Прибытие матери Энтони повергло Сару в такое изумление, что она едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться в открытую. Юбки старой леди, сшитые из лилового шелка, были так широки, а шлейф столь велик и тяжел, что ей понадобилась помощь двух ливрейных лакеев, чтобы протиснуться в парадную дверь, Более того, этот маневр был затруднен еще и тем, что голову почтенной леди венчала шляпа в полных два фута высотой, в виде птичек, порхающих над гнездом, в котором лежали искусственные яйца. Как она вообще могла двигаться, осталось для Сары загадкой. Протиснувшись навстречу леди Торренс, почтенная матрона принялась надменно изучать каждого гостя через монокль, движением веера открыто выражая одобрение или прямо противоположные чувства.
Через некоторое время, когда процессия кланяющихся, приседающих, бормочущих добрые пожелания людей превратилась в бесконечный поток, Саре стало казаться, что лица — это просто туманные розовые пятна, окруженные белыми париками и напудренными волосами. Платья женщин, камзолы и бриджи мужчин слились в движущуюся радугу, которая то приближалась, то отдалялась. Высокие каблуки теперь доставляли ей страдания, и она подумала, что не надо было настаивать, чтобы Берта так плотно зашнуровала ей туфли. Неожиданно она почувствовала головокружение. Закрыв глаза, девушка в поисках поддержки протянула руку Энтони. Ее пальцы встретили твердое, придающее уверенность пожатие.
Сара открыла глаза, с благодарностью воскликнув:
— О, Энтони, я…
Но ее руку держал не Энтони. Глаза, смотрящие на нее сейчас, были не светло-коричневыми, а темными, почти черными.
В смущении она пробормотала:
— Мистер Данси, прошу прощения. Я не слышала, как сообщили о вашем приезде.
Он поднес ее пальцы, затянутые в перчатку, к губам.
— Это не имеет значения, кузина Сара. Вы выглядели такой бледной и слегка покачнулись. Я подумал, может быть, вам нехорошо.
— Ничего подобного, — отрывисто произнесла она. — Я превосходно себя чувствую.
Единственным человеком, которого она не хотела бы видеть свидетелем минутной слабости, был именно Криспин Данси, который называл себя ее кузеном, но был всего лишь племянником ее мачехи. Ей казалось, что всякий раз, когда они встречаются, она начинает испытывать смутную тревогу и раздражение, хотя не может объяснить почему. Правду сказать, их встречи были нечастыми, потому что он редко приезжал в Лондон. Он жил в своем поместье в Сассексе вместе с сестрой Мэри. Нет сомнений в том, что именно это отличало его от знакомых ей молодых мужчин, и это отличие заставляло ее чувствовать себя неловко в его присутствии. Он никогда не осыпал ее комплиментами, как другие мужчины, всегда был официально вежлив и никогда не давал повода на него обидеться. Но ей казалось, что в нем есть какая-то жесткость, особенно в сравнении с беззаботной нежностью Энтони, и у нее сложилось впечатление, что он почти не обращает на нее внимания. Это было необъяснимо, но она чуть ли не боялась его и испытывала облегчение оттого, что его визиты на Беркли-стрит столь редки.
Мачеха Сары не разделяла ее опасений. Она подошла к ним обоим, раскрыв объятия.
— Криспин, как я рада видеть тебя здесь! — Она повернулась к мужу, и в ее глазах отразилась тень мольбы. — Уильям, разве ты не поприветствуешь моего племянника?
Сэр Уильям Торренс выпятил нижнюю губу, пожал плечами и сдержанно поклонился.
— Добро пожаловать, сэр. Надеюсь, ради такого случая вы оставите свои мнения при себе, — резко произнес он.
Поклон Криспина был столь же сдержан.
— По случаю торжества, сэр, постараюсь вести себя должным образом, чтобы ничто не омрачило счастья вашей дочери. В данных обстоятельствах с вашей стороны было большой любезностью пригласить меня.
— За это можете поблагодарить мою жену. Я не настолько беспристрастен, чтобы терпеть под своей крышей человека ваших взглядов, как вы, вероятно, могли вообразить.
И он отошел, чтобы поприветствовать своих друзей-купцов.
Леди Бретертон подняла свой монокль, чтобы осмотреть с головы до ног широкоплечего молодого человека в костюме цвета шелковицы, чьи темные глаза и брови ярко контрастировали с напудренными волосами.
— Что здесь делает мистер Данси? — потребовала она ответа громким, пронзительным голосом. — Я понимаю, что он…
— Мама, — Энтони положил руку ей на локоть, — умоляю, не поднимайте этого вопроса. Сэр Уильям уже выказал готовность ради праздника позабыть ссору с мистером Данси. — Он повернулся к Саре и взял ее под руку: — Пойдем, любовь моя, гости в нетерпении ожидают, когда начнутся танцы. Я думаю, с разрешения твоего отца, нам следует сейчас же их открыть.
Сэр Уильям дал сигнал музыкантам на галерее. К сожалению Сары, струнный оркестр заиграл менуэт — танец, который больше подходил высоким, статным женщинам. Она предпочла бы один из задорных деревенских танцев, но понимала, что менуэт больше подходит к случаю и, несомненно, в выгодном свете покажет элегантность Энтони. И когда ее пальцы коснулись его пальцев и он улыбнулся ей, Сара позабыла, что туфли жмут, позабыла о минутном приступе головокружения, мгновенно улетучилась легкая тревога по поводу неприязненных отношений между отцом и Криспином Данси. Остался только восторженный трепет, когда Энтони вывел ее прямо на середину бальной залы, под сверкающие канделябры, и глаза двух сотен гостей остановились на ней в восторге и зависти. На сердце было так легко, она испытывала такое блаженство, что опасалась, сможет ли уделить танцу должное внимание. Но ее ноги с необычайной легкостью скользили по полу, и каким-то загадочным образом она умудрилась не споткнуться о свою широкую юбку и не испортить качающийся кринолин.
После танца Энтони отвел ее в альков. Его взгляд был нежным, голос — ласковым.
— Говорил ли я тебе, моя маленькая Сара, что ты просто совершенство? Так юна и хороша и так восхитительна! Сегодня вечером я буду самым счастливым во всем мире.
На ее щеках выступил яркий румянец, с которым она не умела совладать и который так ей докучал.
— Это я должна гордиться, — пробормотала она, — что ты выбрал меня, когда здесь так много красивых женщин.
— Где же они? — с улыбкой спросил Энтони. — Покажи мне их.
Она назвала ему с полдюжины молодых женщин, более эффектных, чем она сама. Он нашел изъян в каждой: нос слишком короток, рот слишком широк, глаза посажены слишком близко. Она от души смеялась над его колкими замечаниями, хотя и чувствовала себя немного виноватой, что позволила ему нелицеприятные высказывания в адрес молодых особ.
— Что же привлекает тебя во мне, Энтони?
Он склонился и нежно поцеловал ее обнаженную шею.
— Твоя невинность, радость моя. Твоя доверчивость и невинность. Клянусь, я должен броситься перед тобой на колени в благодарность за то, что ты предлагаешь мне столь бесценный дар.
Растроганная его словами, Сара нежно улыбнулась ему:
— Почему бы и нет? Ты — моя первая, моя единственная любовь. Я знала это с той минуты, когда впервые тебя увидела. Ты явился на тот скучный вечер, который полгода назад давала моя мачеха, и неожиданно для меня все изменилось.
— Я прекрасно тебя понимаю. Со мной было то же самое. Я, в некотором роде, знаток женских чар. Но стоило мне увидеть тебя, как на других я уже смотреть не мог.
— Боюсь, что вначале я могла показаться тебе слишком простой и наивной.
— Это твои самые сильные чары, — произнес он, приподнимая ее подбородок.
Угадав его намерение, она слегка отстранилась:
— Энтони, нет. Не здесь, нас могут увидеть.
— Здесь никто не увидит, — уверял он ее.
Но только когда рука Энтони обхватила ее талию, Сара поняла, что не сможет оттолкнуть его. Она снова испытала чувство триумфа, что завоевала его в качестве будущего мужа — мужчину настолько опытного, настолько разборчивого. Она подумала о девушках, которые отдали бы все, что угодно, лишь бы в эту минуту оказаться на ее месте, чья зависть была слишком очевидна, и ее невозможно было скрыть за их притворными улыбками, за их добрыми пожеланиями. Она отдалась его поцелуям, чувствуя себя безнравственной, испорченной девчонкой.
