– Обороняйте дверь, – сказал он глухо. – Я сделаю, что нужно.

Оли сглотнул так громко, что даже я это услышал, пусть и лежал в нескольких шагах от него.

– Ты… ты уверен? – спросил он.

Йоханн ничего не ответил, лишь двинулся к гнезду девицы, развязывая на ходу пояс, придерживавший портки. «Мечом Господа клянусь, – мелькнуло у меня в голове, – в последние мгновения жизни он продолжает думать о наслаждениях!»

Илона тоже увидела, что для нее уготовано, поскольку пыталась крикнуть и отползти в сторону, но кляп плотно сидел у нее во рту, а путы не давали сильно дергаться. Помощник актеров набросился на нее, одной рукой срывая ее кафтанчик, а второй – задирая юбку. Илона пыталась сопротивляться, но он ударил ее по лицу открытой ладонью.

– Остановите его, ради Господа! – рявкнул я, но Оли и Альди даже не подумали двинуться, готовясь к схватке, которая вот-вот должна была начаться.

На подстилке продолжалась беспорядочная возня, я видел только задранные нагие ноги Илоны и прыщавую задницу Швиммера – а также его покрасневшее от усилий лицо.

– Эх, эх, эх, – сопел он, со свистом втягивая воздух.

Наконец оттолкнул Илону и вскочил.

– Не могу, Оли! – крикнул с отчаянием и яростью. – Не могу, дьявол ее подери!

Оли обернулся к нему.

– Что? Что? – спросил непонимающе. Снаружи раздавался топот копыт.

Швиммер подскочил к брату, дернул его за одежду. Вырвал из рук цеп.

– Давай, – сказал лихорадочно. – Сделай с ней, что нужно.

– На помощь! – надрывался я во всю мощь легких. – Господин Лойбе, мы здесь! Быстрее!

Этот зов о помощи не дался мне просто, поскольку, хоть я человек смиренный и скромный, все же обладаю некоторой гордостью. Но я решил, что если уж братья Швиммеры хотят завершить свои земные дела, то после изнасилования Илоны дойдет очередь и до того, чтобы угостить вилами или цепом инквизитора.

Однако, как ни странно, никто не обратил на меня внимания. Йоханн подтолкнул брата цепом.

– Иди, – рявкнул. – Потому как если не сделаешь этого, я убью тебя, Господом клянусь.

Оли неохотно направился к скорчившейся девушке и, когда цеп Йоханна подтолкнул его, упал прямо на нее. Схватился за ее обнаженную грудь. Илона извивалась под ним, но Йоханн отвесил ей пощечину. Илона замерла, и тогда Оли раздвинул ей ноги и, со спущенными портками, навалился на нее. Несмотря на кляп, я услыхал ее исполненный боли крик. Как же сильно Йоханн должен был ненавидеть Лойбе и саму Илону (наверняка потому, что она не хотела быть с ним по своей воле), чтобы в последние мгновения своей жизни сделать с ней то, за что, несомненно, очень скоро заплатит пред лицом Господа!

Не поймите меня неверно, милые мои, насилие – вещь частая в наши неспокойные времена, а у девиц эта штука – вовсе не из мыла и не сотрется от того, что ею попользуется некоторое число мужчин. Но то, что творилось здесь, вызывало у меня как отвращение (учитывая еще и тот факт, что Илона была красива), так и немалое удивление, вызванное столь необычным упорством Йоханна.

Мы услыхали грохот в доски и яростный голос Лойбе:

– Открывайте, мерзавцы! Немедленно открывайте!

А потом, как видно, в дело пошли топоры, поскольку я услыхал характерный стук по дереву. Сарай не выглядел слишком крепким, и я был уверен, что через минуту купец вместе с товарищами будет внутри.

Оли поднялся с неподвижной Илоны и бросился под стену, к цепу. Я же заметил, что брюхо у него в крови, а значит – он таки добился своего.

Упали выломанные доски. Сперва одна, потом вторая и третья. Алди ударил в открывшуюся щель вилами, но кто-то снаружи пропустил зубья и перехватил древко. Йоханн взвыл яростно, но внутрь уже ворвался крупный чернобородый мужчина. Умело уклонился от удара цепом, ушел вправо и рубанул Оли топором. В голову не попал, но почти отрубил ему руку, удар вдобавок оказался столь силен, что Оли отбросило назад: вереща от боли, он рухнул прямо на заржавевшие зубья бороны. Два из них пробили его насквозь чуть повыше пояса и вышли наружу с фонтаном крови и клочьями кишок.

Чернобородый потерял топор, но тотчас выхватил из ножен меч. Двинулся к Йоханну, который, упершись в стену, поводил перед собой серпом. А внутрь уже вскакивал Лойбе и второй его товарищ – лысый, словно колено, крепыш с исчерканной шрамами мордой. Его я узнал: это был один из бойцов тонгов. Значит, купец меня обманул, говоря, что отказался от их помощи…

Лойбе швырнул крупный – с кулак – камень и попал Швиммеру в лоб. Йоханн с глупым выражением лица упал на колени и оперся на серп. Лойбе оттолкнул замахнувшегося чернобородого и прыгнул к актерскому помощнику. Повалил на землю и, выхватив из-за пояса нож, несколько раз ударил бедолагу прямо в грудь. Йоханн из последних сил дернулся, хватая купца за глотку. Но это никак не могло ему помочь. Лойбе, не обращая внимания на руку Йоханна, продолжал бить ножом – из-под клинка брызгала кровь. Ударил Швиммера раз пять или шесть, прежде чем тот отцепился от шеи купца и замер, сжав руку в кулак.

Лойбе встал, весь в крови, будто вот только что зарезал свинью – с лицом, искаженным яростью. Двинулся в сторону Илоны, шатаясь, будто пьяный.

– Не сделали… Ничего тебе не сделали? – спросил хриплым, прерывистым голосом.

Она не ответила, но он и сам уже все увидел. Разорванный кафтанчик, задранную юбку, голые ноги и кровь на одежде и на теле.

– Не-е-е-ет! – закричал с таким отчаянием, будто его пытали раскаленным железом. – Не-е-ет! Мое будущее, моя надежда, они не могли этого сделать!

Он упал на колени и принялся рвать волосы на голове. Я всегда полагал, что выражение это – лишь удобная и красивая метафора, чтобы рассказать о чьем-то страдании, но здесь собственными глазами видел, как Лойбе, воя, будто волк, рвет волосы на голове. Потом он воткнул ногти в пол и, заглушая все безумным скулежом, принялся стучать головой в землю. Наконец лысый помощник не выдержал и ухватил купца за плечи. Силой поднял его на ноги.

– Тихо, тихо! – Но голос его не звучал успокоительно. – Бежим-ка отсюда на хрен! Неизвестно, кто еще заявится…

Старик Лойбе отряхнулся, потер лоб, но все еще выглядел словно безумец: волосы растрепаны, потное красное лицо, надорванное ухо, из которого стекал ручеек крови, и мокрая от крови же одежда. Некоторое время он глядел на мертвого Йоханна Швиммера – глазами, налитыми болью и яростью, – а потом его взгляд переместился на меня.

Когда я увидел глаза Лойбе, что-то подсказало мне, что слова его не будут звучать как: «Чего ждете? Развязать инквизитора!». И действительно – они так не звучали.

– Убей его! – бросил он чернобородому, который как раз вытирал окровавленный клинок об одежду мертвого Оли.

– Отец, он пришел меня спасти! – крикнула Илона, и я был удивлен, что весь ужас, который с нею случился, не лишил ее, во-первых, способности разбираться в ситуации и, во-вторых, достойного похвалы сочувствия ближнему.

– Молчи, паршивая девка! – крикнул купец, и Илона снова упала на спину, будто ей отвесили пощечину.

Чернобородый лишь засмеялся, ощерив выкрошенные зубы, и подошел ко мне. Ткнул мечом, держа его двумя руками так, будто собирался воткнуть клинок в пол. Я охнул от боли и сделался недвижим, а он вытащил окровавленное острие.

– Готово, – засмеялся. – Сделано…

Я не намеревался подавать ни признака жизни, хотя остался после его сильного, пусть и неточного удара, в живых. Мне удалось так выгнуться, что острие вошло между рукою и грудной клеткой. Конечно, клинок порядком меня поранил; и рука, и порезанный бок дьявольски болели. Тем не менее убийца был уверен, что проткнул мне сердце, а широкий плащ, который на мне был, не давал рассмотреть все как следует. Такого рода уловкам нас обучали в Инквизиториуме: как обмануть врага, как притвориться тяжело раненным или убитым, как лечь так, чтобы удар не затронул жизненно важных органов. Конечно, ударь чернобородый топором или реши нанести секущий, а не колющий удар, меня бы ничего не спасло. Но, к моему счастью, он был то ли неопытен, то ли измучен погоней и боем.