23 июля 1969 г. Пленум Верховного Суда СССР протест удовлетворил. В принятом постановлении указывается, что вина Хухунашвили в совершении вменённых ему действий доказана, но эти преступные действия квалифицированы неправильно. В деле нет доказательств, свидетельствующих о том, что Хухунашвили действовал с целью подрыва или ослабления Советского государства. Совершенное им преступление прямо предусматривается ст. 96, п. п. «а», «б», «в», УК Грузинской ССР (в редакции 1928 г.), а не ст. 8–7 того же кодекса, по которой квалифицированы действия Хухунашвили. В связи с этим содеянное Хухунашвили Пленум Верховного Суда СССР переквалифицировал на ст. 96, п. п. «а», «б», «в», УК Грузинской ССР и дело о нём прекратил в связи с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 г. «Об амнистии», под действие которого подпадало содеянное Хухунашвили.

Следует сказать, что такое же решение по делу Хухунашвили было принято ещё 2 марта 1956 г. военным трибуналом Закавказского военного округа, рассмотревшим дело Хухунашвили в подготовительном заседании. Обосновывалось это решение теми же доводами, которые через 13 лет были приведены Пленумом Верховного Суда СССР в его постановлении по этому делу. Тогда же (в 1956 г.) определение подготовительного заседания военного трибунала было опротестовано военным прокурором Закавказского военного округа. 25 апреля 1956 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР удовлетворила этот протест. В определении Военной коллегии указывалось, что военный трибунал округа необоснованно вошёл в оценку доказательств по делу и без достаточных к тому оснований переквалифицировал содеянное Хухунашвили на ст. 96 УК Грузинской ССР. В связи с этим определение военного трибунала в отношении Хухунашвили было отменено, а дело направлено на новое рассмотрение со стадии предания суду.

Из этого примера видно, с каким трудом пробивало себе дорогу независимое мышление судей, основанное на фактических данных конкретного уголовного дела и правильном понимании норм действовавшего законодательства.

Разумеется, приведённые рассуждения ни в коей мере не имеют целью хотя бы в какой-то степени оправдать Хухунашвили. Содеянное им мерзко. Вместе с тем, никто и никогда не освобождал органы следствия и суд от установленной законом обязанности правильно квалифицировать каждое совершённое преступление, каким бы мерзким оно ни было.

Подводя некоторый итог описанным в книге делам, невольно задаешься вопросом об обоснованности юридической квалификации фактически содеянного теми, кто осуждён по делам Рапавы, Рухадзе, Багирова и иже с ними как измена Родине?

Являлись ли они изменниками Родины в том содержании, как это формулировалось действовавшим законом, который предусматривал ответственность за это преступление?

Фактически для обвинения их в совершении этого преступления оснований не имелось. Все они верно служили созданному Сталиным тоталитарному государственному режиму, беспощадно уничтожая всех, кто мог, по их мнению, помешать им утвердиться в этом режиме, а также и многих других ни в чём не виновных советских граждан, стремясь такой «практикой» обосновать утверждение Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения вперёд по пути социализма.

Почему же они были признаны изменниками Родины уже после смерти «вождя»? Тут просто сработал выработанный в течение десятилетий стереотип: арестовывались и осуждались только враги народа, которые не могли не быть изменниками Родины. Об этом свидетельствовали многочисленные громкие дела, рассмотренные в 1936–1938 годах Берия и его ближайшие сообщники тоже были признаны изменниками Родины, террористами и вредителями, объединившимися в антисоветскую группу, которая ставила своей целью свержение Советской власти и реставрацию капитализма. Именно так было сформулировано обвинение, предъявленное Берии и осуждённым с ним лицам. Поэтому действия Багирова, Рапавы, Рухадзе и других осужденных с ними лиц, признанных пособниками «изменнической группы Берии», тоже квалифицировались как измена Родине, совершение террористических актов и вредительство. В противном случае никакой антисоветской организации не получилось бы, а далее не было бы и измены Родине.

Следует сказать, что вопрос о квалификации преступных действий названных осужденных не оставлял равнодушными работников Военной коллегии Верховного Суда СССР.

27 апреля 1964 года старший инспектор-консультант Военной коллегии полковник юстиции М.М. Перекальский составил справку по делу Рапавы, Рухадзе и других. В справке аргументировано подвергалась сомнению обоснованность квалификации действий осуждённых, поскольку не установлено, чтобы вменённые им в вину действия совершались с контрреволюционным умыслом. Прилагалось в связи с этим, учитывая особый характер названного и других подобных дел, обсудить возникшие вопросы по этим делам в ЦК КПСС с участием руководителей Верховного Суда и Прокуратуры СССР, а также Комитета Государственной Безопасности при Совете Министров СССР.

Современный читатель вполне справедливо может выразить недоумение такой постановкой вопроса: почему проблему юридической квалификации преступлений должны решать в ЦК КПСС? Увы, так было давно и продолжалось очень долго. Убедительным подтверждением этого является справка члена Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-майора юстиции А.А. Долотцева, участвовавшего в рассмотрении дела Рапавы, Рухадзе и других. На справке М.М. Перекальского он написал: «По делу Рухадзе, Савицкого т. Перекальский прав, но судьи были связаны решением Президиума ЦК КПСС, утвердившего обвинительное заключение. Обращение судей в Президиум с просьбой разрешить дать иную юридическую оценку действий обвиняемых было отвергнуто на заседании Президиума под председательством Л.М. Кагановича».

Дальнейшего хода проблема квалификации преступных действий лиц, осуждённых по этому делу, не получила.

Через год М.М. Перекальским был подготовлен, а Председателем Верховного Суда СССР А.Ф. Горкиным 4 мая 1965 года подписан протест по делу В.А. Какучаи, осуждённого 17 июля 1956 года военным трибуналом Закавказского военного округа на основании ст.58–7 УК РСФСР (вредительство) к лишению свободы сроком на 15 лет. В протесте предлагалось содеянное Какучаей переквалифицировать на ст. 193–17, п. «б» УК РСФСР (злоупотребление начальником-военнослужащим властью, повлекшее особо тяжкие последствия).

Какучая признан виновным в том, что он, будучи начальником Зугдидского районного отдела НКВД Грузии, народным комиссаром внутренних дел Абхазской АССР и народным комиссаром, а затем министром государственной безопасности Северо-Осетинской АССР, с 1937 по 1947 год, злоупотребляя своим служебным положением, участвовал в истреблении честных, преданных Коммунистической партии и Советской власти кадров. Какучая производил незаконные аресты этих людей и путём применения к ним физических мер воздействия фальсифицировал в отношении их дела, на основании которых арестованные затем необоснованно осуждались, в том числе и к расстрелу.

Как указано в приговоре, всё это Какучая делал, выполняя волю и преступные замыслы заговорщиков и изменников Родины Берии, Гоглидзе, Кобулова и других. Далее в приговоре приведены конкретные факты участия Какучаи в фальсификации дел по обвинению необоснованно арестованных в совершении ими особо опасных государственных преступлений и делался вывод, что Какучая установил в органах государственной безопасности, в которых он работал, вредительские методы следствия.

В протесте отмечалось, что вывод приговора о совершении Какучаей вменённых ему преступных действий в угоду преступным замыслам Берии и других является необоснованным. По прямому указанию закона, вредительством признаются деяния, направленные к подрыву промышленности, транспорта, сельского хозяйства, иных отраслей народного хозяйства, а также деятельности государственных органов, совершающиеся с целью ослабления Советского государства. Следовательно, виновный в этих случаях действует из антисоветских побуждений с контрреволюционным умыслом. Этого же, указывалось в протесте, в действиях Какучаи, который не знал о вражеской деятельности Берии, фактически не установлено. Следовательно, имевшиеся факты злоупотребления Какучаей своим служебным положением, которые выразились в фальсификации уголовных дел в отношении невиновных, следовало бы квалифицировать по ст. 193–17, п. «б» УК РСФСР.