Отделение, которое нас обстреляло, мы взяли в плен. Потом мы захватили в плен еще шестерых, которые сдались сами. Они рассказали, что не ели уже три дня. И что другие польские солдаты, которых мы преследуем, ушли 8 часов назад. Все это создает у меня впечатление, что польская армия поспешно спасается бегством, оставляя на позициях лишь немногих, задачей которых является слегка обстрелять нас и тем самым задержать. И эту задачу они выполнили на сто процентов. На рассвете мы были уже в Галиции, на земле, где в 1914 г. шли яростные бои.

14.00–16.00. Перестрелка с польскими пулеметами и противотанковыми орудиями. Много пленных, многие бежали. До города Тарнува, нашей цели, осталось 50 км. Преследуем спасающихся бегством поляков и загоняем их в ловушку на следующем холме. Открываем ураганный огонь. Когда мы уже собирались штурмовать высоту, к нам пришел поляк с белым флагом. Он сдался. Все остальные уже успели уйти. Оказалось, что этот солдат – фольксдойче. Он показал нам свою винтовку, из которой не стрелял. А должен был. Что за судьба! Немец, которого заставили стрелять в немцев. На время мы взяли его к себе в машину.

Вечером поездка продолжилась. Нам пришлось проехать через несколько селений, и мы готовы к тому, что сбежавшие от нас поляки будут в это время в нас стрелять. Мы, все наше подразделение вместе, проехали примерно 30 км. Я со своими людьми ехал в третьей машине. Одна деревня, вторая, третья. Ничего не произошло.

23.30. Вдруг на нас обрушивается целый град пуль. Водители и остальные выпрыгнули из машин и бросились в канавы. Мы все замерли на месте. Выстрелы, выстрелы. Две передние машины переехали мост – снаряды, пулеметные очереди, выстрелы винтовок… в течение десяти минут над нами свистели пули. Потом наконец с нашей стороны тоже открыли огонь. Похоже, пришло спасение. За нами шли двести машин, каждая из которых была полна нашими товарищами, и все они стреляли. Пятнадцать минут. Затем – короткая пауза. Я схватил свой MG и одним броском оказался в канаве, после чего открыл бешеный огонь. Думаю, что даже вся польская армия не смогла бы захватить мою машину.

Прошло довольно много времени, прежде чем огонь стих. Потом я пошел обратно к своим. Я должен был обеспечивать их безопасность всю оставшуюся ночь. Поляки долго беспорядочно отстреливались. До утра… Сегодня я узнал нечто такое, от чего бросило в дрожь. Представьте себе, нам стало известно от пленных, что, если бы мы продолжили ночную езду, нас должны были атаковать. И вот, несмотря на это… Я уже успел попрощаться с этим миром, но меня спасла ты, любимая Хенни, цветы нашего свадебного букета, или фотографии, а может быть, твои письма, которые я вожу с собой. В любом случае я все еще жив, как и ты и Лоре. Мы все!

Сегодня наконец нас снова вернули в резерв. Утро мы посвятили чистке оружия и помывке. Сегодня по автомобильному радиоприемнику до нас дошла новость о взятии Кракова. Неужели это правда? Я бы написал тебе прямо сейчас, но нам нужно идти вперед. На Тарнув (сейчас 10 утра).

В 12.00 мы сделали остановку. Я со своим пулеметным отделением получил приказ идти вперед. Докладываю в штабе эскадрона, докладываю в штабе батальона, потом в штабе полка, где меня ждал заместитель командира эскадрона.[8]

Нам доверено действовать в качестве передового дозора дивизии. Мы должны выяснять, куда отходит противник и т. д. Необходимо разведать 12 км перед основными силами. Если учитывать путь вперед и назад на местности, следует добавить сюда еще 30 км. И мы все еще не ели. Тарнув должен быть взят завтра утром. В любом случае нам доверили очень важную работу.

Это было ужасно, мы преодолели около 20 км, но на всем этом пути почти ничего не обнаружили. Большая часть главных сил противника отступила. Мы хотели узнать, по какой дороге они отошли и в каком направлении отступают. Мы держимся в пределах 10 м от дороги. Впереди идет Штупаритц, который должен понаблюдать за колонной, что следует по дороге. Вот он, сбивая дыханье, бежит назад. Это поляки! Судя по карте, они следуют на север, а потом – на восток или на запад. Если они свернут на запад, то прямиком наткнутся на наш наступающий 1-й батальон пехотного полка. Это было бы ужасно! Мы должны узнать, куда поляки намерены свернуть. Вверх на холм. Лейтенант Вакерман предложил нам вернуться и точно узнать, действительно ли следующая по дороге колонна является польской. Мы держались вдоль придорожных канав. Мимо с ревом проносились машины. Никакого освещения. Пыль, пыль. Никак не могли ничего опознать. Потом мы услышали, как неподалеку в нашу сторону ехал мотоцикл. Мы решили остановить его. Если это поляк, мы пристрелим его, а если это один из наших, значит, все хорошо. Мотоцикл приближался. Но оказалось, что мотоциклов целых три. Один из нас остановился на дороге и подал сигнал красным светом. Остальные тоже остановились. С пистолетами и винтовками мы бросились к ним. Это немцы!

Наша задача была выполнена. Теперь нужно передать сведения в дивизию. Как бы нам поскорее добраться туда? Мы останавливали одну машину за другой. Наконец нам попалась машина инженерно-саперного подразделения 9-го разведывательного полка.[9] Это необычно высокие грузовики, очень мощные. Разумеется, мы едем, не включая фар. Штупаритц и я на одном из грузовиков, остальные – на других машинах. Осторожно! Прямо в мою сторону переворачивается один из грузовиков… он выкатился за насыпь и упал с десяти метров. Я с трудом выбрался из образовавшейся каши. Мои ноги сулили мне ад. Где Штупаритц? Я криком подзываю его и слышу: «Сюда, сюда!» Я отшвырнул все, что оказалось поверх него, расстегнул его ремень, потом шинель. Похоже, у него было сломано несколько ребер. Я сам еле мог идти. Мне будто кто-то выкрутил обе лодыжки. В 3 часа утра мы добрались до штаба дивизии, а в 4.30 – до нашего эскадрона. Хотелось есть, пить, спать… и как же нам холодно! Я все еще жив сегодня, как и ты, и Лоре. Все мы!

Мы стоим на дороге и приводим себя в порядок. Тарнув был взят еще ночью. Что теперь?

Говорят, что польское правительство бежало в Финляндию.[10] Краков, Бромберг (Быдгощ), Грауденц (Грудзендз) и я не знаю, что еще, – находятся в руках немцев. Сегодня я написал тебе. Немного, но на большее не было времени.

В полдень мы отбываем. Через Пильзно, Дембицу. Я не знаю, куда мы теперь едем. По дороге встречаем много пленных, видим разбитые в куски и разорванные тела солдат, технику и оружие всех видов. Мы движемся в Жешув. Почти на каждом перекрестке мы натыкаемся на трупы солдат и лошадей, которые лежат там ровными рядами прямо под открытым небом – результат налетов наших бомбардировщиков. В другой раз перед нами прошла огромная толпа поляков: пленные. Где-то посреди дороги мы делаем остановку и ночуем прямо в машинах. Я должен оставить свой MG и принять на себя обязанности командира, поскольку Штупаритц лежит в госпитале с переломанными ребрами. Сегодня я жив, как и ты, и Лоре. Все мы!

Мы продвигаемся вперед ужасно медленно. Дороги не поддаются никакому описанию. И трупы поляков на каждом шагу. Пыль глубиной как минимум по колено. Нашему грузовику это совсем не по нраву. Эскадрон продолжает двигаться вперед. Когда мы снова садимся в машину, то целыми часами безуспешно ищем свой эскадрон.

Напарник нашего водителя Хофер вновь доказал свой полный идиотизм. Мы ехали через большой город, который вчера утюжили наши бомбардировщики. Несколько часов назад наше подразделение захватило тысячу пленных. Тысячи беженцев. Гражданские. Мы едем через город. На железнодорожной насыпи все еще можно было видеть польских солдат, удиравших по направлению к Пшемыслю (Перемышлю).[11] Для обеспечения обороны на насыпь установили пулеметы и посадили наблюдателей. В вагоне перед нами также установили MG. Хофер попрежнему хотел ехать в сторону Пшемысля. Сначала его не пропускали. Но в конце концов он прорвался, но после того, как мы проехали километров восемь, Хофер убедился, что это не принесет нам ничего хорошего. Наконец он развернулся.