Ираклий обернулся к Луке:

— Иди сюда, не бойся.

— А я и не боюсь! — ответил Лука, переходя улицу.

— Что у тебя с ним за счеты?

Лука пожал плечами.

— Драться не побоишься?

Лука смешался.

— Ты грузин?

— Грузин… — ответил Лука.

— Как тебя зовут?

— Лука.

— А ну, пойдемте подальше, — обратился к обоим Ираклий.

Они прошли шагов пятьдесят. Ираклий остановился возле каких-то ворот и заглянул во двор. Лука невольно посмотрел туда же: подворотня и двор были пусты, никого не было видно.

— Ступайте и деритесь… — сказал им Ираклий, а потом обернулся к Луке: — Дай мне портфель, я подержу.

— С кем это я должен драться, неужели с ним? — засмеялся Чернявый. — Ведь если я его стукну разок, он ноги протянет! — Он сжал правую руку в кулак и медленно стал ее сгибать. — Ты посмотри, какие у меня мускулы?

Никогда в жизни у Луки так быстро и так сильно не колотилось сердце. Он побледнел, руки обмякли и повисли как плети. Когда противник с вызывающей смелостью вошел в ворота, Лука нехотя передал Ираклию портфель, успев при этом подумать: «Дать бы сейчас отсюда деру, а после сюда ни ногой, никогда в жизни!» Но не такой он был трус, чтобы поддаться этому позорному желанию.

Лука вошел в темную подворотню и приготовился к драке. Взглянув на противника, он подумал, что этот наглец, должно быть, еще никогда ни с кем не дрался. Он так смешно дергался и так неуклюже размахивал кулаками, что на какое-то мгновение Луке даже стало его жаль. Но он не стал мешкать, размахнулся и ударил кулаком в ненавистное лицо Чернявого. «Ой мамочка!» — взвыл тот и выскочил на улицу. Лука хотел дать ему пинка под зад, но едва достал убегавшего носком ботинка.

А сегодня, с опозданием явившись в школу, он обнаружил Ираклия, того самого «кореша», в собственном классе, смущенно сидевшего на последней парте. На перемене никто не вышел из класса, так как всех интересовал великовозрастный новичок, и все исподтишка его разглядывали.

Завидев Луку, Ираклий просиял и поднялся ему навстречу.

— Здорово, Лука!

— Здравствуй!

— Как живешь?

— Потихоньку.

— Ты больше не встречал того?

— Нет.

— И не встретишь. Второго такого труса на нашей улице нет и не было.

Одноклассники совсем опешили от того, что у Луки объявился такой дружок. Лука и Ираклий моментально поняли это, и свои прежние отношения, не сговариваясь, окружили еще большей таинственностью.

— А ты не видел его? — спросил Лука.

— Нет, не видел, — многозначительно улыбнулся Ираклий.

— А я бы очень хотел с ним встретиться.

— Да у него против тебя кишка тонка!

Весь класс, затаив дыхание, прислушивался к их беседе.

— Пошли во двор, покурим, — предложил Ираклий.

— Я не курю.

— Точно?

— Точно!

— Хотя да, я и забыл, что ты не куришь. Ну ничего, идем со мной просто так.

— С удовольствием, но мы не успеем, сейчас звонок будет.

— Правда?

— Да, сию минуту.

— Тогда пойдем на большой перемене.

Ираклий поднял руку, уже было взявшуюся за карман, и похлопал Луку по плечу.

Вскоре прозвенел звонок, и в класс вошел учитель грузинского языка и литературы Закария Инцкирвели, тщедушный седой старичок в золотом пенсне на большом, с горбинкой, носу. Закария Инцкирвели был старым педагогом, преподавал греческий и латынь в одной из тбилисских гимназий, но после изъятия их из программы взялся за родной язык и литературу. В нынешнем году его назначили классным руководителем, и он старался быть всегда строгим и справедливым. Справедливость его была признана всеми, а вот что касается строгости, то ребята быстро раскусили, что она была показной, и изрядно распустились, хотя и продолжали уважать старого учителя за его справедливость.

Инцкирвели, не читая списка, заметил новичка.

— Как твоя фамилия? — спросил он, садясь за свой стол.

Ираклий тотчас поднялся и вежливо ответил:

— Девдариани, уважаемый учитель.

— Имя?

— Ираклий.

— Кем тебе приходится Шалва Девдариани?

— Никем.

— Хороший человек был Шалва… Из какой школы тебя перевели?

— Из двадцать пятой.

Весь класс жадно внимал этому диалогу, всех без исключения интересовала биография новичка.

— Судя по всему, ты остался на второй год?

— Да, уважаемый учитель.

— Причем, если я не ошибаюсь, ты оставался дважды.

— Так точно, уважаемый учитель.

Любопытство класса было напряжено до предела, потому что второгодников все видели сколько угодно, а вот дважды второгодника видели впервые!

— Ты производишь впечатление вежливого юноши… Но, как видно, для того, чтобы перейти из класса в класс, одной вежливости недостаточно, — заключил Закария Инцкирвели.

Ираклий покраснел и, очевидно, разозлился, потому что на лице его появилась кривая усмешка.

— Садись.

Ираклий сел.

Классный руководитель раскрыл журнал, пробежал глазами список и стал кого-то разыскивать в классе. Взгляд его остановился на Луке.

— Почему ты пропустил первый урок?

— Я опоздал. — Лука встал.

— Пусть завтра же придет твоя мать.

— Мама не сможет прийти.

— Почему?

Лука не ответил.

— Я спрашиваю, почему она не сможет прийти!

— Уважаемый учитель… — С соседней парты поднялась Маико. — Мама Луки за пять дней до начала войны уехала на Украину, чтобы повидаться с мужем, и до сих пор не вернулась.

— Ах, вот как? Почему же ты ничего мне не сказал?..

— Не знаю… А зачем говорить?

— Ладно. Садись.

— А тетушку похоронили месяц назад, — помолчав, добавила Маико.

— Садитесь. Садитесь.

Маико и Лука сели.

У Луки вдруг испортилось настроение, как будто он впервые услышал о том, что его мать без вести пропала. У него закружилась голова и на лбу выступил пот. Ему даже показалось, что его затошнило от голода, он оперся локтем о парту и закрыл глаза.

— Что с тобой, Лука? Тебе плохо? — зашептал сидевший рядом Мито.

— Ничего. Ничего… Сейчас пройдет… — ответил Лука.

После уроков Закария Инцкирвели встретил Луку в коридоре и позвал его в учительскую. Там он подробно расспросил о матери, потом проводил Луку до лестницы и подбодрил его:

— Не волнуйся, она непременно вернется.

Когда Лука вышел на улицу, он увидел возле школьного двора Маико. Остальные разошлись по домам. Ираклий, который предложил Луке покурить на большой перемене, смылся после урока Закария Инцкирвели и добрых пять дней вообще в школе не появлялся.

Маико и Лука пошла вместе. Лука чувствовал, что Маико сгорает от нетерпения, хочет узнать, зачем Луку оставил после уроков классный руководитель, но она сдерживалась и не решалась задавать вопросы. А Луке не хотелось разговаривать, и некоторое время они шли молча. Улица была почти безлюдной. Два раза им повстречался патруль. Патрульные не спеша расхаживали по улицам, иногда останавливая прохожих и проверяя документы.

В полном молчании они миновали несколько улиц и подошли к парикмахерской. Эта парикмахерская приютилась рядом с домом Маико. Маико как будто догадалась, что Луке не хочется идти домой, и предложила: зайдем ко мне. Лука сначала отказывался, но потом согласился: ладно, зайду ненадолго.

Вокруг церкви стояли одноэтажные и двухэтажные домишки с крохотными деревянными балкончиками. Вымощенный речным булыжником дворик был чисто выметен. Лука и Маико пересекли двор и очутились за церковью возле голубой галереи. Маико достала из портфеля ключ, открыла дверь и пригласила Луку в дом.

Как только Лука вошел в полутемную прихожую, ведущую в еще более темную комнату, им овладело какое-то неприятное чувство, и он сразу же пожалел, что согласился сюда прийти. Он и сам не знал, отчего возникло это ощущение, но, едва войдя сюда, он уже мечтал поскорее очутиться дома. Он вспомнил, что обещал Андукапару вернуться пораньше. Во-первых, он должен принести ему хлеб, а входя во двор, он заметил, какая длинная очередь стояла у хлебного магазина. И во-вторых, надо помочь Андукапару клеить пакеты. Эту работу ему нашел Датико Беришвили. Он же приносил нарезанную бумагу и за каждый пакет платил Андукапару восемь или десять копеек.