Отец, мужчина с улыбающимися глазами, попытался ее успокоить, перейдя на термани, язык чиновников:

— Сидни, успокойся…

— Не говори мне успокоиться — эта дура практически на меня напала! Надо что-то делать. Она нарушила закон. Поверить не могу, что тебя это не волнует. Почему ты не требуешь ее повесить? — Она ожесточенно промокнула носовым платком невидимые капли. — Мама, сделай что-нибудь! Скажи, что эту… эту имбецилку должны арестовать!

На этот раз я смотрела вниз, делая вид, что не слушаю, как она обо мне отзывается — такие слова не следовало произносить вслух ни на одном языке.

Меня парализовал страх, горло сдавило. Я отважилась быстро осмотреть зал, не поворачивая головы. Замерев, на меня смотрела Бруклин; трое мужчин, сидевших за ее столом, также не спускали с меня глаз. На секунду я встретилась взглядом с третьим мужчиной, внимание которого Бруклин пыталась завоевать. Его глаза были темны, взгляд напряжен и сосредоточен на мне. Он наклонился вперед, от его скуки не осталось и следа.

Я скривилась, услышав, как из кухни выбегает отец, чтобы узнать, в чем дело. Посмотрев в его сторону и наткнувшись на его взгляд, я испытала ужас, догадываясь, какую ошибку совершила.

Смертельную.

— Простите, — громко сказала я, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Что произошло? — спросила Брук, подбежав ко мне и так крепко схватив за руку, что от пальцев отлила кровь. — О чем она говорит? Ты ведь не смотрела, правда?

Я взглянула на нее, все еще не в силах ответить или даже вздохнуть.

Я слышала доносившийся из ресторана спокойный и ровный — очень дипломатичный — голос матери девушки. Мой отец молчал, остальные звуки тоже стихли. Я хотела послушать, о чем она говорит, но двери были закрыты, а в ушах громко стучала кровь.

Брук еще крепче сжала мою руку, округлившимися глазами ища ответ на моем лице.

Внезапно женщина замолчала, и мы обе повернулись к дверям.

Наступила долгая тишина; казалось, мое сердце вот-вот разорвется. Каждый удар отдавался болью; я говорила себе, что этого не может быть, что я не могла совершить такой ужасный промах. Конечно, меня не простят. Родители так старались научить меня, так упорно внушали важность никогда не путать один язык с другим… Никогда в жизни не нарушать правил.

Но это случилось. Я ждала, вынесут ли мне смертный приговор.

Наши с Брук пальцы сплелись воедино, дверь распахнулась, и мы увидели серьезное лицо отца, смотревшего на наши руки.

Пока конфликт не разрешился, мать вывела Анджелину на улицу. Ей не хотелось, чтобы моя сестра слушала, о чем они говорят.

— Что? — сдавленно выдохнула Брук. — Что она сказала? Что они решили? — Ее ногти впились в мою ладонь.

Отец смотрел на меня, и я почти слышала его укоризненные мысли, чувствовала его разочарование. Однако это не был взгляд, которым смотрят на человека, отправляющегося на виселицу, и комок в моей груди начал постепенно ослабевать.

— Они не будут на тебя заявлять, — ровно произнес отец, и я подумала, сознает ли он, что все еще говорит на англезе. — Они считают, что девушка ошиблась, что она была расстроена, поскольку ты пролила воду.

— Но я не…

Под его тяжелым взглядом я оставила попытку оправдаться. «Не смей мне лгать», — говорили его глаза. И он был прав. Я замерла в ожидании.

— Тебе повезло, Чарлина. На этот раз никто не понял… — Теперь пришла его очередь сдерживаться — рядом со мной стояла Бруклин. Бруклин не знала, что я умею делать. В конце концов, он вздохнул и заговорил уже на паршоне, смягчив голос. — Девочки, вы должны быть осторожнее. — И хотя обращался он к нам обеим, я знала, что его слова адресованы исключительно мне. — Всегда.

— Чарли, это первый клуб, о котором мы слышим за многие недели. Туда просто нельзя не сходить.

Я только что закончила отмывать последний стол и чувствовала страшную усталость, однако не жаловалась. Я много работала, но родители работали еще больше, от рассвета до заката, и никогда не сетовали на усталость, хотя я видела, как на лице матери она вырезает новые морщины и как мой отец с каждым днем становится все тревожнее.

— Не знаю, Брук. Клуб — последнее место, куда я хочу сегодня идти. Откуда ты вообще о нем знаешь?

— От парней за шестым столиком. Они дали мне адрес и сказали, чтобы я привела тебя. — Она подвигала бровями вверх-вниз. — Они о тебе спрашивали — точнее, один из них. Думаю, он на тебя запал.

— Или, может, просто пожалел после того, как меня чуть не повесили. — Брук замерла, и я решила, что шутить на эту тему еще рано. Моя шутка ей не понравилась.

— Лучше я пойду домой, — проговорила я, решив сменить тему. — Папа на меня очень сердит.

Но Бруклин не сдавалась.

— Сейчас еще рано, а на ночь ты можешь остаться у меня. Он не узнает, что ты пойдешь в клуб. Кроме того, у него будет возможность немного остыть. — Она взглянула на меня так, как смотрела своими огромными глазами на десятки разных мужчин. — Сходим ненадолго, а если тебе не понравится, уйдем.

Я оставила свою работу и положила руки на бедра, провоцируя ее посмотреть мне в глаза и попытаться соврать еще раз.

— Нет, не уйдем.

— Клянусь, уйдем.

Я поджала губы и, чувствуя, что начинаю сдаваться, спросила:

— А как быть с Ароном? Он пойдет?

Ответ был известен заранее. Бруклин никогда не предлагала Арону развлекаться вместе с нами.

Она закатила глаза, словно мой вопрос был бессмыслицей.

— Чарли, ты же знаешь — в клубах не ждут парней. Кроме того, Крошка будет постоянно дергаться и опекать тебя.

Пока мы убирались перед закрытием, дверь, ведущая из кухни в зал, распахнулась. Вошел мой отец, и я поймала на себе его твердый, пристальный взгляд. Он пригвоздил меня к земле, вновь напомнив о совершенной ошибке.

Когда он скрылся в недрах кухни, я посмотрела на Бруклин.

— Ладно, — пробормотала я, решив, что она, быть может, права и отцу надо дать время успокоиться. — Я пойду.

Бруклин наверняка понимала, что у меня были сомнения, и очень большие.

Я осмотрелась. Что-то здесь казалось неправильным. Большинство клубов находилось на окраинах и при этом пряталось в индустриальных районах, но это место было темнее и грязнее, чем любое, где мы бывали прежде.

С улиц позади до нас донеслось слабое потрескивание громкоговорителя. Сообщение было настолько приглушенным и невнятным, что если бы я не помнила его наизусть, то не сумела бы разобрать слова: «ВСЕГДА НОСИТЕ С СОБОЙ ПАСПОРТ».

Казалось, даже королева махнула рукой на эту часть города.

— Серьезно, Чарли, перестань волноваться. Мы в нужном месте.

Кирпичные здания были покрыты слоями выцветшего граффити. На земле среди гниющего мусора валялись окурки. К отвратительной вони разлагающихся продуктов добавился запах человеческих отходов, и я едва сдерживала подступающую тошноту.

Как ни странно, здесь не было новых бездомных из класса слуг, которые заполонили весь город и спали теперь на улицах и тротуарах, укрывались в подъездах и аллеях, рылись в мусорных баках в поисках остатков еды и клянчили мелочь.

Пока мы шли, я слышала — и чувствовала — далекие ритмы музыки, которые пытались вырваться на свободу, доносясь из расположенного перед нами склада.

Бруклин остановилась, указав на пятно красной краски, видневшееся ближе к концу улочки.

— Я же тебе говорила! Вот он.

Ошибиться было трудно: это оказалась единственная недавно выкрашенная дверь. Возможно, впервые за многие годы. Или даже за десятилетия.

Бруклин вырвалась вперед и взбежала по двум ступенькам на каблуках, казавшихся чересчур высокими; эти туфли когда-то принадлежали ее матери. Я взглянула на свои простые сандалии, коричневые кожаные ремешки которых оплетали мои голые лодыжки.

Она постучала в закрытую железную дверь, выкрашенную в алый цвет. Звук тут же поглотили доносящиеся изнутри ритмичные басы.