Олег прямо — таки взбесился от этой фразы:
— Дурика гнешь, или вправду — святая наивность?.. Ну ладно, Васе можешь давать сколько хочешь, не повредит, а я в этом плане чист, как евнух из ханского гарема. С моря да опять — в море. Мотай бинт!
Осколок тонкого стакана полоснул не глубоко, и, обмотав растопыренную пятерню матроса, которой привольней было бы разгибать среднего размера якоря, чем выполнять работу нежного свойства, отпустил Олега восвояси. Пусть крутит магнитофон свой, наслаждается поп — музыкой. Справлюсь, мол, как-нибудь сам и с посудой, и с выпечкой. Привыкать ли!
В дверях дневальный обернулся, весело потряс головой:
— Ну ты даешь, лекарь!
— Не болит? — самого Виктора смех разбирает уже. — Надо ж так!
— Зарастет, как на собаке. Слава богу, не в тропиках…
А наутро смех — по всем палубам. Не утерпел, ясное дело, Олег, «посекретничал». А корабельному народу — позубоскалить — хлебом не корми.
Но Вася-то при чем? А навалились на Васю… Мытарят Милована к делу и не к делу, проходу не дают:
— Самолечение чревато последствиями, особенно в холодном климате!
— Чего пристали? Ничего у меня и не было…
— Принеси справку санчасти…
— Старики! Да я совсем забыл о радиограмме! — сказал за обедом Сокол.
— Огласи, огласи, Николай, давно вестей хороших с берега не было.
— А и правда — с берега, точнее с мыса, прямо из яранги уважаемого папаши чукотских красавиц. Ты уж прости, Вася, тебе в руки велено передать, да какие секреты, старик. Мы все одна семья! — и Коля оглядел слушателей. — Так вот, будущий тесть радирует, — Коля достает из кармана сложенный вчетверо листок, разворачивает. За столом притихли, ожидая потехи. — Ну, поклоны, ясно, я для краткости опускаю, тут все чин чином, а далее…
Вася крутнул головой — «давай, мол, вали!» — демонстративно работая ложкой.
— Однако, жениху Василию, пишет будущий тесть… Вникните — Василию, жениху! Подарю… нет, тут другой термин — благословлю табун олешек штук тыщу и еще одного олешка белой масти…
— Ого! Как на белом коне въедете под венец! — подали реплику.
— Тыщу и одну ночь устроят тебе, Вася.
— Тиха — а! — продолжал ломать комедию старпом. — Тут еще с абзаца, с красной строки, матерыми буквами присовокуплено… А ежели у Василия какая дурная болесь в организме была раньше, то, однако, пущай не тревожится, а пущай для верности возьмет справку у кока…
Хохотать бы и Виктору вместе с братвой. Но он захлопнул амбразуру: пусть потешатся в свое удовольствие! Натешились, нагоготались, ушли. И тут сам Вася в дверях камбуза.
— Кока не бить, Вася!
Вася угрюмо сосредоточен, рубашка, как всегда, на верхние пуговицы не застегнута, глядит упрямо, со злинкой:
— Фасон давишь? А эти фраеры дешевят, раззявили варежки…
Не выдержал Виктор:
— Ша, Вася, ша! По фене ботать я не умею, но если тоже покачу бочку, перетасую всю наглядную агитацию, кусок к куску не соберешь…
— Ого! — изумился и остыл вдруг Милован. — На каменку тебе плеснули, что ли? Я ничего такого и не имел в виду. Просто думал, это между нами, все мраком уже покрыто.
— Прости, Вася. Нечаянно проговорился… Я ведь и правда думал, что таблетки от столбняка.
— От столбняка! Ха! — и ушел неулыбчивый Вася к своим дизелям.
Виктор посмотрел ему вслед: что-то изменилось в Васе — угрюмом, настороженном, — не тот уже парень, что пришел на борт «Северянки» в Тобольске.
Мнилось Виктору, что и адъютантской привилегией у Борисова стал Вася тяготиться. Пристальные же разговоры и Васин интерес к «чукотским миллионершам» — рядовой палубный треп, который стоит разве что здорового смеха крепких молодых мужиков. Дело в другом. Недавно Пятница обмолвился, будто Вася решил остаться работать на станции, на зимовку остаться! «Вася — на зимовку? Что-то новое!» — подумал Сапунов.
Все рвутся по домам, а тут — зимовка!
И коку хочется домой, черт побери!..
Виктор поднялся наверх. Что такое? Носятся — свеженькие, выбритые до глянца. Хрустально — крахмальные сорочки сияют в отворотах полушубков. Да, конечно! Это ж незапланированный заход в Тиксинскую бухту. Начальник экспедиции передавал с ледокола: нужен водолазный осмотр станции. Значит, будет возможность постоять на твердой, не уходящей из-под ног, земле. Будет ли?
Видны берега, сопки. В лучах низкого солнца они отливают красной медью. Приближаются, растут, проникая в грудь не познанными еще ощущениями.
— Лучшее плавание — это возвращение на берег! — чуть ли не торжественно произносит старпом.
Господи, куда и делась недавняя «Васина история»! Забыли, начисто забыли…
А Олег, вчерашний дневальный… Ба — а, что сталось с Олегом? Забинтованный палец его, прямые, длинные, пшеничного оттенка волосы — узнает Виктор, а вот все остальное… Новенькие, постиранные для фасона джинсы, замшевая на меху куртка с набором искусно выполненной бахромы на рукавах, чугунного веса «колеса» — полуботинки… Персонаж из ковбойского боевика! Еще б пару устрашающих кольтов какого-нибудь двадцать второго калибра…
— Олег, ну ты красавец! — с наигранным восторгом произнес Виктор.
Олег кивнул на огненные сопки:
— Как на картинах Рокуэлла Кента! Впечатляет, а? За такие минуты в жизни, знаешь, не жаль и поболтаться в море. За такие минуты…
Подошел Вася Милован.
— Собирайся! — сказал Вася. — Собирайся, тебе говорю, Витя. Давай ключи от камбуза…
Вот сейчас ледокол бросит якорь, подтянет к своей корме станцию. К берегу пойдет «Решительный». А может, спустят катер с ледокола.
— Давай ключи, — настаивает Вася.
Да, конечно, лучшее плавание, когда моряк сходит на берег.
7
Гена Бузенков обнаружил в море Лаптевых неизвестный остров. Сенсационное географическое открытие второй половины двадцатого столетия случилось на исходе девятого дня сентября на траверзе правого борта и было зарегистрировано в вахтенном журнале как мыс Святой Нос.
Гену это огорчило. Не поверив матросу — помощнику вахтенного начальника, скрипевшего перышком в амбарной книге, Бузенков, подойдя к карте, начал доказывать свое:
— Если принять во внимание и в расчет скорость в десять узлов, совершенно чистое море и время нахождения в пути, то с левого борта сейчас должен быть остров Столбовой. Так? А у нас земля — справа! На карте ее нет! В подтверждение добавлю, что через пять — шесть часов хода мы спокойненько можем любоваться Ляховскими островами, входя в пролив Санникова. Может быть, это и есть мифическая земля Санникова? Тогда где остров Столбовой?.. Посмотри на карту.
Вахтенного матроса это забавляло.
— Вычислил! — усмехнулся вахтенный матрос, но отчего-то и сам неловко заерзал на стуле.
— Нет, я решительно заявляю, ошибки быть не может. Пожалуйста, могу принести логарифмическую линейку, и мы проверим точность расчета!
В рубке появился капитан Глебов.
— О каких расчетах речь? — спросил он, с любопытством уставясь на взъерошенного моториста.
— Да вот, Павел Сергеевич, — обрадовался поддержке матрос, — новоявленный Колумб объявился. Я ему русским языком объясняю, что мы находимся на траверзе Святого Носа, а он новые земли, видите ли, открыл…
— А что? Может, и вправду? — не смутился капитан. — Бывает и в наше время! — Глебов в хорошем настроении, принял душ, побрился. И после вчерашнего осмотра станции доволен: подводная часть — ни одной серьезной вмятины. — А что, бывает, открывают и материки… — Капитан посмотрел в бинокль на мерцающий вдали осколочек суши, отметил ход ледокола, который на длинном тросе вел электростанцию в пролив Дмитрия Лаптева.
Экспедиция избрала на этом участке путь короче: капитан «Буслаева», рискуя прихватить мелководье, отказался от проторенной дороги между землей Бунге и островом Малый Ляховский, где основной курс караванов Великого Северного морского пути. Не знал Гена Бузенков, свято доверившийся условным обозначениям мелкомасштабной ученической карты, что начальство экспедиции собралось «обхитрить» возможные скопления пакового льда.
