Дворецкий, с первого взгляда, как он потом говорил, узнав в вошедшем единственного брата ее милости, приветствовал сэра Гораса низким поклоном и взял на себя смелость сказать, что, хотя миледи сегодня никого не принимает, она будет рада видеть брата. Такая честь не произвела на сэра Гораса никакого впечатления, он протянул пальто с накидкой одному из лакеев, шляпу и трость другому, бросил перчатки на мраморный столик и сказал, что он в этом не сомневался, попутно спросив у Дассета, как дела. Дворецкий, одновременно польщенный тем, что его имя не забыто, и задетый свободными и непринужденными манерами сэра Гораса, ответил, что у него все настолько хорошо, насколько это вообще возможно, и что он счастлив (если будет позволено так выразиться) видеть сэра Гораса ни на день не постаревшим с тех пор, как он в последний раз имел удовольствие доложить ее милости о приходе брата. Церемонно ступая, он проводил гостя по внушительной лестнице к голубому салону, где в съехавшем набок чепце, лежа на софе возле камина, тихо дремала леди Омберсли, накрывшись шалью. Мистер Дассет одним взглядом охватил открывшуюся картину, кашлянул и, тщательно выговаривая слова, объявил:

— Сэр Горас Стэнтон-Лейси, миледи!

Внезапно разбуженная леди Омберсли бессмысленно таращилась одно неуловимое мгновение, схватившись за чепчик, а затем тихо вскрикнула:

— Горас!

— Здравствуй, Лиззи, как ты поживаешь? — сказал сэр Горас, проходя через комнату, и ласково похлопал сестру по плечу.

— Боже мой, как ты меня напугал! — воскликнула ее милость, давая выход обуревавшим ее чувствам.

Дворецкий, терпеливо досмотрев эти проявления восторга, прикрыл дверь за воссоединившимися братом и сестрой и направился рассказывать своим подчиненным, что, как ему сообщили, проживший долгое время за границей джентльмен, сэр Горас, избран правительством для выполнения дипломатической миссии, чересчур деликатной для их понимания.

А дипломат между тем грелся, стоя спиной к огню, нюхал табак и говорил сестре, что она пополнела.

— Конечно, мы оба не стали моложе, — подлил он масла в огонь. — Но по тебе можно сказать, что прошло лет пять с нашей последней встречи, Лиззи, а если мне не изменяет память, это не так.

Напротив камина висело большое позолоченное зеркало, и во время беседы сэр Горас с критическим одобрением, но не тщеславно рассматривал свое отражение. Он хорошо выглядел в свои сорок пять. Если бы даже он немного поправился, то при его росте значительно выше шести футов это было бы малозаметно. Он был крупным и изящным мужчиной, пропорционально сложенным, с красивым лицом и пышными, не тронутыми сединой, темными волосами. Одевался он всегда элегантно, но был достаточно мудр для того, чтобы не следовать тем особенностям моды, которые способны подчеркнуть несовершенства фигуры, обусловленные возрастом. «Взгляните на беднягу Принни, — говаривал сэр Горас менее разборчивым приятелям. — Вот всем нам урок!»

Его сестра покорно выслушала скрытый упрек. Двадцать семь лет супружества оставили на ней свой след; а восьмикратное подношение сумасбродному и далекому от благодарности супругу плодов любви давным-давно лишило ее каких-либо намеков на красоту. У нее было неважное здоровье, уступчивый характер, и она любила повторять, что лучшее время следить за своей внешностью — это будучи бабушкой.

— Как дела у Омберсли? — спросил сэр Горас скорее из любезности, чем из интереса.

— Его немного беспокоит подагра, а в остальном неплохо, — ответила она.

Сопровождая свои слова кивком, сэр Горас сухо проронил:

— Всегда слишком много пил. Впрочем, ему, должно быть, под шестьдесят, так что вряд ли у тебя появились новые беды, не так ли?

— Нет, нет! — поспешила сказать его сестра. Многочисленные измены лорда Омберсли хоть и задевали, становясь широко известными, но не сильно волновали ее, и все же ей не хотелось обсуждать их со своим столь откровенным родственником, поэтому она резко сменила тему, спросив, откуда он прибыл.

— Из Лиссабона, — ответил он, беря еще одну понюшку табаку.

Леди Омберсли была захвачена врасплох. Прошло уже два года с момента окончания Полуостровной войны, а последние известия о сэре Горасе пришли из Вены, где тот играл таинственную роль в работе Конгресса, так грубо прерванной бегством этого ужасного монстра с Эльбы.

— О! — сказала она немного озадаченно. — Конечно, у тебя ведь там дом! Я и забыла! А как поживает дорогая София?

— По правде говоря, — сказал сэр Горас, закрывая табакерку и убирая ее в карман, — именно из-за Софи я и приехал.

Уже пятнадцать лет сэр Горас был вдовцом, и за это время он ни разу не попросил сестру о помощи по воспитанию дочери, не воспользовался се непрошенным советом, и при этих словах ее охватило смущение. Она сказала:

— Да, Горас? Милая Софи, я не видела ее уже около четырех лет. Сколько ей сейчас? Я думаю, ей скоро выезжать в свет?

— Она давно уже выезжает, — ответил сэр Горас. — Только этим и занята. Ей двадцать.

— Двадцать! — воскликнула леди Омберсли. Она посчитала в уме и подтвердила:

— Да, так и есть, ведь моей Сесилии уже девятнадцать, а я помню, что Софи родилась почти на год раньше. Боже мой, да! Бедная Марианна! Она была так прелестна!

Сэр Горас без труда вызывал в воображении облик своей умершей жены.

— Да, действительно, — согласился он. — Ты знаешь, все проходит. Софи не очень похожа на нее — скорее на меня!

— Я знаю, какое она для тебя утешение, — вздохнула леди Омберсли. — И, дорогой Горас, что может быть трогательнее твоей преданности ребенку!

— Я ничуть не предан, — прервал сэр Горас. — Я бы ни за что не держал ее при себе, если бы она причиняла беспокойство. Милая крошка Софи!

— Да, дорогой, без сомнения, но таскать малышку за собой по всей Испании и Португалии, когда ей было бы гораздо лучше в хорошей школе…

— Только не ей! Там бы она выучилась только скучать, — цинично произнес сэр Горас. — Кроме того, сейчас меня бесполезно упрекать — слишком поздно! Дело в том, Лиззи, что я попал в затруднительное положение. Я бы хотел, чтобы ты позаботилась о Софи, пока я буду в Южной Америке!

— В Южной Америке? — задохнулась леди Омберсли.

— В Бразилии. Я не собираюсь там задерживаться надолго, но взять малышку Софи с собой не могу, не могу я оставить ее и с Тилли, потому что Тилли умерла. Пару лет назад, в Вене. Очень не вовремя, но полагаю, она это сделала не нарочно.

— Тилли? — тупо переспросила леди Омберсли.

— Господи, Элизабет, не надо повторять все, что я говорю! Что за ужасная привычка! Мисс Тиллингем, гувернантка Софи!

— Боже мой! Уж не хочешь ли ты сказать, что сейчас у девочки нет гувернантки?

— Ну, конечно же, нет! Ей и не надо! Когда мы были в Париже, у нее всегда было много компаньонок, а в Лиссабоне это уже не имело значения. Но в Англии оставить ее одну я не могу.

— Еще бы! Но, мой дражайший Горас, хотя я бы все для тебя сделала, я не совсем уверена…

— Чепуха! — бодро произнес сэр Горас. — Она будет прекрасной подругой для твоей дочери — как ее там? Сесилия? Моя дорогая крошка! Ты знаешь, ведь у нее нет ни одного недостатка!

Такой отцовский отзыв заставил его сестру прищуриться и вызвал слабый протест с ее стороны. Сэр Горас не обратил на него внимания.

— Более того, она не доставит вам никаких хлопот, — добавил он. — У нее есть голова на плечах, у моей Софи. Я никогда за нее не волновался.

Хорошо зная характер брата, леди Омберсли легко в это поверила, но так как она была столь же беззаботна, ни одно замечание не сорвалось с ее уст.

— Я уверена, она милая девочка, — согласилась она. — Но понимаешь, Горас…

— Кроме того, ей пора выходить замуж, — убеждал сэр Горас, садясь в кресло перед камином. — Я знаю, что смогу положиться на тебя. Займись этим, ведь ты ее тетя! И моя единственная сестра, кстати.