они тоже все время взрываются: хлоп! хлоп! Стоит мне только на улице показаться.