Два комплекта нательного белья: одно тонкое, шерстяное, грубой выделки, но приятное телу, второе подобно мелкоячеистой сетке – для того, чтобы циркуляции воздуха под одеждой не мешать. Крупной вязки толстенный шерстяной свитер под горло, очень теплый и тоже приятный на ощупь. Комбинезон на помочах до груди, грубой и на вид очень прочной ткани, подбитый стриженой овчиной. Высокие бродни из толстой, но мягкой кожи, подвязывающиеся ремешками на щиколотке и под коленом – с меховыми чулками внутри. Ну и овчинная парка с капюшоном, кроем немного схожая с летной курткой, только длинная – почти до колен. Застегивающаяся взапах на хитрую систему из петель и деревянных палочек. Да… малахай забыл. Уши почти до пояса, сам из меха какого-то водоплавающего сшит, по ости видно.
Присел пару раз и остался доволен. Все как по мерке – нигде не давит, удобно и продуманно. И… вроде такая одежка немалых денег должна стоить. Если оные тут ходят – пока не встречал упоминания в книге.
Но озаботиться этим фактом я не успел. Отворилась дверь, и Малена протянула мне широкий клепаный пояс с небольшой сумочкой и двумя ножами в ножнах – длинным широким и совсем коротким кривым.
– Держи. Негоже словену без клинка. Теперь по работе. Наколешь дров – там Рудь лесин в избытке натащил, да воды из ручья натаскаешь в котел при баньке, да сарайку поправишь – инструмент в нем же найдешь, да сам посмотри, что еще можно сделать, мужскому взгляду оно виднее. А попозже баньку истопи, да поядреней: чай, неделя сегодня – париться надо, нутро тешить…
При последних словах Малена неожиданно прыснула смехом и, треснув дверью, спряталась в комнате.
– Какая-то ты не такая, Баба-яга… – прошептал я, рассматривая длинный тяжелый нож с костяной рукояткой, очень похожий своим видом на скрамасакс.
– Очень даже такая, – немедленно сварливо отозвалась Малена из-за стенки. – А за «бабу» – я тебя в жабу превращу. А ну…
Ждать, пока меня превратят, я не стал и шагнул к входной двери. Но не дошел – она приотворилась от мощного толчка, и в прихожку влетел здоровенный котяра. Пепельно-серый, мохнатый как медведь, высотой мне почти по середину бедра и с кисточками на ушах – но не рысь, а именно кот. Как я от него не шарахнулся, даже не знаю – видок кошак имел самый злодейский. К счастью, котейко беспредельничать не стал. Выгнулся дугой, испустил протяжный урчащий «мя-а-а-ав», теранулся о мою бахилу, после чего счел ритуал знакомства законченным, толкнул башкой дверь в комнату и исчез.
– Его Буян зовут, – успела сообщить мне девушка. – Осторожней, подрать может.
Я хотел вслух сказать, что теперь Малене для полного комплекта Бабы-яги разве что филина не хватает, но передумал, напялил малахай и шагнул за дверь.
В лицо мгновенно шибануло ядреным морозцем, а глаза пришлось прикрыть – солнце, отражаясь от снега, напрочь слепило, не давая ничего рассмотреть. Я постоял на месте, немного проморгался и, наконец, открыл глаза…
Глава 3
«…вербер, сиречь медведь – оборотень, называемый еще урсулаком, видом своим схож с горным медведем, однако не в пример больше и свирепостью изряден, а також ость его приметна волосьями человека, в оного воплощенного. Несчастный, подверженный сему проклятию, в жизни никоим образом не отличается от своих собратьев по человеческому роду, однако есть свидетельства, что оный потребляет великое множество меда и склонен к подобным занятиям. В начальной стадии человек может контролировать свое перевоплощение, однако далее ему становится все труднее сдерживать зов проклятия, вплоть до полной невозможности…»
(Преподобный Эдельберт Великоградский.
«Бестиарий и описание рас Мира Упорядоченного»)
Звериные острова. Предгорья Черного хребта.
10 Лютовея 2001 года от восхождения Старших Сестер.
Два часа пополудни
– Ух ты… – невольно вырвалось у меня. Домик Малены находился на горке, предо мной развернулась панорама большой бухты, переходящей в искрящуюся сине-зеленую водную гладь. Океан, а именно так, без всяких приставок, его именовал преподобный Эдельберт, расстилался до самого горизонта, изредка прерываясь цепочками белоснежных льдин и большими группами скалистых островов, едва припорошенных зеленью деревьев.
Далеко внизу, у берега, расположился довольно большой поселок, дугой охватывающий бухту. По его периметру торчало несколько мощных квадратных каменных башен, соединенных крепостной стеной, а на высокой скале стоял маяк, покрытый остроконечной крышей из отполированных листов металла. Поселок мне было видно как на ладошке, вплоть до фигурок людей муравьиного размера, снующих вокруг длинных каменных одноэтажных домиков.
Посередине поселения гордо возвышалось монументальное здание в виде громадной перевернутой ладьи – Малена успела мне рассказать, что это Зал славы предков, где собирается Совет рода…
– Гор! – раздался позади требовательный окрик Малы.
Я молча повернулся.
– Скоро будут гости, – спокойно сообщила девушка. – Занимайся своим уроком, ни на что не обращай внимания. И главное, молчи. Прятаться тоже не надо… – И дождавшись моего согласного кивка, Малена скрылась в доме.
– Молчать так молчать… – Я постоял немного, любуясь величественной заснеженной горной цепью, вонзающей свои вершины в редкие прозрачные облака, и потопал к груде лесин, наваленных друг на друга.
Озадаченно хмыкнул при виде четко отпечатавшихся на снегу следов здоровенных косолапых босых ног, отметив при этом, что лешак Рудь – явно немаленьких размеров. Да и силищей отличается: вон каких пней натащил, стервец.
Затем обратил внимание на домик Малены. Довольно большой, сложенный из дикого камня, с крышей, крытой деревянными плашками на манер черепицы. И неимоверно старый – стены полностью заросли целыми пластами мха, а деревянные части успели почернеть. Однако никаких следов дряхления, присущего старым постройкам, я так и не приметил. Казалось, домик только что построили, а потом для чего-то искусно состарили внешне.
К нему было пристроено несколько сарайчиков, уже не каменных, а рубленных из бревен, но крытых такой же отлично сохранившейся деревянной «черепицей». Я, ради интереса, даже чиркнул засапожником по деревянной пластинке и нешуточно озадачился, когда сталь не оставила на ней почти никаких следов.
Один из сарайчиков покосился набок – подложку из камня подмыло и нижний венец выскочил из пазов; но я решил взяться за него потом, и, отыскав пилу с колуном, принялся за дрова.
Лесины оказались каменной твердости, но груда пиленых чурбаков росла на глазах – «бренное тело», в которое меня вселило, отличалось просто эпической силищей, так что пила даже жалобно повизгивала, как нож в масло входя в древесину. А еще я просто млел от радости – физическая работа доставляла дикое удовлетворение. Мозги просто взрывались эмоциями – эмоциями человека, тело которого давно превратилось в бездвижное, бесчувственное бревно и вдруг наполнилось жизнью и силой.
Дзиин-н-нь… С пронзительным звоном чурбак лопнул пополам под ударом тяжелого колуна. Я наклонился за поленом и вдруг услышал топот множества лошадиных копыт.
Вздымая клубы снега, на поляну вынеслись несколько всадников на невысоких, но могучих лохматых лошаденках, одна из которых была впряжена в сани-волокушу. Коренастый бородатый мужик в опушенном круглом рогатом шлеме и длинной дохе мехом наружу, брякнув доспехом под шубой, соскочил с седла, бросился к двери дома и что есть силы пнул ее ногой.
– Не делай этого, Любош!!! – предупреждающе громко раздался высокий женский голос – один из всадников оказался женщиной.
Пять хорошо вооруженных мужиков и одна женщина.
– Закрой рот, Милица!!! – басом рявкнул мужик и занес ногу для следующего удара, но в то же мгновение с утробным воем согнулся пополам и рухнул в снег. Несколько секунд его корежило в жутких конвульсиях, а потом Любош неожиданно вскочил на четвереньки и забрехал как настоящий цепной пес.
