— Сколько? — переспросил Рейнборн, приподнимая голову.

— Три к двум! — у Чейза сверкали глаза. — Три к двум… против тебя!

— Серьёзно?

— Олаф, я бываю в таких вопросах несерьёзен?!

Быстрым шагом менеджер пересёк массажный кабинет и грузно упал на диван. Тёмная жидкость в его стакане при этом опасно колыхнулась.

— Я, чёрт побери, с тобой восемь лет уже! И ты мне говоришь…

Он осёкся, перехватив взгляд борца. Вздохнул, отхлебнул виски и вдруг рассмеялся.

— Эй, дружище, не вижу радости на лице! Это же отлично! Ве-ли-ко-лепно! Понимаю, что тонкой душевной организации Белого Тигра претят мысли о презренном металле, но как поверенный в твоих финансовых делах…

— Хэм, — перебил его Рейнборн, — не трепи языком. Я рад. Просто удивлён… самую малость. Многовато идиотов для одного города.

— Эти идиоты платят нам хорошие деньги, — Хэмфри Чейз подмигнул партнёру и глотнул из стакана. — Расслабься, Тигр, зритель тебя любит. Просто победа над непобедимым — зрелище редкое, и потому особенно лакомое. Люди живут ожиданием чуда.

— Не дождутся, — Рейнборн криво усмехнулся и последовал совету своего менеджера: расслабился. Пальцы массажиста плясали по его спине, разминали мышцы, втирали в кожу согревающий гель — ловким плясунам на широких плечах гладиатора было раздолье.

— Месть! Семейная драма! Сын за отца! Зритель любит драму, зрителю к роскошной драке подай пикантный антураж — он за таким зрелищем на край света побежит! Будь моя воля, я бы каждый бой обставлял, как шекспировскую трагедию! И жил бы в пентхаузе Скайполиса!

— Ты и так живёшь в пентхаусе, Хэм.

— Но не Скайполиса! Впрочем, если сейчас сыграть по-умному…

— Зря он вылез, — буркнул Рейнборн.

— Кто? — Чейз недоумённо нахмурился, возвращаясь из приятных грёз на не слишком уютный диван.

— Младший Дзёнсай. Зря он вылез со своей «драмой». Кончит, как папочка.

— Хм… Всё вспоминаешь его? Папочку?

— Редко. Почти забыл.

— Слушай, Олаф… ведь всего два месяца прошло…

— Да хоть две недели, — равнодушно возразил ему Рейнборн. — Какая разница? Старик проиграл. Точка.

Он почти не кривил душой, говоря это. В сущности, Такидзава Дзёнсай мало для него значил. Но всё же Олаф японца помнил. И вряд ли даже через два года он по-настоящему забудет своего противника в финале последнего «Суперфайта». Потому, что тот был в свои шестьдесят четыре крепок, как не всякий прокачанный юнец. Потому, что тот двигался со скоростью атакующего мангуста, а бил — с расчётливой смертоносностью кобры… Потому, что Такидзава умер посреди Амфитеатра. В третьем раунде, от удара Рейнборна.

Человек поднимается. Медленно, неуверенно, и как бы рывками — короткими, скупыми: левая рука, затем правая, потом отжаться от пола, упереться коленом… так в малобюджетных стереотриллерах «оживают» мертвецы. Очередным рывком человек вздёргивает своё тело вверх, с видимым усилием выпрямляется…

Он встаёт четвёртый раз подряд. Должен был лежать уже после первого падения, но оказывается на ногах снова и снова. Встаёт и поднимает руки на уровень плеч, демонстрируя покрытые мозолями ладони… А через минуту снова падает. И снова повторяется: левая рука, правая рука, колено… С каждым разом всё медленнее, всё неувереннее.

Сидящий посреди арены хищник с интересом наблюдает за каждым движением своей жертвы. Сегодня ему действительно интересно; много интереснее, чем обычно. Сегодня соперник попался на удивление выносливый, и игра вышла весёлой. Гораздо, гораздо веселее прошлой!

Человек наконец-то поднимает мозолистые руки, со свистом выдыхает и идёт вперёд. Что это? Атака?! Хищник не может удержать довольное урчание. Игра ещё не закончилась, она продолжается!

Бросок… Молниеносный удар лапой… Человек с трудом закрывается, бьёт в ответ… Почти попал! Почти! Мр-р-рау! Следующий выпад кажется неотразимым, но вместо того, чтобы вновь покатиться по упругому пластику арены, противник ухитряется уклониться…

…Сильный толчок в плечо вдруг заставляет зверя покачнуться, а миг спустя взрывается резкой болью левый бок. Р-р-ра-ау!..

Потом соперник всё-таки падает. Шумно валится, сбитый с ног… Всё! Больше не встанет! Доигр-р-рался!

Левая рука… Правая рука… Мышцы под желтоватой, немолодой уже кожей напрягаются, обнажённое по пояс тело мелко дрожит от отчаянного усилия… Неужели, снова?! В пятый раз?! Радость внутри хищника растворяется в раздражении: бок саднит, игра перестаёт быть интересной. Игру пора заканчивать.

Вцепившись взглядом в поднимающегося человека, хищник замирает перед последним броском…

На самом деле, грозную славу Белого Тигра новостные агентства порядком преувеличивали. За пять лет регулярных поединков в Амфитеатре он убил только четверых. Причём, троих — случайно. Чаще дело оканчивалось травмами, и примерно для каждого третьего противника — травмами серьёзными. Зато пять ежегодных «Суперфайтов» взять — такое не каждому по плечу. А Такидзава… ну, что Такидзава? Всего лишь человек, один из многих. Проигравший. Жертва.

«Так какого дьявола я о нём сейчас вспоминаю?» — подумал Рэйнборн с непривычной злостью.

— Заканчивай, Гиф, — обращаясь к массажисту, Чейз выразительно постучал по «ролексу» на запястье. — Двадцать минут до выхода, пора «раскрасочку» делать.

Понятливый Гиф кивнул, выбил пальцами по спине клиента последнюю лихую дробь и быстро покинул кабинет, не сказав на прощание ни единого слова.

— Славный парень, — бросил, проводив его взглядом, Чейз. — Даром что наполовину синтетик.

— На треть, — поправил его Рейнборн, — только на треть.

— Неважно, — менеджер поморщился. — Не люблю я их, полуживых, четвертьживых и вовсе неживых. На кой чёрт улучшать то, что само по себе неплохо работает? Эти новомодные имплантаты и ген-модификации — они меня напрягают. Противоестественно такое со своим телом вытворять. Вот всё же чертовски правильно, что синтетиков не пускают в большой спорт. Состязаться должны люди, а не биопластик и экзоскелеты. Только живая плоть, только настоящие мускулы и настоящие нервы. И больше ничего лишнего. Честный бой.

— Кто бы говорил, — Рейнборн издевательски хмыкнул. — Ты, часом, не забыл, чем оплачен твой пентхауз?

— Не забыл, — Чейз позволил себе снисходительную улыбку. — Всегда помню то, что сам же и придумал. Только это — совсем другая песня, Олаф. Никаких имплантатов, никакой искусственной мишуры… всего лишь небольшая стимуляция твоих собственных физических возможностей. Это ты их побеждаешь, ты сам. А я просто немножко тебе помогаю.

— Да дело твоё, — повёл могучими плечами гладиатор, — не люби кого хочешь. Я вот, к примеру, когда-то азиатов не любил. Япошек, китаёз, русских — всех скопом. Потом понял: кровь-то у всех одного цвета. Когда превращаешь чужую физиономию в сырой стейк, разрез глаз перестаёт тебя беспокоить.

— Русских? — Чейз с иронией приподнял левую бровь. — Русских-то каким местом… а впрочем, неважно. К твоему сведению, мы с тобой своим благополучием обязаны одному русскому яйцеголовому.

— Да ну? — Рейнборн скорчил скептическую гримасу.

— Я серьёзно. Эндрю Стеклов, ты о нём вряд ли слышал… Ладно, хватит болтать, время — деньги.

Покинув диван, Чейз подошёл к офисному столу. Позади высокого эргономичного кресла за стенной панелью скрывался старый добрый «Крез» — небольшой взломостойкий сейф с архаичной панелью кодового замка. «Чем проще, тем надёжнее, — любил говорить менеджер Белого Тигра. — Кто всерьёз захочет открыть, тот по-любому откроет. От спеца не защитишься, а от любителя хватит и нашего дедули». Впрочем, Рейнборн всегда подозревал, что толстяк несколько лукавит, и отнюдь не из прихоти давит на кнопочки замка разными пальцами.