Хозяйка кипела гневом и ненавистью. Видя это, Абалова шепнула Шуре: «Может, откроемся? Так нужны помощники!»

Так и сделали.

— Вы оттуда? — огорошенно переспросила тетя Наташа. — Наши, значит?

Она и встать не могла от удивления. Спросила: «Ну как, доченька?» Маша думала лишь долю минуты: «Конечно, будем помогать!» Всего два человека, а как усилили разведгруппу! Тетя Наташа, коренная жительница Новоукраинки, проникала легко в места, казалось, напрочь закрытые. Где немцы? Сколько их? Что делают? Отчеты подробные, с пристрастием к малозаметным деталям. Такой же умницей показала себя и дочь, работавшая на элеваторе. Сколько зерна забрали фашисты? Куда повезли? Несколько раз полевые почты высмотрела. Очень точно передавала разговоры, перепалки между персоналом и немцами.

— Нам нужны сведения с железной дороги…

— Сами мы, — ответила тетя Наташа, — не имеем там связей, но вот на одного человека наведем — убеждены, полезным окажется!

Кто он, тот человек? Начальник станции был обрисован со всех сторон. И что до войны делал, и как на нынешнем посту оказался, и каков внешне, чтобы с кем-нибудь другим не перепутать.

Решили рискнуть.

Абалова пошла к начальнику станции Михаилу Ивановичу Сергиенко домой — он обедать приехал. «Помогите с работой!» — взмолилась пришелица. «Вакансия — только уборщица. Согласны?» — «Согласна». — «Завтра приходи в контору, там и решим…»

Так Абалова определилась на станцию. Грязи вычищать много приходилось, зато… Шура каждый день отправляла информацию железнодорожного профиля, добытую мамой Лизой. Вскоре разведотдел приказал: «Требуется развернутая характеристика перевозок — ищите помощника непосредственно из кадровых путейцев». Легко сказать…

Через день, уточнив некоторые сведения, Абалова постучалась в кабинет Сергиенко.

— Что нужно?

— С вами поговорить…

— О чем?

— Сейчас узнаете, — и Абалова подошла ближе к столу. — Товарищ Сергиенко, ваш сын где? Он ведь военный летчик?

— Да…

И резко переменился в лице, ответив, посерел, осунулся мгновенно.

— Не бойтесь, я вреда вам не причиню, но и на вас надеюсь, поэтому и вверяю в ваше распоряжение свою судьбу. Я — советская военная разведчица, и не одна здесь, и мне нужна ваша помощь.

Михаил Иванович слушал, но лицом пока не отходил: страх буквально отпечатался на нем.

— Я ведь не сразу согласился работать начальником станции, я и скрывался, только ничто не спасло, немцы нашли, пригрозили расстрелом… Что теперь будет? Что будет, когда наши вернутся? А ждать остается немного, перевес ясно на чьей стороне…

— Сейчас, Михаил Иванович, не хныкать нужно, не гадать, что будет, когда победим… Если хотите, чтобы Советская власть простила, сын простил — не отвернулся, включайтесь без промедления в работу против врага!

— Я подумаю… завтра отвечу…

Завтрашний день принес вместо ответа подробный отчет: где немцы складируют боеприпасы, горючее — примерное количество всего, во сколько и куда пойдут эшелоны до конца недели, на каких запасных путях будут накапливаться вагоны с так называемыми неоперативными грузами. Шура трижды выходила в эфир, но всего не успела передать. Во время уборки кабинета Абалова получала новые сведения. И так — до освобождения Новоукраинки, до прихода наших войск.

Позже Абалова и Полякова сообщили в разведотделе фронта, что товарищ Сергиенко Михаил Иванович длительное время оказывал им активную помощь. И дали соответствующее письменное подтверждение.

М. И. Сергиенко долго еще трудился в родном городе. Вышел на пенсию. Но дружба с бывшими разведчицами еще больше окрепла. Словно родные стали. Когда встречаются, со стороны кто-нибудь подумает: брат и сестры.

И не ошибется…

Бывают разведоперации как на одном дыхании: ни каких-либо сбоев, ни малейших отклонений от намеченного. Будто по маслу, говорят в народе. Будто… Не всегда, к сожалению, так получается.

…Самолет вылетел без минуты опоздания, по пути особых страхов не было; а вот десант разбросал — потом дней десять собирали. Всякое случалось в войну: и под огонь попадали, и непогода свои коррективы вносила, тут же ничем не оправданная оплошность, просто потеря ответственности. Взять Ксению Абалову и Шуру Полякову — они приземлились в ста метрах от казармы карателей. Напиши об этом в художественном рассказе, скажут: ну и мастера выдумывать. Тут же документальный очерк, к тому же действующие лица живы, при необходимости поправят.

Когда осмотрелись, поняли: чуть ли не рядом гитлеровцы! Как спаслись, как не погибли, и сами по сей день объяснить не могут. То ли густой моросящий туман, затянувший все вокруг, то ли господин случай — ничего иного не придумать.

В других же местах, удаленных друг от друга на двадцать — тридцать километров, эсэсовцы засекли момент выброски десанта. На прочесывание были брошены не только сами эсэсовцы с собаками, но и местная жандармерия. Разведчики, где по одному, где небольшими группами, все же просачивались через заслоны и держались курса, определенного по карте: вот лесное урочище, восточнее города Табор, куда во что бы то ни стало нужно прибыть. Николай Масленников — руководитель, где он? Как потом выяснится, с большей частью десанта. Где Ваня Кухаренко из Сталинграда? Алихан Котиков — узбек? Два Вани — Ваня Узкий и Ваня Ковальчук — земляки, с Черниговщины, где они? Как чувствует себя Габит Жданов, башкир? Ведь в первый раз во вражеский тыл полетел…

Да, начало невеселое… Подруги разговаривали тихо, пытаясь отвлечься, успокоиться. Теперь они были просто подруги — не мать и дочь, как прежде. Теперь они в составе десанта — в легенде нужды нет.

Беда одна не приходит: Шура при падении ногу сильно ушибла, как мама Лиза тогда, под Пятигорском. Ксения Николаевна стащила с больной ноги сапог, осмотрела: «Слава богу, перелома нет, ничего страшного!» В этот момент в стороне за Мнихом, судя по карте, у Мелиховского леса, завязалась ожесточенная перестрелка, значит, наши прорываются, лес — единственное спасение. Уже немного развиднелось, распределен поровну груз с бесценной рацией и всем остальным, надо двигаться: отсюда деревня — как на ладони. Эсэсовцы, лай собак. Наверняка готовится облава. Надо уходить, уходить, пока не поздно!

— Сюда, Шура, сюда! — Абалова, как солдат солдата, поддерживала Полякову, чтобы смягчить боль в ноге, дать привыкнуть к этой боли. Перед ними — вот напасть! — овраг, внизу, уже слышно, ожил весенний ручей; бережок, желтевший глиняным срезом, без деревца, без кустарника. Прижались к мокрой, пахнущей прелью земле, осмотрелись, правее чернела тропинка, вскочили — и на нее. Нельзя терять ни секунды, облава — не шутка, тем более с выдрессированными волкодавами. Полякова призналась: «Сердце колотится вот здесь, у горла, готово выскочить!» Оглянулись затравленно. Пошли, пошли! Тропинка незаметно прыгнула через овраг. Деревьев все больше, больше, теперь от казарм, если и погонятся, ничего не видно.

— Но-о-о! — раздалось неподалеку. Раздвинув ветки кустарника, увидели метрах в пятидесяти от себя двух волов, телегу, старика. — Но-о-о! — Торопил он худых, облезлых своих помощников. На телеге, низкой, широкой, не похожей на наши, лежал внаброс, кучей, навоз. Значит, где-то находится делянка, отвоеванная у леса. Вот и решил старик удобрить ее перед севом. Полякова приняла решение. Выдвинувшись вперед, окликнула неожиданного встречного. К удивлению, он не испугался, слез с телеги, с готовностью двинулся к ним, снимая на ходу рукавицы.

— Наздар, соодружки! — поприветствовал старик. В голосе — дружелюбие, во взгляде — теплота. Не дав им ответить, спросил: — Вы русские падалки? Как это по-вашему — парашютистки? — Крепко пожал девушкам руки. — Уходите отсюда быстрее, здесь опасно, — посоветовал он. Потом, уже от повозки, окликнул, взял что-то, подошел снова. — Возьмите, в дороге пригодится, тут хлеб, кусок сала, луковица.

Под отцовским добрым взглядом легко зашагалось — в глубину леса, прочь от вражеских автоматов и овчарок. Шли быстро. Иногда вдали маячили какие-то подозрительные тени, приходилось соблюдать крайнюю осторожность, запутывать следы.