Maра замолкает. Набивает трубку.
Мара: A театр?
Йован делает вид, что не услышал вопрос.
Йован: A теперь, не занимаешься больше?
Maра бормочет.
Мара: Инструмента нет. А театр?
Йован: Разве ты не знаешь кого-нибудь, у кого есть?
Мара: Знаю.
Йован: Почему же ты не одолжишь?
Мара: Пианино одолжить? Ты действительно ненормальный. А что было с театром?
Йован протягивает Маре трубку.
Йован: Будешь?
Мара: Ты что, ты избегаешь этого вопроса?
Йован: Kакого вопроса?
Мара: Избегаешь, избегаешь! A почему?
Йован: Я действительно не понимаю, о чем ты говоришь…?
Мара: Ой, Йован, ты и не должен мне рассказывать, я имею в виду, что все равно, я же тебе поверила про парня из рекламы, но ты ничего не обязан мне рассказывать…
Йован вздыхает. Oн серьезен.
Йован: Да не о чем здесь говорить. Я играл в одном спектакле. В таком, студенческом. Нас было несколько, из класса. Мы репетировали Држича к экзамену. Ну, и согласились поездить немного по стране, чтобы подзаработать. Мы думали, что людям нравятся такие спектакли, там был и юмор, и секс, и разное другое. Весело…
Йован замолкает. Задумывается. Мара тоже серьезна.
Мара: И?
Йован: И ничего, мы сыграли пять-шесть спектаклей в Сербии. Через одного актера мы организовали акцию с домами культуры…
Maрa серьезна, но нетерпелива.
Мара: И?!
Йован: И потом мы приехали в какую-то заброшенную деревню, не помню даже, как называлась. Пришли в актовый зал гимназии. Там полно детей, учителей. На самом деле не дети, а гимназисты, тинейджеры…
Мара: Понимаю, понимаю, и?
Йован: И мы начали спектакль «Дунда Maрое». И выходит этот мой актер, oн играл Петрунелу, потому что мы хотели выдержать оригинальную форму, чтобы мужчины играли женские роли, да и эта девочка из класса не хотела ездить. Ну, теперь это не важно. И он выходит, начинает играть, как вдруг встает один из зрителей и как заорет: «Смотрите, пидар, мать его хорватскую!»
Йован, рассказывая эту историю, все заново переживает. Maрa с одной стороны серьезна, но с другой — рассказ ей смешон. Она смотрит на Йована несколько мгновений, затем прыскает от смеха. Йовану тоже почему-то смешно. Он немного грустно улыбается.
Йован: Да, конечно, смешно…
Мара: Извини, так глупо, что я не могу не смеяться.
Йован: Я знаю, и мы так думали, и нам было очень смешно. Мне даже было жаль этого пацана. Я понимал, что его сейчас учителя возьмут и отведут к директору…
Мара: И что, разве нет?
Йован становится серьезным. Мара тоже.
Йован: Да куда там. Парень разошелся, зал смеется. Мы, как будто это не к нам относится, как будто ничего не слышали, продолжаем играть, вдруг этот парень встает и говорит: «Слышишь, ты, что я тебе говорю, мать твою хорватскую! Нечего здесь мне педриться!!!»
Мара: Да ладно…
Йован: Maть его. И мы теперь уже остановились, из-за него невозможно играть. Орет, говорит: «Я сейчас вам, мать вашу, вот только поднимусь наверх…». Мы не хотим его перекрикивать, ждем, пока кто-нибудь что-нибудь сделает. Начинается шум. Он идет, чтобы выйти в проход, идет к сцене. И ты знаешь, не такой уж он маленький, такой крупный парень, вот такая рука… И тут мы видим, что никто ничего не предпринимает. Я взглядом нахожу эту учительницу, она преподает сербский, мы с ней обо всем и договаривались, а она смотрит в пол. Этот мой компаньон начинает кричать: «Ты чью мать имеешь в виду?». Тот отвечает: «Твою, усташ!». Я вижу, будет драка, машу вверх теткам, чтобы опускали занавес. И они опустили.
Йован на мгновение замолкает. Maрa не может поверить в то, что слышит.
Мара: Ой… И что было потом.
Йован: Ничего, когда все успокоилось, мы пошли к той учительнице поговорить, не понимаю, мы думали, что она перед нами извинится…
Мара: И что — нет?
Йован: Нет. Говорит, вы не должны были использовать хорватскую литературу. Дети легко возбудимы. Они ненавидят хорватов, вы должны их понять… Ты понимаешь, учительница гимназии, заявляет мне такое! Что я должен понять, что меня малолетки будут линчевать, твою мать. Национализм законом не запрещен.
Maрa размышляет о том, что услышала.
Мара: Ну да… И что же ты тогда сделал?
Йован: Ничего. Собрал чемоданы и приехал сюда. Пролетел мой фильм. Не пойми меня неправильно, плевать мне на ту учительницу, и на того парня из какой-то дыры, которую даже на карте не отыскать, просто… Замучило меня все.
Йован грустно прибавляет.
Йован: Стыдно мне было. Стыдно за своих…
Йован замолкает, Мара тоже молчит. Какое-то мрачное настроение. Так они сидят какое-то время. Maрa вспоминает, протягивает трубку.
Мара: Хочешь курнуть?
Йован: Не могу.
Maрa убирает трубку.
Мара: И я тоже.
Oба снова замолкают.
Мара: И ты ездил в Белград отсюда?
Йован: Нет. У меня была туристическая виза, на шесть месяцев. Когда ее срок истек, я решил остаться. Теперь выезжать нельзя. То есть могу, но они тогда что-то штампуют тебе в паспорт, и ты больше не можешь въехать в Америку.
Мара: Знаю. Но с другой стороны тебе полезно остаться здесь, из-за работы. Голливуд и так далее…
Йован горько усмехается.
Йован: Aга. Голливуд.
Мара: Ты работаешь?
Йован: Работаю.
Мара: Где?
Йован: Занимаюсь домами.
Мара: А что ты делаешь с домами?
Йован: Muving. Переселяю людей, перевожу вещи, людей.
Мара: Aга… А актерство?
Йован: Что актерство?
Мара: Да, в сущности, ничего.
Oба снова замолкают. Теперь Йован говорит первый.
Йован: A ты? Что-нибудь делаешь?
Maра кивает головой.
Йован: Где?
Мара: В одном кафе.
Йован: Играешь на скрипке?
Мара: Обслуживаю.
Йован: A фортепиано?
Maра только сейчас поднимает на него взгляд. Какое-то время они снова сидят молча. Йован говорит.
Йован: И что ты будешь делать?
Мара: Ничего. Буду ждать.
Йован: A чего?
Мара: Ничего.
Затем прибавляет.
