Очень талантливый и удачливый издатель Аксель Шпрингер из Гамбурга в первое время после войны относился ко мне и моей партии скорее по-дружески. Аденауэра он отвергал. Он был твердо убежден, что в руках канцлера германскому единству уготована не лучшая судьба. Он чувствовал себя тесно связанным с Берлином и укрепил эту связь, поселившись в этом городе, чтобы вести здесь свои дела. Если бы после выборов 1961 года представился шанс, он был бы не прочь заняться в правительстве Брандта общегерманскими делами. Он считал себя способным убедить русских в том, что они должны быть заинтересованы в решении германского вопроса. Крайне разочарованным вернулся он в начале 1958 года вместе с главным редактором газеты «Вельт» Гансом Церером из Москвы (эту поездку мы с ним предварительно обсуждали): от него там отделались заранее написанным интервью Хрущева.
Наши дружеские отношения ухудшились после того, как в Шёнебергской ратуше он стал осаждать меня просьбами пойти на создание регионального частного телевидения: Шпрингер рассматривал Западный Берлин в качестве «консервного ножа» ФРГ. Подобное использование особого статуса Берлина казалось мне недопустимым, кроме того, наша партия вообще настороженно относилась к частному телевидению. Различные точки зрения на «восточную политику» усугубили разрыв. Поняв, что Советский Союз так просто не переубедить, Шпрингер занял по отношению к Москве откровенно враждебную позицию. С основами «восточной политики» это было несовместимо.
Средства массовой информации оказывали давление на общественное мнение, а обладающие значительными денежными средствами круги — на свободных демократов. Их руководству дали понять, что оно не сможет рассчитывать на пожертвования со стороны промышленников, если пойдет вместе с социал-демократами, а затем и останется с ними. Еще за несколько недель до образования правительства, осенью 1969 года, мне говорили, что «перебежчикам» были обещаны тепленькие места. Речь шла о контактах в целях перевербовки, заключении контрактов о работе в качестве консультантов и об обещанных пожертвованиях. Один коллега из СвДП подтвердил, что имеются «финансовые предложения ХДС/ХСС некоторым депутатам из СвДП».
Перед Вальтером Шеелем встал вопрос о выживании его партии. В 1969 году она еле-еле прошла в бундестаг. На выборах в некоторые ландтаги — в Сааре, в Нижней Саксонии — она потерпела поражение. В земле Северный Рейн-Вестфалия в начале лета 1970 года СвДП с трудом получила места в ландтаге. Вечером того дня, когда состоялись эти выборы, Шеель зашел ко мне. Он чувствовал облегчение, но был задумчив и не уверен, сможет ли СвДП в дальнейшем решать свои задачи. Открыто рассуждали о том, кто в какую из больших партий перейдет в случае развала. Сам Шеель остался бы беспартийным. Но грозовая туча прошла: в конце 1970 года на выборах в земле Гессен либералам удалось достичь высокого результата, набрав добрых десять процентов голосов.
Я предложил сделать Йозефа Эртля министром сельского хозяйства, чтобы за столом заседаний кабинета было представлено и «правое» крыло СвДП. Инициатива исходила от одного из «левых» свободных демократов. То, что он нашел во мне главу правительства, который не только защищал интересы крестьян, но и вопреки его ожиданиям гораздо энергичнее занимался вопросами национальной политики, явилось для баварского министра большой неожиданностью. Он посоветовал мне пригласить правых из СвДП и откровенно с ними поговорить. На это я не мог пойти без согласия Вальтера Шееля. Вероятно, это не предотвратило бы наступившую вскоре эрозию, но попытаться стоило.
Было очевидно, что три депутата, примкнувшие в 1970 году к ХДС и к ХСС (помимо Менде еще Штарке и Цогльманн), не голосовали за меня на выборах канцлера. В отношении Кюльманн-Штумма были сомнения. Весной 1972 года, сразу после выборов в ландтаг земли Баден-Вюртемберг, стало известно о предстоящей вскоре смене партийной принадлежности одним из депутатов СвДП из Нижней Саксонии. От его имени было заявлено, что он не против «восточной политики». Это он подтвердил и в беседе с глазу на глаз, которая состоялась в моем служебном кабинете 28 апреля перед голосованием по вопросу о бюджете канцлера. Правда, крестьянин Хелмс со слезами на глазах просил меня понять, почему он голосует вместе с оппозицией, — «из-за хозяйства» он, дескать, не может поступить иначе.
За день до этого, еще до проведения голосования о доверии нашему правительству, Шеель сообщил, что если Кюльманн-Штумм и советник по экономическим вопросам Герхард Кинбаум, бывший министр экономики земли Северный Рейн-Вестфалия, будут голосовать против меня, то мы проиграем. Шеель хранил пессимистическое настроение и в прениях, предшествовавших голосованию 27 апреля о вотуме недоверия. Из двух вариантов своей речи он выбрал наиболее острый. Текст написал главный редактор газеты «Франкфуртер рундшау» Карл-Герман Флах, впоследствии ставший генеральным секретарем СвДП. Это была очень горькая речь, придавшая особую остроту вопросу «Что же в данной связи значит совесть?».
Я переговорил с обоими депутатами. Барон замкнулся в себе. Его коллеге было дано бесполезное обещание, что его предложения по сокращению бюджета — речь шла как-никак о миллиарде марок — будут приняты во внимание. 28 апреля 1972 года при голосовании по бюджету канцлера Кюльманн-Штумм воздержался, Кинбаум отсутствовал.
Из пользовавшихся правом решающего голоса депутатов от СДПГ в ХДС перешел в январе 1972 года Герберт Хупка, председатель силезского землячества. Мандат по списку земли Северный Рейн-Вестфалия ему достался только благодаря моей поддержке. К моим аргументам по существу дела он остался глух.
Прежде чем улететь на пасхальные каникулы на Сардинию, я написал Шеелю: «Друг Барцель, кажется, очень колеблется в отношении вотума недоверия, так как он должен считаться с тем, что его может подвести кое-кто из своих». Несмотря на пессимизм Шееля, внутренний голос подсказывал мне, что Барцель не добьется успеха. Тогдашний казначей нашей партии Альфред Нау, мужественный антифашист, пользовавшийся моим безграничным доверием, который вопреки своему «имиджу» занимался не только партийной кассой, но и разнообразными политическими контактами, прежде всего в экономике, заметил вскользь, что, по его мнению, все будет хорошо. У меня не было и нет причин придавать этому какое-то мистическое значение.
Голосование по «конструктивному вотуму недоверия» 27 апреля 1972 года действительно прошло для Барцеля неудачно. Он рассчитывал на 250 голосов, требовалось 249, а получил 247.
Беглое объяснение результатов было таково: три депутата от СвДП, вероятно, голосовали за Барцеля, следовательно, по крайней мере два депутата от ХДС/ХСС должны были голосовать против него. В действительности все обстояло сложнее, но установить, как все это было, так и не удалось. По каким-то причинам особого интереса к выяснению обстоятельств этого дела не было. Д-р Барцель писал в 1978 году в своих воспоминаниях, «что не досчитался трех голосов из собственного лагеря» и он не знает, почему на двух бюллетенях были карандашом сделаны какие-то отметки. Я этого также не знал, а теперь тем более не знаю.
Барцель уверял, что он ни прямо, ни косвенно не привлекал «перебежчиков». Как человек, сведущий в истории современности, он считал доказанным, что главу оппозиции «предали свои люди». Карлу Винанду, тогдашнему секретарю фракции СДПГ и ближайшему доверенному лицу председателя фракции Венера, приписывается версия, согласно которой ХДС дал повод пятерым депутатам стать «перебежчиками», но одного из них удалось вернуть обратно. Кроме того, ему якобы удалось тайно завербовать четырех депутатов от ХДС. Сам Венер в январе 1980 года ограничился кратким замечанием: «Мне известны два человека, которые это в действительности сделали. Один из них — я, а второй больше не входит в состав парламента».
Мои сведения о нецеломудренных «предложениях» поначалу ограничивались тем, что сообщали коллеги из СвДП осенью 1969 года, затем признаниями одного из депутатов да, пожалуй, еще и тем, что я обещал д-ру Гюнтеру Мюллеру, поссорившемуся с мюнхенскими социал-демократами, освобождающийся мандат в Нюрнберге. Из этого ничего не получилось, и он неплохо устроился в ХСС.
