— Ого, какая красотка! А шейка! Погляди, Пузырь!

Когда она ставила перед ними чашки с кофе, Пузырь воззрился на нее так бесцеремонно, что лицо девушки залила краска.

— Малышка, — сказал он, — тут же забегаловка, дыра, тележка с колбасками. Для тебя тут не место.

Девушка только молча пожала плечами. Пузырь ухмыльнулся.

— Она у нас гордая, понял?

Кип подумал: наверно, эти юнцы из доброжелательно настроенного к нему окружения сенатора Маклейна, и приветливо им улыбнулся. Белокурый дал девушке бумажный доллар, а когда она положила перед ним сдачу — серебристую кучку монеток, расхохотался. Какое-то время он разглядывал кучку мелочи, а потом вдруг придвинул ее к девушке.

Но едва она протянула к ней руку, как он мигом прикрыл деньги ладонью.

— Э-э-э! — поддразнивал он ее. Она сконфуженно отвернулась. — Значит, подработать на нас желаем, а? — И оба приятеля загоготали.

— Хороша, но, увы, испорчена, — печально протянул Пузырь.

— Пагубная алчность, — добавил белокурый.

— Допивайте кофе, ученые мальчики, — чуть слышно сказала девушка.

Но Кипу захотелось, чтобы она улыбнулась и обратила все в шутку, а не косилась так сердито на прикрывшую деньги холеную руку юноши, словно корила себя за все случаи, когда бывала не прочь завести дружбу с одним из таких франтов.

Перестав смеяться, толстощекий Пузырь подбодрил ее:

— Не обращай на него внимания, он просто скряга.

— Это я-то скряга! — возмутился белокурый. — Да я на деньги всегда плевал, и тебе это отлично известно. Ты меня поражаешь, дружище.

— Ну и отдай их ей.

— Я сказал: деньги презираю. Так и запиши.

— Видишь ли, я никогда этому не верил.

Кип думал, что приятели просто шутливо подзадоривают один другого, собираясь оставить девушке чаевые. Его это забавляло, и он добродушно посмеивался.

— Ну вот что, — сказал девушке белокурый. — Я бы оставил тебе сдачу, но уж очень ты строптивая. Много бы не дал, так, мелочишку. Сердце у меня доброе. Гляди!

Он вынул из кармана четыре монетки по двадцать пять центов и, улыбаясь приятелю, кинул одну в чашку с кофе, а остальные три принялся перебрасывать с ладони на ладонь и позвякивать ими. Тогда Пузырь нерешительно вынул из кармана двухдолларовую бумажку и зажал ее в руке.

В глазах девушки вспыхнул беспокойный огонек, для виду она начала переставлять на полке посуду. Кип ждал с нетерпением, когда же юнцы отдадут ей деньги и он увидит ее удивленную улыбку.

— Взгляни-ка, милая, — сказал белокурый, продолжая перебрасывать свои четвертаки.

Девушка помимо воли чуть повернулась и, опустив голову, косилась на монеты в его ладони, и в этот миг Кипу почудилось, будто этот юнец держит в руке все, чего он, Кип, когда-либо страстно хотел, все, чего жаждал, лежа без сна на тюремной койке, мечтая о свободе, прислушиваясь к грохоту товарных составов, мчавшихся среди холмов. И он повторял про себя: «Ну же, парень, отдай ей деньги, отдай».

— Деньги я презираю, — повторил белокурый. С легким всплеском в кофе нырнула еще одна монетка.

Девушка застыла у стойки, в ней кипела ненависть к ним обоим, глаза выдавали, какое унижение она испытывает.

Кипу вспомнились слова Дэниса: «Безответственные. Бездумные и безответственные». Он знал: именно это роковым образом определило судьбу Стива Коника. И сейчас, здесь, он воочию видел проявление той же бездумной безответственности — девушка смотрела на него с чуть заметной беспомощной улыбкой, как бы жалуясь ему — единственному, кто мог бы тут ей помочь.

— Чьи-то детки вон как выхваляются, — прошептала она.

Но Кипу хотелось все уладить, и он наклонился над стойкой в надежде, что девушка подойдет поближе и он ей скажет: «Не волнуйся, маленькая. Не суди их так строго. Ты перебарщиваешь. Легкомыслия ведь у всех хватает. Они славные ребята, просто слегка выпендриваются».

Белокурый потянулся за сахарницей, насыпал сахару в кофе.

— Вот так, — сказал он и бросил в чашку еще монету, потом опять стал сыпать туда сахар. На лице его блуждала глупая блаженная улыбка. Когда наконец кофе полился через край, он спросил с победным видом: — Ну, Пузырь, что скажешь?

— Ага, подсластил. Это ты в самую точку. Деньги, они сладкие, — заметил Пузырь с комическим глубокомыслием человека подвыпившего. Он сунул в сэндвич между кусками хлеба двухдолларовую бумажку и принялся его есть.

Тут наконец девушка вышла из себя. Задыхаясь от дикой ярости, которая так и полыхала в ее глазах, она вдруг выкрикнула, стукнув кулачком по стойке:

— Пижоны вы несчастные! Умники пустоголовые!

Этот яростный выкрик всех ошарашил. Кип был вне себя от восторга, оба юнца ему уже опротивели. Но приятели продолжали нагло лупить глаза на девушку, и тогда он поднялся, подошел и стал рядом, возвышаясь над ними громадой.

— А ну-ка пошли отсюда, — приказал он, — а то вышвырну.

Он был такой огромный, а лицо его таким свирепым, что юнцы в страхе сорвались с места. Но Пузырь вспомнил о своих деньгах. Испуганно косясь на Кипа, он вытянул из сэндвича бумажку.

— Живо! — гаркнул Кип.

Оба подскочили, метнулись к двери. Кип схватил чашку с кофе и запустил ею им вслед. Чашка упала на мостовую и со звоном разбилась. Из кухни выбежал хозяин-грек, выглянул наружу, увидел испуганные физиономии юнцов. Потом на улице послышался презрительный хохот, и приятели убрались восвояси.

— В чем дело? — спросил хозяин.

— Парочка пьяных ребят, — ответил Кип.

Грек тут же обернулся к девушке:

— Заплатили?

— Заплатили, — ответила она.

— Ну и ладно, пускай убираются. — Грек взглянул на часы. — Уже двенадцать, а? Пожалуй, можешь идти, — сказал он и скрылся в кухне.

Девушка прижалась спиной к полке и стояла так, закрыв глаза и плотно сжав губы. Сдерживая слезы, она вся дрожала.

— Не стоит так нервничать, детка, — сказал ей Кип.

— Да, знаю. Пустяки… Спасибо вам.

— Они клюкнули малость, только и всего.

— Вы-то почему на них кинулись? — спросила она удивленно.

— Может, я ошибаюсь, но, по-моему, вам очень хотелось получить те монетки… Лицо у вас было такое… Я-то знаю, каково это, когда чего-нибудь очень хочется. Со мной тоже так бывало.

— Спасибо, мистер…

— Кейли меня зовут. Кип Кейли, — через силу проговорил он.

— Спасибо вам, мистер Кейли.

Он уставился на нее, не веря, что она о нем не слыхала. Девушка сняла с вешалки пальто и шляпу. Сейчас она уйдет, и вместе с ней исчезнет радость быть неопознанным.

— Я понял — вы тут новенькая, в этой забегаловке, — сказал он поспешно.

— Откуда вы знаете?

— Вижу, как вы с чашками управляетесь. Будто разбить боитесь. Вам надо научиться быстро переставлять их туда-сюда.

— Еще раз спасибо. Я постараюсь.

Она вынула из сумки зеркальце, подкрасила губы, второпях нацепила коричневую фетровую шляпку, небрежно, набок, но Кипу показалось, что именно так ее и положено носить. Потом надела широкое коричневое пальто, больше похожее на весеннее и уж наверняка слишком легкое для этой зимней ночи, но, должно быть, когда-то очень дорогое.

— Можно мне пройтись с вами? — спросил он робко.

— Я живу неподалеку.

— Мне очень хочется проводить вас. — Он произнес это таким серьезным тоном, что она рассмеялась.

Они вышли вместе. Чуть припорошенные снегом осколки чашки и две серебряные монетки лежали в канаве. Северный ветер неистово швырял снег им в лицо, приходилось придерживать шляпу, пригибать голову. Когда они переходили на другую сторону, он взял ее под руку, и у него забилось сердце, как у влюбленного юноши. Так давно он не ходил под руку с девушкой. Сейчас он даже лица ее не видел, только кончик носа; подбородок она спрятала поглубже в воротник пальто. Зовут ее, она сказала, Джулия Эванс.

Ее квартирка на Темпл-стрит окнами выходила на школьный двор. В парадном, у обшарпанной лестницы с медной окантовкой по краям ступеней, она в смущении отступила вглубь, пожелав ему спокойной ночи. Он нагнулся поцеловать ее, но она покачала головой. Даже отпрянула, и он испугался, что теряет ее. Тогда он обнял ее и поцеловал. Отстранившись, она молча смотрела на него и вдруг шлепнула его по лицу сумочкой и побежала наверх.