Лазарев быстро просмотрел десяток листов убористого текста.

— Добрая записка, он в самом деле дает дельные советы, послушай: «Дабы с большим успехом приступить к пресечению сего зла, должно, по мнению моему, те места абхазского берега, у коих более производится торговля и контрабандные суда могут останавливаться с большею безопасностью, занять укреплениями, а вместе с построением их увеличить и число крейсеров, тогда совокупным действием войск и судов всякое сношение турок с горцами может прекратиться в весьма короткое время… Чтобы уничтожить и самую отдаленную надежду контрабандистов достигнуть когда-нибудь абхазских берегов и прекратить разбой черкесских галер, должно необходимо между Гаграми и Анапою построить, по крайней мере, еще пять укреплений, а между мысом Кодором и крепостью Редут-кале хотя одно укрепление».

— А вот и места дислокаций таких укреплений показывает Полянский, начиная от Суджука. — Комфлотом протянул бумаги Авинову. — Сними-ка копию, а саму записку направим светлейшему князю, пускай задумается. Авось светлые мысли набредут в головы наших кабинетных начальников. А с Полянским, видимо, придется основательно заняться в Севастополе. Думающий офицер.

Пять лет крейсировал Полянский у кавказских берегов. В прошлом году турки приноровились. Вместо больших судов к берегам Абхазии и Кабарды устремились юркие, остроносые небольшие палубные лодки. Мелкосидящие суда поднимали до пятисот пудов груза, сторожко пробирались вдоль побережья, а завидев наш патрульный корабль, прятались в бухточках или заходили в устья многочисленных речушек. Здесь их забрасывали зелеными ветками или рыбацкими сетями. Оставив в условных потайных местах оружие, контрабандисты загружались местными товарами и всегда самым ходовым грузом — русскими пленниками и проданными в гаремы черкешенками. За прошлое лето у абхазских берегов побывало по крайней мере двести турецких лодок, а участок от Анапы до Редут-кале патрулировал всего один бриг из Севастополя.

Чтобы поправить дело, Лазарев выпросил деньги на строительство двух быстроходных корветов и семи маневренных тендеров, ускорил спуск на воду и достройку таких же подвижных иолов.

Наезжал сам, посылал Авинова в Севастополь проверять готовность кораблей для патрулирования, укомплектованность экипажей довольствием и всем положенным.

Летом 1834 года в Черное море, к берегам бухты Цемес в Суджук-кале, наведался на яхте «Тюркауз» небезызвестный капитан Лайонс. Визит был, естественно, тайный. На берег съехали два турецких агента, выгрузили оружие. Лайонс передал какие-то бумаги. Это были тайные послания из Константинополя от Сефир-бея, главного предводителя горцев в Турции. Он «возбуждал их к восстанию, не покоряться власти России, обещал им скорую помощь со стороны Турции и Англии… имел переговоры с оседлыми в Суджуке турками и черкесами, повторял несколько раз, что измерил почти во всех лучших местах от самого Редут-кале дно морское до Суджука и видел вблизи весь берег абхазский». На яхте его сопровождали три европейца. Они выходили в море и через несколько дней вернулись. Как потом рассказывал старшина черкесский: «Капитан, осмотревши со всей внимательностью Суджукскую бухту, отправился потом сухопутной дорогой к Анапе и, посетивши будто бы некоторые аулы, гостил у турок всего три дня, осматривая неоднократно в сие время в подзорную трубу окружные места Анапы. По возвращении же в Суджук неизвестно для какой цели были будто бы им приглашены некоторые из черкес и турок на яхту. Затем капитан, отблагодарив их за хороший прием в Цемесе какими-то подарками и взявши какую-то от двух турок бумагу для доставления в Анатолию, расхваливал им при прощании отличные дела египетского паши…»

Царь подчинил все крейсирующие у берегов Кавказа суда флотскому начальству. Раньше ими командовал сухопутный генерал из Тифлиса, что приводило к разногласице. Всю зону патрулирования Лазарев разбил на две части. Суда стали снаряжать крепкие, надежные. Состав отрядов менялся, кораблей не хватало, но командующий умудрился посылать один фрегат под флагом контр-адмирала, два корвета, два брига, шхуны и тендера. Служба налаживалась, не дремали и супротивники. Бутенев сообщил Лазареву, что Лайонс опять собирается навестить Черное море. Командующий флотом передал указание контр-адмиралу Кумани не пускать англичанина в Севастополь.

…В конце июня на внешнем рейде Севастополя замаячил английский бриг «Мискиеф» под военным флагом. На вопрос карантинной службы Лайонс сообщил, что на борту двадцать восемь англичан и два грека, идет для практики в Одессу и хочет отстоять карантин в Севастополе.

Бригу не разрешили стоянку, он ушел в Одессу. Однако через несколько дней он скрытно появился у Севастополя и все-таки сумел, видимо вечером, пробраться в Севастопольскую бухту.

Возмущенный Лазарев отчитал за расхлябанность контр-адмирала Кумани, тот оправдывался плохим состоянием судов. Свое мнение о Лайонсе командующий сообщил Меншикову: «Поступок его в Севастополе вопреки всем карантинным правилам заслуживал бы пулю, если бы не в самого его, то, по крайней мере, сквозь гичку, на которой он ездил; но худые, покамест, гребные суда, которые его не догнали, а к тому же и вообще дурное образование наших карантинов и неопытность командира брандвахты в подобных случаях были счастливой для г. Лайонса причиной, что он отделался без дальних хлопот…»

Впредь, чтобы было неповадно, отдали по флоту приказ: любое иностранное судно, приблизившееся к Севастополю «без предварительного на то дозволения от нашего правительства, должно быть отгоняемо стрелянием с крепости ядрами…».

Патрулирование у берегов Кавказа каждый год подкреплялось новыми кораблями. Среди них выделялся фрегат «Силистрия» капитан-лейтенанта Павла Нахимова. Только что спущенный на воду фрегат достраивался в Николаеве под присмотром нового командира. Недавно он прибыл с Балтики. Поселился во флигеле дома главного командира флота, вместе с друзьями-товарищами — Корниловым, Путятиным, Истоминым, Панфиловым, Матюшкиным. Давние приятели не раз просили его рассказать о случае в эскадре Беллинсгаузена. Павел все отнекивался, но все же пришлось разговориться. Случилось это осенью 1833 года, он тогда первую кампанию командовал фрегатом «Паллада».

…Пасмурной осенней ночью эскадра под командой вице-адмирала Фаддея Беллинсгаузена сбилась с курса. Посвистывал в снастях крепкий ветер, моросило, один за другим находили шквалы. Командир «Паллады» все время сам вел счисление и делал прокладку курса. Вдруг на мгновение прояснело, он успел запеленговать маяк и точно определить свое место.

«Эскадра идет на камни, — молниеносная мысль обожгла Нахимова, — а адмирал почему-то не дает сигнал о повороте».

Нахимов еще раз проверил расчет — ошибки нет! Он крикнул лейтенанта Алферьева, только что сменившегося с вахты, с ним еще раз определил местоположение и окончательно убедился в правильности расчета. Не теряя ни минуты, приказал сигнальщикам поднять сигнал кораблям эскадры: «Флот идет к опасности!» — и тут же стремительно отвернул на новый галс. В кильватере «Паллады» шел корабль «Память Азова». Там приняли тревожный сигнал с «Паллады», и «Память Азова» сразу изменила курс. Вскоре сигналы заметили с других судов. На одном из них раздался тревожный выстрел. Наконец-то и флагман отозвался пушечным выстрелом. Эскадра была спасена от катастрофы. Лишь головной корабль «Арсис» не успел отвернуть и выскочил на камни…

Лазарев знал эту историю из письма брата. Андрей командовал отрядом кораблей на Балтике. Ему поручили отбуксировать выскочивший на мель «Арсис» для ремонта в Кронштадт.

В Николаеве Нахимов обустраивал «Силистрию», а в Севастополе капитан-лейтенант Федор Матюшкин дневал и ночевал на верфи. Там на стапелях достраивали корпус его фрегата «Браилов». Весной в Севастополь наведался Лазарев.

Матюшкину сослуживцы вскоре дали прозвище «Гуманитарист» за его человеколюбивое отношение к матросам. Часть офицеров втихомолку усмехалась над его чудачествами. Вот и сегодня, придя поутру на верфь, Федора встретил один из них и, поздоровавшись, спросил: