– Во-первых, действительно не станут, во-вторых – нужно проскочить между двух огней. Лезть в Думу – означает выложить козыри на стол. А мы тут не в «дурака» режемся – нужно как бы невзначай показать им козыри, но в ход не пускать. Как ты сказал – гарантия взаимного уничтожения. Они должны узнать о нашем наиболее вероятном ответе на их выпад заранее, но мы не должны начинать первыми. В противном случае, они будут просто вынуждены дать ответный залп.

Собеседники принялись оживленно обсуждать наиболее удобный способ нечаянно показать Покровскому краешек пиковой дамы, перебирая фигуры возможных посредников. Круг таковых выглядел крайне узким: исключительно лица, уже осведомлённые о событиях минувшей ночи.

– Муравьёв, – уверенно отрезал Антонов. – К черту Дмитриева, сегодня следует переговорить с Муравьёвым, начав с пустяков и закончив ими же, а в середине вскользь поинтересоваться результатами расследования инцидента со «скорой» и кортежем Покровского. Только как-нибудь поизящней. Никаких команд непременно в течение месяца довести дело до суда. И даже намеков на желательность возобновления расследования. Просто продемонстрировать: мы всё помним. Наверное, я даже не стану будоражить своих насчет подробностей. Можно безосновательно возбудить толки и обсуждения.

– Поставить МВД под перекрёстный огонь? – Саранцев побарабанил пальцами обеих рук о полированную столешницу. – Пожалуй. Пусть Валерий Павлович на досуге поразмышляет о своей роли в современном политическом процессе. Кто матери-истории более ценен – премьер или президент?

– А сам Муравьёв всегда под прицелом. Его орлы в прессу попадают с завидным постоянством. Шум ведь поднимается после убийств, а сколько народу они просто пограбили или прибили? В любой момент можно поднять волну народного возмущения против негодного министра. Заметь, возмущения вполне обоснованного и законного.

– Нет, история с кортежем – всё же подарок судьбы, – вернулся к полюбившейся теме президент. – Говоришь, ты отслеживал её с самого начала?

– Насколько я помню, да.

– Первым делом там нужно уточнить детали. Если выяснится факт наступления смерти ещё до пробки, то даже политическая ответственность потускнеет. К тому же, дело очень скоро может вывести недовольных на требование изменить ситуацию в корне. В конце концов, я уже четвёртый год президентствую и разделяю ответственность за сохранение прежних методов провода кортежей. Ведь для изменения инструкций ФСО требуется только моя политическая воля, нельзя даже сослаться на позицию думского большинства.

– Честно говоря, Дмитриев сидит в своём кресле со времён Покровского и считается его человеком, – осторожно заметил Антонов.

– И ты туда же? – резко взъярился Игорь Петрович. – Ночью дочь мне выговаривала, теперь от тебя должен то же самое выслушивать? Я здесь президент, ты не забыл? Я оставил Дмитриева на ФСО, исходя из собственных соображений и представлений о целесообразности. Он справляется со своими обязанностями, пусть даже его и назначил Покровский. Мне не свойственно мелочное начальственное самолюбие, я не заменяю людей только потому, что их назначил предшественник. И советую тебе в будущем лучше обдумывать свои сентенции.

– Я не назвал его человеком Покровского. Я сказал – он считается таковым.

– Добиваешься, чтобы я спросил: президент я или не президент? Не дождёшься. Не на того напали.

– Ладно, ладно, не спорю, – равнодушно махнул рукой Антонов. – Между прочим, я к тебе пришёл с новостью. Хотел именно с неё начать, да ты мне все карты спутал.

– Что там еще?

– Меня утром дожидался Корчёный.

– Корчёный? – насторожился Саранцев и скованно откинулся на спинку кресла. Начинается. Николай Дмитриевич Корчёный возглавлял аппарат правительства, заступая возле премьера место давно переведённого подальше с начальственных глаз Сургутова. Его визит в администрацию президента мог означать только одно – Покровский поспешил сделать первый ход. – Не слишком рано они там пришли в движение? Хоть бы присмотрелись к ситуации поближе.

– Как знать, – многозначительно заметил Антонов. – Он говорил как бы совсем о другом. Просто поставил нас в известность, что руководство «Единой России» склоняется к идее поддержки на следующих президентских выборах кандидатуры Покровского. Предложил объявить об этом на следующей неделе и даже принёс на выбор проект совместного заявления или примерный сценарий некоего обмена мнениями в телеэфире по этому поводу между тобой и Покровским.

– Делал тонкие намеки?

– Если не считать намёком время, выбранное для этого пассажа, не делал. Честно говоря, я не очень отчётливо себе представляю вашу договорённость. Он действует в рамках, или вышел за пределы приличий?

– Ты какую договорённость имеешь в виду? – сделал жёсткое лицо Саранцев.

– Да вашу с Покровским. Не станешь же ты меня уверять, будто он тебе просто объявил о твоем будущем президентстве? Ты с ним разговаривал, обеспечил себе какие-нибудь условия?

– Никуда он меня не назначал и ничего не объявлял, – осипшим от сдерживаемого бешенства голосом разъяснил президент. – Просто поинтересовался, соглашусь ли я баллотироваться от единороссов. Я несколько дней подумал и согласился.

– И он не выговаривал никаких условий для себя?

– Нет, не выговаривал. Просто предупредил о планах единороссов поддержать его в качестве премьера.

– Мы ведь не в детском саду, – коротко прояснил ситуацию Сергей. – Ты же понимаешь – у них никакой собственной позиции никогда ни по одному вопросу не имелось. Точнее, у них одна позиция на все времена: «Мы – за Покровского».

– Не делай из меня идиота. Разумеется, я всё понимал. Его предложение полностью соответствовало закону, и наше с ним взаимодействие по сей день полностью определяется правовыми рамками. Какие могут быть договорённости? Если единороссы хотят видеть его премьером, а я предложу им другую кандидатуру, они откажутся её поддержать, и я сразу окажусь в глазах народа Ельциным, насилующим парламент. Дума ведь утверждает кандидатуру премьера, предложенную президентом?

– Утверждает, кто же спорит.

– Вот он тогда сразу и внёс ясность. Что я мог противопоставить его планам? Первый год после выборов Думу даже распустить нельзя. Назначить врио? Это уж такой знак девяностых, что все сразу принялись бы ждать расстрела очередного парламента.

– А чем бы Покровский подпитывал верность «Единой России», оставшись никем? Они любят президента, а президент у нас – ты. У тебя все рычаги, у Покровского по истечении срока полномочий оставалось только реноме.

– Его реноме многого стоит. Чтобы вступить в равную борьбу, мне следовало сколотить свою собственную партию, не вступая в открытый конфликт с боссом. А у него ведь рефлексы армейские, он признаёт самодеятельность только в заданных им самим рамках. Помнится, тогда ты мне таких вопросов не задавал.

– Не задавал, – без боя согласился Антонов. – Подумал, дают – бери.

– Вот именно. И я подумал. Может, Покровский правильно сделал, выбрав меня? Я теперь думаю, он держал в уме такую возможность, ещё когда вытаскивал меня в главы администрации и в премьеры. Возможно такое?

– С Покровским – вполне. Он не обязательно верил в свою вечную победу, но определённо выбрал тебя на должность правой руки. Разглядел способности…

– Царедворца? – самоуничижительно скривился Саранцев.

– Определённо нет. Придворные – народ опасный. Чуть унюхают слабину – и нож в спину. Здесь что-то другое. Я ведь принёс их прожекты с собой, можешь ознакомиться.

Антонов гулко хлопнул об стол принесённую им тонкую кожаную папочку и выудил из неё несколько листов компьютерной распечатки, переплетённых в голубоватую целлулоидную обложку. На титуле красовался штамп аппарата правительства и гриф «Секретно».

– Зачем им понадобилось секретить документ, подлежащий оглашению через несколько дней? – искренне удивился Саранцев.

– На сей раз утечка не планировалась, – безразлично пожал плечами Антонов. – Наверное, генерал решил использовать эффект внезапности и, следовательно, обойтись без разведки боем.