Спустя несколько секунд я наконец нашел Метиаса. Он был один, пытался подняться с земли, усыпанной битым стеклом и запятнанной кровью. Из его плеча торчал нож. В нескольких футах лежала крышка люка. Я бросился к Метиасу. Он коротко мне улыбнулся, держась за рукоять ножа, пронзившего плечо. «Это был Дэй, – выдохнул он. – Ушел по сточной системе». Он протянул мне руку: «Помоги-ка мне подняться». – «Вот твой шанс, – сказал я себе. – Единственный шанс, сейчас или никогда».

Томас бормочет еле слышно, а я снова хочу остановить его, но не могу. Я будто онемела.

– Жаль, я не могу описать все образы, пробегавшие тогда перед моим мысленным взором: коммандер Джеймсон допрашивает Метиаса, пыткой выбивает из него показания, вырывает у него ногти, режет кожу, пока Метиас не начинает молить о пощаде; потом она медленно убивает его, как убивала всех военнопленных. – Слова срываются с языка Томаса все быстрее, превращаются в сумбур. – Я представлял себе республиканский флаг, республиканский герб, присягу, которую принес в тот день, когда Метиас принял меня в патрульную службу. Я поклялся, что до последнего вздоха буду хранить верность Республике и моему Президенту. Я мельком взглянул на нож, торчащий из плеча Метиаса, – выполни свой долг. Выполни сейчас. И тут, ухватив Метиаса за воротник, я вытащил нож из раны в плече и вонзил ему в сердце по самую рукоять.

Я слышу собственное «ах». Словно ожидала другого конца. Словно, если прослушать историю несколько раз, конец изменится. Нет, он никогда не меняется.

– Метиас прерывисто вскрикнул, – шепчет Томас. – А может быть, это вскрикнул я – теперь уже не могу сказать. Он упал на землю, цепляясь за мое запястье, широко распахнув в недоумении глаза. «Прости», – выдохнул я.

Томас поднимает на меня глаза – он просит прощения у меня и у моего брата.

– Я склонился над его трепещущим телом. «Прости, прости, – повторял я. – У меня не было выбора. Ты не оставил мне выбора!»

Теперь я едва слышу Томаса, а он все говорит:

– Искорка понимания вспыхнула в глазах вашего брата. А с ней и страдание, нечто большее, чем физическая боль, – предсмертное прозрение. Потом отвращение. Разочарование. «Теперь я знаю почему», – прошептал он. Можно было не спрашивать, я и так понимал, что он говорит о нашем поцелуе. «Нет, то было искренне! – хотел прокричать я. – То было прощание – проститься с тобой иначе я не мог. Искренне, клянусь». Но сказал другое: «Зачем ты поссорился с Республикой? Я тебя сто раз предупреждал. Перейдешь Республике дорогу, и она тебя уничтожит. Я предупреждал! Но ты не хотел слушать!» Но ваш брат покачал головой. Его глаза словно говорили: тебе этого никогда не понять. Из его рта потекла струйка крови, он еще сильнее сжал мое запястье. «Не трогай Джун, – сказал он. – Она ничего не знает». Потом его глаза загорелись огнем страха и ярости. «Не трогай ее! Обещай!» И я заверил его: «Я буду защищать ее. Не знаю как, но буду стараться. Обещаю».

Свет в глазах Метиаса погас, пальцы ослабли. Он смотрел на меня, пока оставались силы, а потом я понял: он умер. «Шевелись. Уноси ноги», – говорил я себе, но оставался над телом Метиаса. В голове не было никаких мыслей. Его неожиданный уход поразил меня. Метиас умер. Метиас никогда не вернется. И виноват в его гибели я. Нет. Да здравствует Республика! Только она имеет значение, говорил я себе, да, да, только она. То самое – что уж там происходило между нами – было не по-настоящему, у нас все равно ничего бы не получилось. Во всяком случае, пока Метиас оставался надо мной капитаном. Пока оставался преступником, работающим против моей страны. Все к лучшему. Да, к лучшему.

Тут я услышал крики солдат. Собрался. Отер глаза. Я должен жить дальше. Я выполнил приказ. Остался верен Республике. Включился некий инстинкт выживания. Все вокруг затуманилось, будто дымка окутала мою жизнь. Хорошо. Мне было необходимо это странное спокойствие, поглотившее все мои мучения. Я аккуратно уложил свое горе в сердце, словно ничего не случилось, и, когда подбежали первые солдаты, вызвал коммандера Джеймсон. Даже не пришлось ничего ей говорить. Мое молчание сказало все. «Сообщите малютке Айпэрис, когда будет время, – сказала она. – Хорошая работа, капитан». Я не ответил.

Томас замолкает, сцена перед моим мысленным взором развеивается. Я снова в тюрьме, в одиночке, по моим щекам льются слезы, сердце истекает кровью, словно мне, а не моему брату вонзили нож в грудь.

Томас пустыми глазами смотрит на пол между нами.

– Я любил его, Джун, – говорит он секунду спустя. – Искренне любил. Все, что я сделал как солдат, все мои труды и тренировки имели одну цель: произвести впечатление на Метиаса.

Он наконец дает волю чувствам, и я вдруг понимаю истинную глубину его терзаний. Голос Томаса ужесточается, словно он пытается убедить себя в правоте собственных слов:

– Я отвечаю перед Республикой: Метиас сам сделал меня таким преданным солдатом. Даже он это понял.

Удивительно, но мое сердце болит за Томаса. Он ведь мог бы помочь Метиасу бежать. Мог бы сделать что-нибудь. Хоть что-нибудь. Мог бы попытаться. Но даже сейчас Томас остается прежним. Он никогда не изменится и никогда, никогда не узнает, каким был Метиас на самом деле.

Теперь я понимаю истинную причину его встречи со мной. Он хотел искренне во всем признаться. Как и во время нашего разговора после моего ареста, Томас отчаянно ищет прощения, ищет хоть какого-нибудь, пусть даже крошечного оправдания своему поступку. Он хочет верить, будто убийство Метиаса было оправданно. Он ждет моего сочувствия. Надеется обрести душевный покой перед смертью.

Но он попусту теряет время. Я не могу дать ему душевного спокойствия даже в его последний день. Есть вещи, которые прощать нельзя.

– Мне жаль вас, – говорю я. – Вы так слабы.

Томас сжимает губы. Он все еще пытается найти себе оправдание.

– Я мог бы избрать путь, которым пошел Дэй. Стать преступником. Но избрал другой. И вы знаете, что я все делал верно. За это Метиас и любил меня. Он меня уважал. Я следовал правилам, подчинялся законам, я пробивался наверх с самого низа. – Он подается ко мне, в его глазах плещется отчаяние. – Я давал присягу, Джун. Я все еще связан присягой. Я умру с честью, пожертвовав всем – всем! – ради моей страны. Но легендой считают Дэя, а я приговорен к казни.

В голосе Томаса слышатся боль и душевные терзания: он полагает, что с ним обходятся несправедливо.

– Это бессмыслица! – восклицает Томас.

Я встаю. Охранники снаружи подходят к двери камеры.

– Вы ошибаетесь, – печально говорю я. – Смысл очевиден.

– И в чем же он?

Я в последний раз поворачиваюсь к нему спиной. Дверь открывается, и, минуя решетку, я выхожу в коридор. Смена тюремной охраны. Свобода.

– В том, что Дэй предпочел ходить во свете. Как и Метиас.

15:32

Во второй половине дня я вместе с Олли отправляюсь на беговую дорожку Денверского университета – нужно привести в порядок голову. Желтоватые в предвечернем солнце небеса подернуты дымкой. Я пытаюсь представить небо, кишащее воздухолетами Колоний, – там и здесь идут воздушные бои, вспыхивают самолеты, гремят взрывы. Не позднее чем через двенадцать дней мы должны дать ответ Колониям. Но как – без помощи Дэя? Эта мысль не дает мне покоя, но хотя бы вытесняет думы о Томасе и коммандере Джеймсон. Я ускоряю шаг. Кроссовки стучат по асфальту.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.