Я попыталась улыбнуться, но не хотела позволять себе думать о том, что так далеко впереди. В чем смысл? Он был слишком молод, чтобы говорить об этом. И когда он достаточно созреет...
От этого разговора я чувствовала себя подавленно, поэтому подумала, как сменить тему.
― Во сколько сегодня начинается твой рабочий день?
― Не раньше четырех, ― сказал он, снова улыбнувшись. ― Чем ты хочешь заняться?
― Ничего особенного, ― призналась я.
― Ты хочешь пойти на пляж?
Моя улыбка увяла.
― Я не думаю, что это хорошая идея ― я бы не хотела мочить ноги или чтобы песок попал в волдыри. ― Я замолчала, увидев злобный взгляд у него на лице.
Он сделал видимое усилие и подавил свой взрывной нрав.
― Может, мы могли бы осмотреть некоторые из тех комнат, что можно арендовать?
― Нет, все в порядке, спасибо. Я сделаю это во второй половине дня, когда ты будешь на работе.
Он задумался на мгновение.
― Группа, исполняющая джаз, играет в Гасламп Куортер сегодня. Мы могли бы пойти послушать, если тебе нравится?
― Снова джаз! ― подразнила я его. ― А я думала, что ты увлечен оперой.
― Я люблю и то, и то, ― сказал он, выглядя немного робко.
Я улыбнулась ему.
― Я тоже.
Он встал, потянулся и вытянул руки, чтобы поднять меня.
Мы спрятали плату за счет под тарелками и попытались прошмыгнуть, прежде чем Бензино увидит нас, но бабушка, должно быть, смотрела в нашу сторону, потому что она отправила своего сына к нам с деньгами, возражая против нашего трюка и напоминая, что семья не платит. Затем он расцеловал нас обоих, отдал деньги в руки Себастьяна и поспешил обратно по своим делам. Как они получали хоть какую-то прибыль, было за гранью моего понимания.
Мы бродили по Гасламп Куортер, наслаждаясь викторианской архитектурой и шармом старого света, наслаждаясь солнцем и теплом, люди наблюдали и отдыхали по дороге, что было новым и довольно замечательным для меня.
Мы услышали звуки джаза, заполняющего летнее утро, еще задолго до того, как увидели группу. Перейдя из переулка на большую площадь, я увидела, что на одной стороне была мини-сцена, где выступали музыканты, одетые в черные джинсы и футболки, и черные солнцезащитные очки, по-видимому, чтобы показать, что они были джазмены, если музыка уже не доказала это. Они выглядели молодо, как студенты, и играли раскрученную версию джаза в стиле Диксиленд, смешанную с более современными звуками и латиноамериканскими ритмами. Несколько девушек подростков уже танцевали, потерявшись в музыке. Вскоре другие люди присоединились к ним, и толпа начала разрастаться.
Мы не хотели тратить деньги, сидя за столиками в кафе, что шли по кругу площади, поэтому присоединились к группе, которая развалилась на тротуаре. Себастьян услужливо стянул свою кофту, чтобы я могла сесть на землю.
Он делал все таким естественным, без суеты и приукрашивания, что мое сердце увеличивалось от восторга и боли каждый раз. Себастьян всегда в первую очередь думал обо мне. Я не могла привыкнуть к этому.
Мы сидели плечом к плечу, и он, как всегда, обнял меня, поворачиваясь временами, чтобы поцеловать меня в волосы. Я бы хотела, чтобы это мгновение длилось вечность.
Я не могла не заметить, что его руки и ноги двигались в ритме с музыкой, его пальцы барабанили по моей руке.
― Ты когда-нибудь учился играть на музыкальных инструментах? ― полюбопытствовала я.
Он улыбнулся.
― Нет, но я всегда хотел играть на гитаре.
― Мы должны купить тебе гитару, когда приедем в Нью-Йорк. Только не электрическую, пожалуйста! Акустическую.
― Я думал, что в душе ты рок-цыпочка, что напоминает мне, что я должен задать трепку Энтони Кидису! ― он сделал паузу. ― Ты училась играть на чем-нибудь?
― Не совсем. Я брала уроки игры на пианино, когда мне было восемь. Я ненавидела их. Мама хотела, чтобы я играла, но я умоляла папу остановить эти мучения, и он сделал это.
Он колебался мгновение.
― Ты расскажешь своей маме… ? ― его вопрос оборвался.
― Когда уйду от Дэвида? Да, думаю, что да. В конце концов.
Он сильнее сжал мою руку и поцеловал мои пальцы.
― По крайней мере, у тебя был твой отец ― на одного хорошего родителя больше, чем у меня. ― Он задумался на мгновение. ― Но у меня есть Ширли и Митч ― они были больше родителями для меня, чем мои мать и отец. Я ненавижу то, что не могу рассказать им о нас.
Он нахмурился, и я погладила его руку, пытаясь сгладить неприятные ощущения или, что было невозможно, сказать, что понимаю.
― Я знаю и тоже ненавижу это. Но когда все это кончится, если... если они простят меня, можем, мы сможем...
Он поднял мой подбородок своими руками, чтобы я посмотрела ему в глаза.
― Здесь нечего прощать, ― сказал он, его голос был твердым. ― Мы влюблены ― это не преступление.
Но это все равно казалось преступлением. Иногда.
Он поцеловал меня в губы, пытаясь облегчить наше внезапное мрачное настроение.
― Давай, ― сказал он, потянув меня за руку. ― Давай потанцуем!
― Что? Ты же не умеешь танцевать?
― Ох, да? Вот что ты думаешь? Позволь мне показать тебе, детка!
И он показал, на самом деле, показал!
Он расположил мои руки так, чтобы я обнимала его за шею, обернул свои вокруг моей талии и подставил свою правую ногу между моих, и так мы присоединились к танцорам. Если бы не тот факт, что мы были практически переплетены вместе, я бы упала от шока. Никто не танцевал со мной так прежде. Это было так хорошо, что я почти была уверена, что это было незаконно. Я уверена, то, как наши тела были переплетены вместе, было незаконным в ряде штатов.
С Дэвидом мы танцевали очень медленно, обычно под совершенно другую мелодию, в отличие от той, что играла сейчас, и просто двигались на месте. Еще один мужчина, с которым я когда-либо танцевала, ― это папа, ― и это был вальс. Я даже не ходила на выпускной в старшей школе, я уже встречалась с Дэвидом, поэтому не видела смысла.
Но это! Это было больше как секс под музыку, но без помятого постельного белья. И на публике.
Он вжался в меня, наши тела двигались вместе с музыкой. Затем он покрутил меня и снова притянул крепко к себе. Я поймала проблески зависти на лицах других женщин. Затем его руки опустились на мою задницу, и он толкнул мои бедра к своим, растопырив пальцы на моих ягодицах.
Когда мелодия закончилась, мое лицо было красным, и я задыхалась и была чертовски возбуждена! Он озорно улыбался мне, точно зная, что сделал. Он опустил меня почти до земли, затем поднял и страстно поцеловал.
Наблюдающая за нами толпа рассмеялась, и некоторые из них крикнули нам снять номер. Это было лучшее предложение за весь день. Вместо этого Себастьян отсалютовал веселой толпе и, взяв меня за руку, потащил к машине.
― Где... где ты научился делать это? ― выдохнула я.
― Ширли и Митч, ― сказал он, идя так быстро, что я должна была бежать, чтобы успеть за ним.
― Ты издеваешься надо мной!
― Нет! Чемпионы базы по сальсе четыре года подряд.
Он тянул меня по улице с решительным выражением на лице. Когда мы достигли парковки, я увидела, что его глаза сканируют ряды припаркованных машин, пока он не увидел мой Форд. Я пыталась вытащить ключи из сумочки, но он шел так быстро, было тяжело поспевать за ним и делать что-то еще.
Когда мы вернулись к машине, он прижал меня к двери, его руки были в моих волосах, его губы и зубы на моем горле.
― Я так сильно хочу тебя, ― выдохнул он в мою кожу.
― Пустое парковочное место.
― Что?
― Ну помнишь... пустое парковочное место.
― Черт, да!
С трясущимися руками, я забралась на водительское сиденье и возилась со своим ремнем. Себастьян потянулся ко мне и помог пристегнуть его, его пальцы задели мой живот, когда он делал это, и от возбуждения, написанного у него на лице, в моем горле пересохло.
Я не знаю, как смогла вести машину и не попасть в аварию, ― все мое тело изнывало от желания. Себастьян откинулся на пассажирском сиденье, его глаза закрыты. Он выглядел спокойным, но его слишком быстрое дыхание выдавало его.