Заскрипела дверь, и из сруба вышел Иванушка с большой, похожей на весло поварешкой. По дороге он снял пучок травы, залез на помост и долго помешивал варево. Потом, наморщив лоб, осмотрел пучок, отделил травинку, остальное бросил в котел. С хлюпанием лопнул большой пузырь.
— Три-четыре! — заорал Ворон над ухом Нури.
Жар-птица вздрогнула, распустила крылья с малиново светящимися подмышками и уронила в котел свое зелье. Только теперь Иванушка заметил гостя.
— Мир вам, мастер Нури. Садитесь, прошу.
— А что в котле? — шепотом спросил Нури. — Видимо, живая вода, а?
— Сие тайна великая есть. — Иванушка шуровал мешалкой. — Но вам как гостю скажу: обычный первичный бульон. Состава его действительно никто не знает. А только, как написано в букварях, из него все вышло…
Он принес и опустил в котел одним концом шершавую доску, оперев ее на край.
— Ага, — обрадовался Нури. — Понятно, полезем в котел омолаживаться… Мне уже пора, да?
— Нет, — Иванушка не поддержал шутки. — По доске из котла вылазит что получилось. Ну а ежели оно совсем маленькое, то дуршлагом вылавливаем.
— Живое?
— Чаще все же семена. И вот тут гадать приходится, то ли в землю закапывать, то ли на ветер пустить, то ли в ручей кинуть. Экспериментируем. То ли птице дать склевать? А ежели колючее, то куда цеплять для дальнейшего разнесения, то ли на хвост собачий, то ли на бок телячий?
— Скажите, какие сложности!
— То-то. И какой тут фактор влияет, никто сказать не может. Действуем методом ползучего эмпиризма при полном отсутствии теории. Я бы сказал, методом научного тыка.
— И не знаете, что получится?
Иванушка отставил мешалку, усмехнулся.
— А вы, Нури? Вы всегда предвидите последствия своих действий? Хотя бы в деле воспитания? Не отвечайте — это я просто так спросил. Если метод не формализован, то предвидение результата — дело статистики, а в биологии, как и в воспитании, флуктуации способны исказить любую статистику. В общем-то, это меня мало трогает: не терплю формализации. Как и вы, да? Иначе с чего бы вы из кибернетики, из царства формальной логики, ушли в столь не детерминированную область деятельности, как воспитание? Не отвечайте, это я просто так спросил… Что больше всего пленяет меня в гносеологии, так это идея о бесконечности познания. Как это утешительно — не все знать. Вот видите, я дуршлачком снимаю пену с навара и — на холстинку ее. Высохнет — будет коричневая пыль. Ан нет, не пыль это! Пыльца. Махнет Дракон крылом — вихрь будет, разлетится пыльца и на окрестные цветы осядет, а что из того выйдет — и сказать никто не может. А мы потом ходим, смотрим и удивляемся, а что чему причиной — того не знаем.
— Идите к черту, Ваня… Вы мне так мозги заморочили, что я и впрямь поверил. Мне говорили, что у вас здесь те же установки, что и в остальных лабораториях ИРП. Только методики, подозреваю, у вас другие. Я бы сказал, не совсем корректные…
Из кустов появился некто грубый и ужасный обличьем, босиком и в переднике из меха чучундры.
— Дядя Митя, и вы тут! — воскликнул Иванушка. — Вот не ждал. А что, опять на болото лазили, да?
— Об чем ты? Буде болтать при людях.
— Поздоровайтесь с гостем, дядя Митя. Это воспитатель дошколят Нури из ИРП.
— А я Неотесанный Митяй. Леший, значит.
— Настоящий? — Нури пожал твердокаменную пятерню, удивляясь ее силе.
Леший не ответил на вопрос, он разгладил бороду, посыпались зеленоватые искры.
— Трещит, проклятая. Потому — все вокруг электризовано. От бороды наводки, работать невозможно. Кругом помехи. — Неотесанный Митяй засопел, полез в карман передника и стал что-то перебирать мосластыми пальцами на черной своей ладони.
— А сбрить? — не подумав, предложил Нури.
Неотесанный Митяй долго смотрел, как лопаются в котле пузыри.
— Пусто тут у вас, — ни на кого не глядя, молвил он. — Отойду вот в сторонку, семечко посажу, а? Интересуюсь задать вопрос: и за каким лешим тебе, Ванюшка, воспитатель понадобился? Это ж надо — сбрить…
— Ну, не всяко лыко в строку, дядя Митяй. Непривычный он к нам. А так ничего. Алешка говорит — чист сердцем…
— Чешите грудь. Старик Ромуальдыч вон тоже чист, а толку?
— Нури — кибернетик. Один из лучших кибернетиков планеты.
Леший пригляделся к Нури и вроде как помягчел. Он полез ковшиком в бадью, пошаркал по дну, ничего не достал и вздохнул:
— И на ночь не хватило, не надоишься… Кибернетик — это хорошо. Это для нас в самый раз. Ежели у тебя, Ванюшка, в котле семена возникли, дай немного, а?
— Дам, конечно, как не дать.
И снова озноб пробежал по спине Нури, и он, не поворачиваясь, почувствовал горячее дыхание Дракона. От кустов донесся вопросительный рев:
— Уууууу?
— Что «у»? — могуче закричал Неотесанный Митяй. — Будет тебе «у» после третьего кочета. И не вибрируй перепонками, тоже мне — пугало!
Дракон удалился. Нури понял это по наступившему в душе покою. Где-то неподалеку слышались громкое сопение и стук, словно скелет падал с сухого дерева, но эти звуки после Драконова присутствия просто ласкали слух.
— Вы б шли, дядя Митяй. А то как бы ваши рогоносцы не повредили друг друга. Слышите, опять дуэль затеяли.
Леший сложил семена в карман передника, тяжело поднялся.
— И то… Пойду. Только не рогоносцы это, Ванюшка, сколько можно говорить. Единорог, самый благородный зверь из живших на земле.
— Бадейку-то заберите, второй кочет уже кричал.
— Сам знаю. Эх, не по специальности вы меня, чешите грудь, используете. Ладно, пойду… А вы, Нури, видать, к нам надолго. Еще, выходит, свидимся.
— Что значит надолго? — спросил Нури, когда Леший ушел. — Как это надолго?
— Э, сколько захотите, столько и пробудете. Вот вы тут о некорректности методик говорили. Вы что, и в генетике специалист? Разбираетесь в трансцендентных мутациях?
— Не сподобился, — хмуро буркнул Нури.
— Не сердитесь, просто я хочу сказать, что неизвестно еще, чьи методы лучше. Вы там бьетесь над восстановлением исчезнувших реальных форм, а все равно вынуждены часто удовлетворяться похожестью, внешним сходством. Так ведь? Ибо если утерян генофонд, то воссоздать животное уже невозможно. Природа-то миллионы лет тратила. А мы… За сотню лет уничтожили, а за десяток восстановить хотим… — Иванушка склонился над котлом, заработал веслом-мешалкой.
— Не узнаю я вас, Ваня, — задумчиво произнес Нури. — У нас там вы вроде совсем другой были и по-другому речь вели.
— Образ обязывает, сложившийся в детском сознании стереотип. Иванушка как-никак… Хотя, с другой стороны, известен и Иван-царевич. — Тут речь Иванушки потеряла стройность. Словно спохватившись, он забормотал: — Не нам судить, сами в эгоизьме погрязли, в самомнении… Нам, на приклад, легче, ибо мы не ведаем, что творим. Потому — люди мы простые. От этой, от сохи, выходит.
— И Ромуальдыч от сохи?
Иванушка подождал, пока Нури отсмеется.
— А что? Ромуальдыч, между прочим, обеспечивал. Он и сейчас еще вполне может.
Раным-рано сидел Нури на крылечке избы, в которую его определили жить. Крыльцо, еще влажное от росы, выходило прямо на улицу поселка. Нури уже вымылся по пояс колодезной водой, на завтрак выпил малый ковшик драконьего молока и вот сидел, прислушиваясь к новым ощущениям. Кровь бежала по венам, и он чувствовал ее бег, мышцы просили дела, а мысли возникали четкие и добрые. Еще когда Нури только досматривал предпробудный сон, неслышно прибежала Марфа-умелица, прибралась в горнице, задала курам корм, что-то мыла и чистила, хлопотала и так же не-елышно исчезла, ушла по своим делам.
Редкие прохожие здоровались с Нури, говоря: «Утро доброе, воспитатель Нури!» И Нури отвечал: «Воистину доброе».
Было слышно, как на заднем дворе Свинка — золотая щетинка рылась в приготовленной для удобрения огорода навозной куче — конечно, в поисках жемчужного зерна, а что еще можно там найти? На коньке соседней крыши вездесущий Ворон, склонив набок голову, слушал песню скворца. Допев, скворец слетел на грядку, где его ожидали дождевые черви.
