– Добрый день, Эдмунд. Шторм просто ужасный.

– Того и гляди сдует, мистер Пайк.

– Мы же договорились – Ричард.

– О Боже! Сперва Боулс, потом Олдмедоу, теперь вы! Ладно, Ричард так Ричард.

– Как-то оно поприятнее, не находите, Эдмунд?

– Нет, не нахожу.

– Как-то подружелюбнее.

– О Гос… Как ваши домочадцы, Ричард?

– Мы с миссис Пайк – возможно, вы слышали, Эдмунд, – несколько повздорили. Это случается в каждом доме – когда люди долго вместе, Эдмунд, они, знаете ли…

– Сомневаюсь.

– Вы же не женаты, верно?

– И что, черт побери?

– Женатый бы понял. С тех пор как мистер и миссис Ист начали помогать миссис Пайк, девочкам, нет сомнений, стало получше.

– Хоть у кого-то хорошие новости.

– Да-да. Знаете, некоторое время назад, когда тралом оторвало часть киля…

– Вы изъясняетесь как заправский моряк, мистер Пайк.

– …я был почти уверен, что они умирают. Но как только мы последовали совету мистера Бене…

– Опять Бене!

– Он предположил, что от бесконечной качки девочек подкосила морская болезнь. Сказал, что тем же самым страдал адмирал Нельсон.

– Не может быть!

– Оказывается, Нельсон спал не в койке на козлах, а в свободно болтавшемся гамаке – так качку легче переносить. Бене предложил…

Я вскочил на ноги. Меня мотнуло в сторону.

– Но это же я придумал!

– …чтобы мы повесили для них гамаки, тогда качка станет ощущаться не так остро и даже превратится в подобие игры…

– Моя мысль!

– Да какая разница, чья мысль, Эдмунд? Главное, что она помогла! Им стало гораздо лучше.

– Я приходил к вам – постучал в дверь, заглянул в каюту. Там была мисс Грэнхем. Но стоило мне заикнуться в точности о том же самом, как она строго нахмурилась и буквально заткнула мне рот! Глаза каменные: «Ни слова, мистер Тальбот! Закройте дверь!»

– Как я уже сказал, Эдмунд, не важно, кто это придумал. Детям лучше – и это главное!

– Нет, я придушу эту женщину!

– Кого?!

– Из-за его золотистых волос и девичьего румянца… Чтоб мне после смерти в аду гореть!

– Эдмунд, Эдмунд!

Я тяжело уселся на скамью. В плаще было жарко, я чертыхнулся и рывком расстегнул его. Меня трясло от гнева.

– Она начала унижать меня с первой же минуты знакомства!

– Почему вы так сердитесь? Им лучше!

– Я рад за них, Пайк…

– Ричард.

– Ричард. Очень рад. Вашим девочкам лучше, и это главное. А я…

– Миссис Ист нам очень помогает: поет им, учит с ними песенки. Фиби, по-моему, не очень музыкальна, а вот Арабелла распевает, как соловей. У меня и у самого неплохой голос.

– Хотелось бы верить.

– Вы как-то странно выражаетесь, Эдмунд. Выпили лишнего?

Судя по всему, он продолжал говорить, но я уже ничего не слышал. Тихого, незаметного Пайка легко было не слушать. Когда я пришел в себя, в салоне никого не было.

– Бейтс! Где, дьявол вас разбери, мой бренди?!

– Вот он, сэр. Пришлось просить у Веббера, сэр. Запасы подходят к концу, сэр.

– Еще.

– Сэр!

Я протянул ему стакан, и он послушно забрал его.

Так все и началось: момент, которого я до сих пор стыжусь и долго еще буду стыдиться. Ярость порождала новую волну ярости. Во всем, разумеется, виновата миссис Преттимен, но Бене! – как запросто он украл мою идею! Вот его она почему-то не выгнала и послушно сделала так, как сказал он! А не я! «Ни слова, мистер Тальбот! Закройте дверь!» Да все они сговорились…

Потом я стоял в темном коридоре, вода под ногами переливалась из угла в угол, ударяя в двери и переборки. Я твердо решил всем отомстить – но где же Бене? Неуклюже выбравшись на палубу, где дрожали под ветром промокшие черные леера, я бросился искать его, и тут же, словно по велению судьбы, он явился сам, вылез откуда-то – не иначе как был занят починкой фок-мачты. Лейтенант меня не заметил – он сорвал шляпу и тряхнул золотистой шевелюрой, откровенно радуясь, что выбрался наружу из духоты, царившей на нижних палубах. Едва я собрался к нему обратиться, он проскочил мимо, точно меня и не было! Я упрямо последовал за ним в коридор. Бене усердно изучал капитанские правила, покачиваясь в такт движениям палубы. Морская вода заливала его сапоги.

– Вы еще не заучили правил наизусть, мистер Бене? Лучше бы занялись делом – вольно вам чужие идеи заимствовать, судно на куски разламывать, дыры в днище мачтой протыкать!

Бене поглядел на меня сверху вниз – как в переносном, так и в прямом смысле, потому что я почти висел, уцепившись за поручень напротив своей каюты.

– Пара-другая дыр, Тальбот, не причинит судну особого вреда. Вытащите из шлюпки затычку, воткните туда нож и, если шлюпка идет ходко, лишняя вода просто выльется наружу.

– А эту мысль вы у кого стянули?

– Я не ворую чужие мысли!

– А я уверен в обратном.

– Не понимаю, на чем зиждется ваша уверенность!

– Девочки могли погибнуть! Наши жизни под угрозой, глупец!

– Я вовсе не глупец. Вы затронули честь моего имени, сэр!

– А я говорю – глупец!

– Я не позволю себя оскорблять! Вы ответите за свои слова!

– Слушайте, вы, Бене!

С этого момента разговор потерял всякий смысл. Нет, я изъяснялся вполне разборчиво, каждая реплика что-то означала, но это почему-то только усиливало всеобщую неразбериху. Оскорбленный Бене зачем-то решил ознакомить меня со своим семейным древом, в то время как я на все лады обзывал его мошенником. Он, в свою очередь, обвинил меня в вероломстве, свойственном моей нации! На что я с видимой угрозой ответил, что с удовольствием пристрелю неприятного французского джентльмена. Это заявление он встретил ехидным:

– Ах, англичане! Неприязнью к ним проникаешься при первой же встрече, но стоит узнать их получше, и неприязнь сменяется ненавистью!

Дверь каюты Преттимена приоткрылась, выглянула миссис Преттимен, которая снова надела матросскую робу. Разглядев нас, она живо спряталась обратно – видимо, потому, что ее густые волосы были абсолютно неприбраны. Кроме волос и лица я вообще не успел ничего разглядеть. В наступившей после этого тишине отчетливо послышался вопль мистера Преттимена. Тишина, однако, смыла последние остатки смущения и лишь поспособствовала ссоре.

Мы с Бене наговорили друг другу массу грубостей. Я без обиняков обвинил его в краже моей идеи – смастерить для девочек Пайка гамаки а-ля Нельсон. Бене все отрицал и настаивал на том, что он по чистой случайности выдумал то же самое одновременно со мной. Более того, лейтенант предположил, что это я присвоил его мысль, а вовсе не наоборот! Мы дошли до того, что начали неуклюже пихать и толкать друг друга! Я клялся, что знаю, как помочь мистеру Преттимену, Бене тут же заявил, что он вообще явился в пассажирский коридор именно за этим, хотя возможно, разгоряченный бренди, я неправильно его понял. В этот миг выглянула миссис Преттимен, уже аккуратно причесанная, и отчитала нас таким тоном, что, не будь мы в бешенстве, он наверняка бы нас охладил. Вместо этого, споря и толкаясь, мы ввалились в каюту и, перекрикивая друг друга, сообщили ее обитателям, что именно намерены предпринять.

– Что угодно, что угодно, лишь бы мне стало легче! Переворачивайте, если хотите! – завопил Преттимен.

Бене схватил его за плечи, невзирая на возражения миссис Преттимен. Ноги больного свесились с койки, он изо всех сил старался не кричать в голос. Я просунул руку под его распухшую поясницу – отвратительное ощущение: кожа твердая, как доска, и горячая, как тарелка супа. Бене, выкрикивая что-то невразумительное, оттолкнул меня, и я свалился на ноги несчастного Преттимена. Если бы он не повис на краю койки, я неминуемо сбросил бы его на пол. Оказавшееся прямо у меня перед глазами лицо несчастного вмиг побелело. Он лишился чувств. Мы с Бене смешались и несколько пришли в себя: перевернули беспомощное тело, переложили подушки, поправили постель. Прозвучал бесстрастный голос миссис Преттимен:

– Вы убили его.

При этих словах глаза ее – клянусь жизнью! – сверкнули.